Любовь твоя стала ядом - Страница 15

– Ты что это удумала? – гневно кричит он в громкоговоритель, чуть не разрывая мои барабанные перепонки.

– Я не смогу в этом фотографироваться, – отвечаю, когда он встает напротив, уперев руки в бока, тяжело дышит.

Я оглядываюсь вокруг, все наблюдают за нами, позабыв о своих делах, у открытых дверей столпились те, кто уже находится на площадке.

– Ишь, ты, какая скромница не может она, – фыркает кто-то из девушек.

Вслед за ней начинают возмущаться остальные, рой их голосов звучит в ушах, отдельные слова, вырванные из контекста, не несут в себе ничего хорошего. Но меня это пугает меньше, чем то, что придется фотографироваться полуобнаженной.

– Что тут происходит? – раздается мужской голос, все разом замолкают, я поворачиваю голову и вижу Харуна.

Сердце перестает биться. Только его тут не хватало. Он стоит у входа, в окружении девушек, которые уже готовы к съемкам, на них нижнее белье из коллекции. Смотрит на пухлого, выглядит уставшим, белая рубашка помята и закатана до локтей, тяжелый взгляд, по которому я его узнаю, налит кровью, ощущение, что он не спал несколько дней.

– Алик, почему съемки еще не начали? – ждет ответа, переводит взгляд на меня, оглядывает с ног до головы, потом вопросительно смотрит на пухлого.

– А как тут начнешь, когда эта девчонка постоянно срывает все съемки? Она же принцесса, что хочет, то и делает и никто ей не указ. Сейчас отказывается фотографироваться в нижнем белье, – замолкает, отходит от меня, – я не могу работать с ней Харун, она слишком многое себе позволяет.

Я в изумлении смотрю на него, когда это я срывала съемки? Это первый раз, когда я отказываюсь от них.

– Она ведет себя так, словно чем-то лучше нас, если она не будет фотографироваться, то почему мы должны?

– Строит из себя святошу!

Раздаются очередные возмущенные голоса девушек из толпы… Я смотрю на них, прибывая в шоке от того, как они все перевернули против меня. Харун подходит ко мне, занимает место напротив, где до него стоял пухлый.

– В чем твоя проблема? – произносит четко, выговаривая каждое слово.

– Я не могу в этом фотографироваться, – ненавидя, как дрожит голос, отвечаю на вопрос.

– Почему? Что у тебя есть такого, чего нет у остальных девушек?

Я молчу, отвожу от него свой взгляд, он упирается в Джу которая стоит среди других девушек, ее лицо выражает сочувствие.

– Я спрашиваю, что у тебя есть такого, чего мы все еще не видели? – кричит, я вздрагиваю от его голоса.

Отхожу на расстояние. Глаза наполняются непрошеными слезами.

– Стыдливость, – вырывается из уст, чувствую теплую влагу на щеках, ненавижу себя за слабость, за то, что плачу, – я стесняюсь, не могу стоять раздетой перед фотографом, – стараюсь объяснить сквозь слезы.

Слышу смешки девушек, хочется провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе, быть где угодно, но только не здесь, со злостью смахиваю слезы с лица.

– Где ты, по-твоему, находишься? В монастыре? – его лицо снова возникает перед моим, – если ты стесняешься, то нужно было податься туда!

Поднимаю взгляд, смотрю в его жестокие беспощадные глаза, и мне кажется, что меня засасывает трясина, чувствую, как теряю контроль.

– Ножницы мне, – впиваясь в меня взглядом, повышает голос.

Я впадаю в замешательство, не понимая значения его слов. Ножницы? Зачем?

В следующую секунду в его руках появляются огромные ножницы. Я нахожусь в такой прострации, что даже не вижу, кто их ему отдает, медленно пячусь назад.

Не понимая, что он хочет сделать, слежу за его действиями. Схватив меня за запястье, останавливает, тянет на себя, я срываюсь с места, ударяясь о его грудь. Делаю шаг назад, пытаюсь сделать еще один, но перед моим лицом возникают ножницы, застываю в ужасе, он засовывает их за вырез на груди и начинает резать платье, обнажая грудь и живот, после выкидывает их на пол, хватает ткань, которая свисает, рвет остальное руками. Я не сопротивляюсь, мозг от шока заторможен, не принимает сигналов к действию, мои конечности отказываются подчиняться. Вокруг стоит оглушительная тишина, такая, что я слышу, как капли моих слез ударяются о пол. Но ничего не чувствую, меня нет, пустая оболочка.

