Любовная интрига жены Тома Слейта - Страница 1

— Соперничество заставляет мир вращаться, — заявил Генри. — Вам вроде бы ничего и не надо, но тут вы видите, как другой человек пытается что-то приобрести, и внезапно вас осеняет, что вам это нужно куда больше, чем ему. Возьмите официанток в баре. Ну что в них особенного? Ничуть они не лучше любой девушки на улице. А что касается характера, так куда хуже многих, если можно полагаться на мой опыт. У самой невзрачной наберется дюжина поклонников, которые будут смотреть на нее преданными глазами. На улице на такую даже полисмен не взглянет. А помести ее за стойку с рядом стаканов и блюдом с зачерствевшими пирожными, и они сразу становятся очень разборчивыми. А все потому, что превращаются в объект соперничества.

Теперь, — продолжил Генри, — я расскажу вам историю, которая имеет к вышесказанному непосредственное отношение. Она довольно милая, если взглянуть на нее с одной стороны, но, как утверждает моя жена, еще не закончена. Моя супруга убеждена, что жениться и состоять в браке, это не одно и то же. Первое может очень даже нравиться, а ко второму можно испытывать полное безразличие. Тогда я сказал ей, что юноша — это не мужчина, а мужчина — не юноша.

Произошло все это пять лет назад, и с той поры ничего не изменилось: хотя, может, я и ошибаюсь.

— Я бы хотел сначала выслушать историю, — заметил я, — а уж потом делать какие-либо выводы.

— Она не такая и длинная, — ответил Генри, — хотя началась, если на то пошло, семнадцатью годами раньше, в Портсмуте, штат Нью-Гемпшир. Сумасбродный он был, с самого детства.

— Кто? — полюбопытствовал я.

— Том Слейт, — ответил Генри. — Тот парень, о котором я собираюсь рассказать. Родился в хорошей семье, отец занимал пост магистрата в Монмутшире, но с юным Томом сладу не было. В пятнадцать лет он убежал из школы в Клифтоне, и со всеми своими пожитками, уместившимися в носовом платке, добрался до бристольского порта. Там завербовался юнгой на американскую шхуну. Капитан лишних вопросов не задавал, потому что ему требовались люди, а юноша о себе особо не рассказывал. Искали его потом родственники или нет, я не знаю. Возможно, подумали, что жизненные трудности, с которыми он столкнется, хоть как-то его вразумят. Так или иначе, следующие семь или восемь лет, до того, как внезапная смерть отца не превратила его в землевладельца, он плавал по морям-океанам. И в этот период — если точно, через три года после побега и за четыре года до возвращения — он женился в Портсмуте, штат Нью-Гемпшир, через десять дней после знакомства, на Мэри Годселл, единственной дочери Жана Годселла, владельца одного из салунов того города.

— То есть в восемнадцать лет, — уточнил я. — Довольно-таки молодой жених.

— Но гораздо старше невесты, — прокомментировал Генри. — Ей только через несколько месяцев исполнялось четырнадцать.

— А это законно? — полюбопытствовал я.

— Совершенно законно, — ответил Генри. — В Нью-Гемпшире, судя по всему, поощряют ранние браки. Полагаю, их девиз — для хорошего рано не бывает.

— И как же протекала их семейная жизнь? — задал я следующий вопрос. Действительно, это интересно, какова семейная жизнь у мужчины и женщины, которым на двоих тридцать два года.

— Если на то пошло, никакой семейной жизни и не было, — ответил Генри. — Обвенчались они тайно, как вы и можете себе представить. Отец девушки строил на ее счет совсем другие планы, и перечить ему не было смысла. Они расстались у дверей церкви, с тем чтобы встретиться вечером. Но двумя часами позже в уличной драке мастера Тома ударили по голове. Если в пределах видимости начиналась какая-то заварушка, он не мог пройти мимо. В себя он пришел на своей койке, и «Гордая Сьюзен» — так, кажется, назывался корабль — уже успела отойти на десять миль от берега. Капитан не согласился вернуться в порт только для того, чтобы ублажить влюбленного матроса или жену влюбленного матроса, и так уж вышло, что в следующий раз наш мистер Слейт увидел миссис Слейт семью годами позже, в «Американском баре» на вокзале Гран-Сентраль в Париже, и не узнал ее.

— Но что она делала все это время? — спросил я. — Хотите сказать, что она, замужняя женщина, смирилась с тем, что ее муж исчез, и не предприняла попытки его разыскать?

