Любовь в обятиях тирана - Страница 57
Блондин понял, что больше отмалчиваться не получится. Зачем-то встал, обошел стул, на котором сидел, и, взявшись за спинку, заговорил:
— Мисс Лоренц, вы в госпитале, в… Нью-Йорке. Вам стало дурно, и гостиничная прислуга вызвала доктора…
— Мистер, — голос Мариты с каждой минутой звучал все увереннее. Она даже чувствовала, что у нее появились силы сопротивляться ударам боли. — Пусть я и в госпитале, но наверняка не в сумасшедшем доме. Каким образом гостиничная прислуга на Кубе могла вызвать доктора из Нью-Йорка? И какого черта я, если я в Нью-Йорке, оказалась в каком-то отеле? У меня здесь живут мама и отец, брат…
Неизвестный закусил губу. Девушка недобро усмехнулась.
— Что молчите? Проговорились? Так где я? И что со мной?
— Вы… в Нью-Йорке…
— Ох, как же вам не надоест врать… — Марита потянулась.
Боль не уменьшилась, но теперь она уже понимала, что болит не все тело, только внизу живота — словно кровоточила гигантская рана, которую кто-то недобрый и невидимый время от времени поливал морской водой. Теперь уже ей пришлось закусить губу — чтобы не закричать в голос.
— Вы правильно все поняли. Это больница, вернее, госпиталь… Да… в Нью-Йорке. Вас ночью доставили самолетом из Гаваны.
Марита чувствовала, что это уже почти настоящая правда.
— Что со мной произошло? Где Фидель? Он знает?
— Вам… стало плохо, и служащие гостиницы вызвали доктора…
— Ох, я это уже слышала…
— Но это правда… — Блондин был как будто слегка растерян. — А доктор, когда понял, что не может привести вас в чувство, решил, что вам могут помочь здесь, на материке. И вызвал самолет…
Марита еще раз попыталась пошевелиться. Теперь ей это удалось, хотя боль была невероятно острой.
— Не шевелитесь, вам вредно!..
— Еще раз спрашиваю: где Фидель? Он знает, что со мной произошло?
— Ни о каком Фиделе я ничего не знаю, — с досадой проговорил незнакомец.
Он в сердцах махнул рукой и вышел из крошечной ослепительно-белой палаты. Марита попыталась осмотреться. Окно было открыто, но плотные белые занавеси не давали разглядеть, что за ним. Белый линолеум, светлые крашеные стены, белый линолеум на полу. Больничная тумбочка, на ней стакан с водой. У постели металлический, тоже выкрашенный белой краской стул.
— Да-а, похоже, я и в самом деле в госпитале…
И только тут она вспомнила все — поцелуй, молоко, ставшую уже привычной тяжесть малыша…
Руки сами собой опустились вниз — именно туда, где было так оглушительно больно. Живот был непривычно плоским. Марита провела по телу сначала вниз, потом вверх, потом еще раз положила обе ладони на живот. И только тогда смогла взглянуть в глаза правде: да, ребенка она потеряла. О, что же произошло? Что такого с ней могло случиться в спокойном и тихом гостиничном номере? И где, черт его подери, Фидель? Где команданте, который обещал сделать ее королевой и защищать от всего мира?
Звук открывшейся двери заставил ее вздрогнуть. Тот, кто вошел, был невероятно зол, раздражен, охвачен гневом… Но все же это не был кто-то из знакомых ей людей. Чужие тяжелые шаги, шумное дыхание.
«Толстяк, наверное… Ну и сидел бы себе дома, что ж его понесло по госпиталям бегать?»
— Мисс, как вы себя чувствуете? — На белый стул опустился и в самом деле весьма грузный господин.
— Отлично… Как себя может чувствовать человек, очнувшийся на больничной койке?
— Мисс, не заставляйте меня повышать тон, отвечайте на вопросы…
— И не подумаю. — Если бы Марита не лежала, а хотя бы сидела, она могла бы презрительно пожать плечами. — Кто вы такой? И по какому праву вообще появились здесь?
— Девушка, я не посмотрю, что вы тяжело больны. И приложу максимум усилий, чтобы следующие двадцать лет вы провели в тюрьме. Если, конечно, не начнете сейчас вести себя как разумный человек.
— Ну тогда и вам придется вести себя как разумному человеку… И ответить на мои вопросы.
