Любовная паутина - Страница 41

Эланна недоуменно взглянула на него, удивляясь, почему он так резко изменил тему разговора, но и чувствуя благодарность за такой неожиданный поворот.

– Как она?

– Как всегда, ужасно. И в тревоге. Родить двойняшек разного пола – это, вероятно, и правда не сладко. Она клянется, что двойняшки требуют вдвое больше забот, чем трое остальных малышей, не намного старше их.

– Могу себе представить, – сочувственно покачала головой Эланна, вспоминая, сколько раз она завидовала многочисленному потомству его сестры.

– Роджер кормил детей на обед сосисками, – продолжал он таким же вроде бы безразличным тоном, которому Эланна не совсем доверяла. – А Лаура заперлась в спальне и копалась в каких-то бумагах. Когда я наблюдал за ней, мне пришла в голову одна мысль.

Вот оно, подумала Эланна. Вот то, к чему Джонас вел свой рассказ.

– Какая?

Не замечая ее настороженного тона, он сказал:

– Я решил, что жизнь похожа на тест, в котором можно выбрать множество ответов. – Их глаза встретились, и ее поразила пугающая мрачность его взгляда. – Два или три ответа могут показаться правильными.

Но в конечном счете правильный – только один-единственный.

Эланна поняла его мысль. Даже в такой форме.

– Ты хочешь сказать, что я тяну время? – прямо спросила она.

– Это длится уже слишком долго, – не отступил он. – Если Кентрелл здоров для того, чтобы носиться по Нью-Йорку, то я уверен, черт возьми, что ему хватит сил выслушать правду обо мне. О нас.

– Джонас...

– Нет. – Он протянул руку. – Позволь мне закончить. Когда все это началось, то я подумал, что ты, наверно, не хочешь принимать решение и в этом проблема. Кентрелл и я – две стороны монеты. Вероятно, тебе нравилась мысль о двух разных мужчинах, отвечающих разным сторонам твоей натуры. Потом я решил, что упрощаю. Наверно, речь идет о двух разных женщинах, живущих в тебе. Может быть, тебе нравится очень высоко летать с ним, в то же время зная, что, когда воздух станет чересчур разреженным и будет нечем дышать, всегда можно вернуться на землю, ко мне.

Первой мыслью Эланны было: как он смеет так ужасно думать о ней? Вторая же, очень неприятная, неотвязно вертелась в голове весь вечер. Пожалуй, он прав.

– Но самое важное, – продолжал Джонас, – когда я летел из Сиэтла, мне стало ясно: дело не в том, что ты любишь двух разных мужчин или хочешь быть двумя разными женщинами одновременно. Дело в другом. Хотя я всегда считал себя человеком рассудительным, но я не могу и не буду делить тебя с другим мужчиной. Дальше так жить невозможно.

Он обхватил обеими руками ее лицо и вгляделся в него с выражением такой боли, какой она еще никогда не видела. И непреклонности тоже.

– Ты должна, Эланна, принять решение. – Его губы осыпали ее лицо поцелуями, то ли искушая, то ли угрожая. – Сейчас.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спросила она. – Позвонила Митчу в отель и сказала, мол, мне очень жаль, но у меня есть другой мужчина, которого я люблю? И хотя я прекрасно понимаю, что тебе пришлось пережить настоящий ад, и от всей души желаю самого лучшего, но прошу тебя не возвращаться в Сан-Франциско, потому что это может помешать моей правильной жизни? – добавила она, расставляя точки над «i». – Почему ты не хочешь понять? – Слезы катились у нее по щекам. – Сейчас Митч совершенно одинок. Я единственное, что у него есть. И не могу повернуться к нему спиной! – Эланна, уже не сдерживая себя, горько плакала. – Хотя и люблю тебя. Хотя нынешнее положение разрывает мне сердце надвое.

Джонас вырос в доме среди женщин и привык к их слезам. Для него не было секретом, что женщины, большинство из них, используют слезы как оружие нападения. Или защиты. Но судорожные рыдания Эланны вырывались невольно, от искреннего, разрывающего сердце горя. Так или иначе, Джонас все равно испытывал отчаяние и раздражение. Хотя и понимал, что никакие эмоции не помогут выбраться из трясины, в которую их засасывало все глубже.

Он беззвучно выругался, потом привлек ее к себе.

