Любовь Орлова в искусстве и в жизни - Страница 18
Г. Александров и Л. Орлова в Мексике. 1956
Наш ужин в Доме актера закончился далеко за полночь. Любовь Петровна между прочим упомянула и о своих концертах в зарубежных странах. Успех сопутствовал этим концертам не только там, где уже прошли фильмы с ее участием, например в Праге, Варшаве или в Париже, в зале «Плейель», где огромная по численности аудитория уверенно сопровождала на французском языке «Песню о Родине».
Л. Орлова и Эдуардо Де Филиппо
Любовь Петровна была первой советской кинозвездой, которую признали в странах Востока. В 1942 году она выступала в крупнейших концертных залах и на эстрадных площадках Тегерана.
Газета «Журналь де Тегеран» сообщения о ее концертах печатала под огромной, на всю полосу, шапкой: «Сенсация!» Газета «Мардом», обращаясь к читателям, писала о ее концертах: «...вы знаете, что большинство киноактрис не могут выполнять свои роли на сцене театров. Но Орлова это делает блестяще, и в этом состоит ее высшее мастерство. Ее голос достоин похвалы. С исключительным подъемом она исполнила несколько произведений Чайковского и Шопена, а также песни из кинофильмов «Цирк», «Волга-Волга», «Светлый путь» и другие героические и патриотические песни. Ее исполнение произвело на публику исключительное впечатление. Исполнение было настолько выразительным, что и при незнании языка публика прекрасно понимала содержание и бесконечно аплодировала. В конце программы Л. Орлову десять раз вызывали на сцену аплодисментами. Подобных случаев Иран еще не знал. В благодарность актрисе были преподнесены букеты живых цветов».
Марсель Карне и Л. Орлова
Любопытное заключение содержалось в конце этой статьи в газете «Мардом». «Я узнал, — писал рецензент, — что Орлова выступала в окопах, блиндажах, бомбоубежищах... Да, она непохожа на артисток западных стран, которые ведут праздную жизнь. Она знает, что ее жизнь, ее известность и успех связаны с ее социалистической Родиной... Она видит свою задачу во время войны в том, чтобы служить своим искусством своим братьям, проливающим кровь за независимость и свободу своей Родины... Да! Орлова — пример преданности и патриотизма!»
С. Блинников, Т. Чернова, Л. Орлова, К. Лучко и С. Юткевич в гостях у Пабло Пикассо
Вырезку с этой рецензией Григорий Васильевич показал мне позднее, когда в очередной раз зашла у нас речь о музыке в фильме. В тот вечер ни он, ни Любовь Петровна о таком лестном отзыве даже не упомянули. Она сказала, что успех ее зарубежных концертов, очевидно, связан с тем, что ее репертуар содержит много хорошей музыки, которая покоряет душу человека. Именно музыка и является главным драматургом таких концертов. Без слов, без пояснений музыка в любой аудитории вызывает общность чувств, эмоциональных побуждений, раскрывает тему, вызывает внутренний зрительский монолог. Она передает и радость и страх, и счастье и отчаяние. Музыка объединяет людей, она единственное истинно интернациональное искусство.
Уна Чаплин, Чарльз Чаплин и Л. Орлова с нотами музыки Чаплина к фильму «Огни рампы»
И пока шли на Пушкинскую площадь по затихшей в ночи улице Горького, мы продолжали этот интереснейший разговор. Мне хотелось запомнить все то, что в этот вечер мои именитые друзья говорили о музыке и песне. И вот, уже через много лет, я нашел в одной из старых записных книжек сделанную в ту ночь такую запись: «При возвращении из Дома актера, на Тверском бульваре у памятника Пушкину, где мы прощались, Григорий Васильевич, словно подводя итог нашей беседы, как-то очень внушительно заметил:
— Творческое общение с Любовью Петровной, как и весь мой опыт работы над музыкальными фильмами, в которых она была главной героиней, как и давние мои наблюдения у нас и за рубежом убедили меня в том, что музыка в фильме, пение в фильме — это мощное средство повышения эмоционального напряжения и многократного усиления идейного воздействия фильма на зрителей.