— ЦРУ отвечает только тогда, когда считает нужным!
Несколько месяцев, проведенных на острове Свободы, должно быть, сильно изменили взгляды девушки. Или осознание утраты было столь невыносимым, что на угрозы ее собственной жизни страха уже не осталось.
— Ах, ЦРУ… — Марита закрыла глаза.
Этот одышливый хам мог грозить ей чем угодно… Теперь это все не имело никакого значения… Ей стало ясно, что Фидель ничего не знает, что ее попросту отравили и украли. Вернее, отравили для того, чтобы украсть.
Марита понимала даже, зачем это сделали. Когда-то команданте сам ей рассказал, что на его жизнь покушались уже не единожды. Улыбки превосходства на его губах она не видела, но насмешка в голосе была отлично слышна.
Стоял изумительный вечер. Солнце только что село, и Гавану быстро окутали сумерки. Марита подошла к окну, чтобы отдернуть штору.
— Не делай этого, алеманита.
— Почему?
— Враг не дремлет. Будь осторожнее.
— Да почему же, Кастро? — иногда, очень сильно разозлившись, она могла назвать его по фамилии.
— Девочка, на мою жизнь уже покушались столько раз, что я почти сбился со счета. Пусть лучше будет душно, чем опасно.
Сейчас, вспомнив слова команданте, Марита нашла в себе силы удивиться тому, как долго ничего страшного не происходило, как долго она пряталась в обманчивом ощущении безопасности. Нет, как долго Фидель ее прятал.
«И теперь эти убийцы нашли наконец лазейку… Интересно, какие они теперь придумают оправдания для своих мерзких делишек?»
Марита ощутила боль, но теперь уже в душе. Разведка использовала ее чувство, она, не задумавшись ни на миг, посчитав допустимой потерей, уничтожила ребенка Фиделя. И самым отвратительным был холодный расчет, с каким ЦРУ распоряжалась жизнями человеческими…
«Убийцы… Грязные расчетливые убийцы. Ну что ж, послушаем, что вы скажете… Я-то свой ответ уже знаю… Теперь интересно будет послушать вас!»
Толстяк молчал. Марите надоела эта игра, и она попыталась отвернуться. Тело отозвалось злой болью, но что была эта боль по сравнению с тем, что происходило у нее в душе? Слезы, которые вот-вот должны были пролиться, девушке удалось каким-то чудом сдержать.
«Сейчас начнет рассказывать мне о том, как Фидель меня предал. А вот они, мудрые и заботливые, смогли сохранить мою жизнь и здоровье…»
Марита ощутила, как на смену отчаянию пришла злость — холодная и расчетливая. И еще: что она вовсе не жертва, она орудие. И пусть всесильное управление пытается использовать ее в своих целях. Она сможет, научится, придумает, как обвести их вокруг пальца. Как сделать так, чтобы в результате в дураках остались они сами.
«Я смогу защитить тебя, мой Фидель. Пусть не всегда и не навсегда. Но хоть сейчас. Да, я не смогла защитить нашего малыша. Но тебя-то смогу, клянусь!»
Первым не выдержал толстяк. Голос его смягчился, интонации надсмотрщика куда-то исчезли:
— Ну-ну, детка, давай поговорим…
— Я жду ответа на свои вопросы…
— Что ж, пусть будет так. Правда, увы, слишком горька, но если ты хочешь этого сама…
— Да, я хочу услышать всю правду.
«Наверняка ведь ни слова правды мне не услышать. Хотя и в сплошном потоке лжи я смогу найти зерна правды. Думаю, достаточно будет каждое его слово выворачивать наизнанку…»
— Так вот, после твоего бегства родители очень беспокоились о тебе.
«Интересно, а он знает, что я отцу звонила как минимум раз в неделю? И что он гостил у команданте?»
— Моего бегства…
— Да, бегства. Мать даже думала, что не переживет твоего исчезновения. И пришла к нам, желая получить помощь в поисках дочери…
«Бедная мама… Как же они на тебя давили…»
— Мы, конечно, далеко не сразу вышли на верный путь…
«Кто-то пронюхал, как судно отца останавливалось в Гаване…»
— И еще бы очень долго тыкались в поисках тебя. Но, к счастью, наш доктор оказался неподалеку, когда служащие отеля стали искать врача…
Девушка невесело усмехнулась:
— Что случилось? Почему они стали искать врача?