– Все будет в порядке, – успокаивал он ее, прижимая губы к волосам. – Мы как-нибудь через это пройдем, Эланна. Вместе.

Измученная, Эланна не в силах была ответить. Чувствуя себя опустошенной, она лишь крепче прильнула к нему.

Темнело. Они по-прежнему сидели на софе, Джонас обнимал ее, а она прижималась щекой к его груди. В глазах больше не было слез, но печаль оставалась и тяжелым камнем давила на сердце. Вода мягко плескалась о борта яхты, вдали слышался одинокий гул противотуманной сирены.

Так прошли, казалось, часы. Ее мысли перекинулись к Митчу, к воспоминаниям о том, как она впечатлительной девчонкой боготворила его на расстоянии, как влюбилась, как мучилась после его похищения, как убивалась, узнав о его смерти. И тогда, только тогда, она наконец решила начать новую жизнь. Она подумала о Джонасе, как они соединили свои жизни и какие еще в прошлом месяце строили лучезарные планы на будущее.

Дыхание Эланны выровнялось, и можно было подумать, что она уснула. Но Джонас знал, что она не спит. Думает. О ком? В мыслях он не мог удержаться от такого вопроса. О нем? О Кентрелле? О них обоих?

– Как ты себя чувствуешь? Лучше? – тихо спросил он.

Она вздохнула. Потом кивнула.

– Уже поздно, – тоненьким голосом почти прошептала она. – Мне лучше поехать домой.

– Я был бы рад, если бы ты осталась.

– Знаю.

Лицо его казалось непроницаемым, но Эланна почувствовала, как вспыхнула в нем ревнивая боль, и от неутоленной страсти еще больше потемнели карие глаза.

На этот раз она обхватила руками его лицо.

– Я люблю тебя, – с потрясшей обоих пылкостью вырвалось у нее. И прежде чем Джонас успел ответить, она крепко поцеловала его. – И всегда буду любить.

Ее жадные губы сказали больше, чем слова. Тело ее изнывало от желания как можно крепче прижаться к его груди, а руки, боровшиеся с пуговицами его рубашки, выдали первородную потребность, такую же древнюю, как море Отчаянно желая большего, она издала низкий, горловой звук истомы, припав губами к его теплой коже.

Это было не долгое искушение, за которым следует любовное наслаждение. Это был нестерпимый голод. Они впитывали друг друга, будто прошла целая вечность с тех пор, как они утоляли взаимную жаркую страсть.

Это была мука. Его плоть так взбунтовалась, что он боялся преждевременного взрыва. Это был экстаз. Словно в лихорадке стянул он с нее шелковое платье и на короткий томительный миг замер, восхищаясь открывшейся картиной. Она стояла, прикрытая только белым атласом, обрамленным кружевами, и в чулках цвета слоновой кости, уходящих в шелковые кремовые лодочки.

Не отрывая рта от ее губ, он просунул пальцы под крохотные трусики. Ее дыхание ускорилось, и по телу пробежала дрожь, когда его большой палец ласково лег на чувствительную влажную плоть. Когда он, сжав пальцы, вошел ими в нее, она выкрикнула его имя, но поцелуй заглушил крик.

Эланна так дрожала, будто сотрясался весь мир. Она испытывала такой голод, что смешно было даже думать о самообладании. Она и не пыталась. Не могла бы отказаться от этих мук блаженства. Никогда в жизни она так не жаждала мужчину, как в этот момент жаждала Джонаса. Возбуждение стало почти невыносимым. Ее пронизывало то пламенем, то арктическим холодом. Когда жар его губ вливался в ее кровь, тело вспыхивало словно факел. Острая, точно уколы иголок, дрожь пробегала по коже. Обвившись руками вокруг него, она притягивала его к себе, подталкивая брать все больше, взять ее всю.

Раздался звук рвущегося шелка. Руки его заскользили по податливому телу, мучая, лаская, овладевая, вызывая вспышки удовольствия, которое было обратной стороной боли. Джонас упивался ощущениями, припадая к волшебному источнику – к ее плоти. Упивался ее вкусом. Запахом. Рот следовал по тропинкам, проложенным жадными руками, воспламеняя, дразня, соблазняя. Уводил туда, где нет места разуму, цивилизации, только буйный ветер и темное небо. Когда они боролись с последним барьером, его одеждой, тело ее в полубезумии жило животной самостоятельной жизнью.