— Чтобы сэкономить ваше время, я старался не вдаваться в подробности. — В голосе Генри я уловил упрек. — Но если вы хотите знать все — пожалуйста. Мерзавцем он не был, разве что шалопаем. Пытался связаться с ней, но ответа ни разу не получил. Тогда написал ее отцу и все честно рассказал. Письмо вернулось через шесть месяцев со штемпелем: «Выбыл; нового адреса не оставил». Видите ли, произошло следующее: отец новобрачной внезапно скончался через месяц или два после свадьбы, так и не узнав о том, что его дочь вышла замуж. В городе у девушки никого не было. Вся родня жила во Французской Канаде. У нее была гордость и чувство юмора, свойственное далеко не всем женщинам. Я проработал с нею в Гран-Сентраль больше года, так что узнал о ней многое. Она решила не афишировать тот факт, что ее муж убежал от нее — так она думала — через час после венчания. Она знала, что он благородного происхождения и где-то в Англии у него есть богатые родственники. И по мере того как месяц проходил за месяцем, а никакой весточки от него не поступало, она пришла к выводу, что он тщательно все обдумал и устыдился такой жены. Вы должны помнить, что тогда она была совсем ребенком и едва ли понимала, какой у нее социальный статус. Может, позже она бы и поняла, что с этим надо что-то делать. Но его величество случай спас ее от этих забот. Она не проработала в кафе и месяца, как однажды днем в зал вошел ее господин и повелитель. Мамзель Мари, как ее там, естественно, все называли, в тот момент разговаривала с двумя посетителями и улыбалась третьему, а наш герой застыл как громом пораженный, едва ее увидел.

— Вы, если не ошибаюсь, сказали, что он не узнал ее при встрече, — напомнил я Генри.

— Совершенно верно, сэр, — кивнул Генри, — но он с первого взгляда мог отличить красивую девушку от некрасивой, а более красивой и аппетитной девушки, чем Мари, несмотря на все ее неудачи, я полагаю, их можно так назвать, вам не удалось бы сыскать во всем Париже, от площади Бастилии до Триумфальной арки.

— Она его узнала или оба страдали забывчивостью? — спросил я.

— Она его узнала еще до того, как он вошел в кафе, — ответил Генри, — потому что увидела через стеклянную дверь, когда он пытался ее открыть, поворачивая ручку не в ту сторону. В некоторых ситуациях память у женщин гораздо лучше, чем у мужчин. Впрочем, надо отметить, что ей все-таки было намного проще. Если не считать усов и представительности, а также одежды — костюм джентльмена, а не обноски матроса, — он совершенно не изменился за годы, которые прошли после их расставания у дверей церкви, тогда как она превратилась из ребенка в муслиновом платье и шляпке с голубой ленточкой в уверенную в себе женщину, одетую в платье, какое можно увидеть в витрине магазина на Бонд-стрит, и с японской завивкой, как того требовала тогдашняя мода.

Она закончила беседу с французскими посетителями, неспешно — такая уж у нее была манера — подошла к своему мужу и спросила на французском, чем она может ему помочь. Языковые навыки, полученные на борту «Гордой Сьюзен» и других кораблях, он уже утратил, не смог понять ее, и она произнесла ту же фразу на ломаном английском. Он спросил, как она узнала, что он англичанин. Она ответила, что только у англичан такие красивые усы, и вернулась к стойке с его заказам — ромовым пуншем. Она заставила его подождать пятнадцать минут, прежде чем принесла заказ. В это время он украдкой, если думал, что никто за ним не наблюдает, поглядывал в зеркало, в котором мог видеть стойку и соответственно Мари.

Одного американского коктейля, учитывая их качество в этом баре, для большинства наших посетителей вполне хватало, но он, прежде чем ушел, выпил три, успев также сказать мадемуазель Мари, что с той минуты, как заглянул в ее глаза, понял, что во всей вселенной, с его, разумеется, точки зрения, единственный город, в котором стоит жить, это Париж, потому что в нем живет она. У мастера Тома Слейта хватало недостатков, но застенчивость была не из их числа. Когда он уходил, Мари одарила его такой улыбкой, которая вновь привела бы в кафе и совсем уж нерешительного молодого человека, но я заметил, что остаток дня мадемуазель Мари часто хмурилась, а с посетителями разговаривала более резко, чем обычно.