Обложка нот музыки Чаплина к фильму «Огни рампы» с дарственной надписью
«Дорогой Любови Орловой с любовью. Чарльз Чаплин. 7 мая 54». (To Dear Lubov Orlova with Lubov — Charles Chaplin. May 7. 54)
— Григорий Васильевич прав, — в тон ему сказала Любовь Петровна, — в хорошем фильме музыка не может только сопровождать действие, быть, так сказать, аккомпанементом к зрительному и словесному ряду. И музыка и песня в фильме не могут восприниматься как вставные номера, не связанные с действием. И наш советский и зарубежный зритель должен, не задумываясь, находить в них и радость, и печаль, и юмор, и драму. Музыка, звучащая с экрана, должна быть проникнута глубокой мыслью и искренностью чувств. Об этом, кстати, мы постоянно вели речь и с Василием Ивановичем Лебедевым-Кумачом и с Исааком Осиповичем Дунаевским...»
О многом, думается мне, говорят эти записи!
И прежде всего о том говорят они, что человек истинно живой, стремящийся к обогащающему душу дружескому общению, артистка истинно народная и истинно советская, где бы ей ни доводилось выступать, с кем бы ни доводилось общаться, никогда не чувствует себя обособленной, оторванной от других, а тем более возвышающейся над людьми, отличной от них, одинокой. Ее жизнь и творчество — живое свидетельство той отзывчивости, которую в сердцах людей вызывают открытость и доброта, порождаемые искусством.
Как светлое воспоминание далекого детства, с душевным волнением рассказывала она о своем «общении» с Львом Николаевичем Толстым.
— Будучи совсем маленькой, — рассказывала она, — я как-то прочитала книжечку сказок Льва Толстого. Они мне так понравились, эти милые сказки, что я написала ему письмо, полное восторгов. И вдруг получила книжечку с надписью:
«Любочке Л. Толстой».
Но это было детство, счастливое детство...
Впоследствии среди тех, кого она безгранично любила и с кем общалась, как с наставниками и друзьями, были Максим Горький и Дмитрий Шостакович, Ромен Роллан и Анри Барбюс, Бернард Шоу и Чарли Чаплин, Ренато Гуттузо, Жан-Поль Сартр, Эдуардо Де Филиппо, Эльза Триоле и Луи Арагон, Федин и Фадеев, Качалов, Завадский, Охлопков, Образцов и многие, многие знаменитые деятели советского искусства и литературы.
Книжка Л. Толстого с дарственной надписью: «Любочке Л. Толстой»
Ее хорошо знали в Праге и Берлине, Париже и Риме, Лондоне и Женеве, Токио, Нью-Йорке. Фильмы с ее участием прошли по экранам многих стран всех континентов. Но где бы ей ни доводилось бывать и как бы ее ни чествовали, она всегда оставалась сама собой, советской народной артисткой и верной патриоткой своей Родины.
О своих поездках в ближние и дальние страны, о пышных приемах и аплодисментах она не любила рассказывать.
— Все прошло нормально, — говорила она, возвратясь из очередной поездки. — Ничего особенного не случилось. Встречали и провожали как следует быть...
О глубочайшем к ней уважении, о преклонении перед ее талантом за нее рассказывали многочисленные фотографии и кадры из хроникальных лент, появлявшихся в зарубежных газетах, журналах и выпусках кинохроники, восторженные статьи и приветственные адреса. Но она не собирала вырезок из газет и равнодушно относилась к фотографиям, присланным из разных городов и стран. С кем бы ни доводилось ей встречаться, что бы ни случалось видеть и слышать, она рассматривала это как свою будничную работу и заботилась только о том, чтобы престиж советского киноискусства и ее престиж, первой советской кинозвезды, ничем и никем не был ущемлен и личное ее достоинство — высокое достоинство советской женщины-патриотки — всегда находилось на высоте.