Словно со стороны наблюдаю за тем, как он снимает с меня то, что осталось от платья. Я остаюсь в одном нижнем белье. Оглядываюсь вокруг, перед глазами все плывет, вижу только размытые лица, в ушах стоит хохот девушек.

– Тебе помочь переодеться или сама справишься? – его стальной голос впивается в мозг, это последнее, что я слышу перед тем, как тело мякнет и на меня опускается сплошная темнота.

– Какого черта… довел до обморока… Спятил! Просто свали и отоспись! Гребанный псих!!!

До меня доносятся обрывки фраз, которые отдаются в голове протяжным эхом, чувствую слабость во всем теле и сухость во рту, с трудом размыкаю тяжелые веки, ничего не вижу, все мутно и расплывчато, перед глазами появляется темное пятно. Я закрываю глаза, когда открываю их снова, зрение восстанавливается, вижу, склонившееся надо мной мужское лицо, у которого в глазах плещется сожаление и беспокойство.

– Диана, как ты? – произносит Имран, узнаю его по ласковым ноткам в голосе.

Нахожусь в положении лежа, медленно приподнимаюсь и сажусь, память возвращается ко мне вместе с воспоминаниями, оглядываюсь вокруг, чтобы узнать, где это я нахожусь, но упираюсь взглядом в Харуна, он наблюдает за мной сидя на кожаном офисном диване, перед моими глазами мелькают картинки того, как он разрывает мое платье. Суть всего происходящего обрушивается на меня в один миг, я опускаю взгляд вниз, оглядываю себя, прихожу в ужас от того, что сижу перед братьями в нижнем белье. Инстинктивно закрываюсь руками, лихорадочно ищу, чем можно прикрыться, идиотское чувство облегчения от того, что я в приличном, белоснежно-кружевном комплекте, а не в трусах со Спанч Бобом, проскальзывает в сознании.

– Держи, – Имран протягивает мне черный пиджак.

Не раздумывая, выхватываю из его рук, надеваю на себя, плотно запахнув, укутываюсь в него, чувствую себя неловко и неуютно, все лицо пылает от жара.

– Ты в порядке? – спрашивает он, – тебя принес сюда Харун, ты потеряла сознание, может нужно вызвать врача, что-то болит?

Я определенно не в порядке! Но, тем не менее, отрицательно качаю головой.

– Нет, не нужно, со мной все хорошо, – мой голос звучит хрипло и неуверенно.

Я предупреждал, что от нее будут одни проблемы, падает в обморок на ровном месте, что с ней будет, когда выйдет на подиум? – лениво спрашивает Харун, откидываясь на диване, устало прикрывает глаза.

В его голосе нет и тени сожаления от содеянного. Я перевожу взгляд на Имрана, желая защититься от обвинений его брата, рассказать о том, что произошло, но встречаю в его глазах понимание, словно он и так все знает, и мне нет нужды объясняться.

– Поезжай домой, отдохни, – игнорируя речь брата, он обращается ко мне, – Я не могу тебя сейчас отвести, у меня совещание, тебя может кто-нибудь забрать?

– Эм…, спасибо… Я поеду на такси, – встаю с места.

Пиджак едва прикрывает мои ягодицы, взгляд Имрана падает на мои ноги, но он быстро отводит его в сторону, поворачивается ко мне спиной, шагает к своему рабочему месту.

Я мельком смотрю на его брата, тот продолжает сидеть с прикрытыми глазами, облокотив голову об спинку дивана.

– В таком виде на такси не безопасно, позвони родным, пусть привезут тебе одежду, – садится в кресло Имран.

– У меня, – прочищаю горло, – никого нет, только Лейла, но она на съемках.

Имран хмурит лоб, озадаченно смотрит на меня, но не задает никаких вопросов.

– Ладно, я перенесу совещание, – тянется к телефону.

– Я отвезу ее, не нужно откладывать совещание, – раздается жесткий голос Харуна.

Я округлившимися глазами смотрю в его сторону, он раскрывает глаза, наклоняется вперед и встает с дивана. Прихожу в панику от такой перспективы.