Любовь не кончается: Эйлит - Страница 6
— Не очень близко. Братья Эйлит служат у него в личной охране. Благодаря им, я получаю регулярные заказы от графа и его приближенных.
— Но вы встречаетесь с ним?
— Разумеется, когда снимаю мерки и примеряю готовые доспехи. — Голдвин сделал глоток вина. Поначалу он, как истинный почитатель эля, пил хозяйский напиток только из вежливости, но постепенно — благо вино оказалось неплохое — вошел во вкус и теперь, невзирая на растущий шум в голове и легкую горечь на языке, всякий раз с готовностью поднимал кубок.
— Расскажите мне о графе. Какой он?
— Вас он едва ли может интересовать, — улыбнулся Голдвин. — Даже и не пытайтесь продать ему свой товар, хотя я могу засвидетельствовать, что он превосходен… Граф Гарольд пьет вино, только находясь при дворе короля Эдуарда, а в остальное время, как и все англичане, предпочитает эль.
— Из этого можно заключить, что он человек целеустремленный, верно? — заметил Оберт. Легкая улыбка, не сходящая с его губ весь вечер, совершенно не соответствовала выражению глаз, холодному и оценивающему.
— Он располагает к себе людей. Альфред и Лильф боготворят землю, по которой ступает их господин. Они, как и многие другие, готовы умереть за него… Сомневаюсь, что отыщется хоть один человек, готовый умереть за короля Эдуарда. — Сквозь затуманившие сознание винные пары Голдвин осознавал, что его язык опережает мысли..
— Насколько я понял, в будущем вы видите графа идеальным королем для Англии, не так ли?
— Граф Гарольд подходит для этого лучше, чем кто-либо другой.
— А сам он хочет стать королем?
— Разумеется, хочет. — Голдвин бросил на норманна настороженный взгляд. — Зачем вам это знать?
— Я торговец, и мне нужно знать положение в стране, чтобы изучить рынок и найти хорошее местечко, способное приносить доход… Прошу прощения, если чем-то обидел вас. Торговец есть торговец, он из всего пытается извлечь выгоду.
Немного успокоившись, Голдвин пригубил вино и слегка прополоскал его во рту, стараясь смягчить горьковатый привкус.
— Я знаю, что ваш нормандский герцог жаждет заполучить английскую корону, — сказал он, решив, что ему и Оберту пришла пора поменяться местами. — Вы с ним встречались? Или хотя бы видели его?
Опешив от неожиданного вопроса, Оберт смутился, однако быстро пришел в себя и, передернув плечами, ответил:
— Только однажды. У меня есть друг, он разводит лошадей. Как-то, когда я гостил у него в замке, герцог приехал выбирать для себя жеребца. — Погрузившись в воспоминания, Оберт задумчиво покачал головой. — Ему понравился огромный гнедой. Стояла поздняя осень, время спаривания лошадей. И я готов поклясться, что из ноздрей этого зверя вырывался дым… Жеребец сбрасывал герцога трижды, но на четвертый раз все-таки покорился. Все, что противостоит герцогу, либо покоряется, либо погибает.
Голдвин вдруг подумал о секирах, заказанных ему Альфредом и Лильфом.
— Но обуздать лошадь и одолеть графа Гарольда далеко не одно и то же.
Оберт склонил голову набок.
— О, разумеется. Остается только молиться за то, чтобы конфликт не зашел так далеко. — Кашлянув, он тактично сменил тему и начал рассказывать о своем друге Рольфе де Бризе и о лошадях, которых тот разводил весьма успешно. В его табуне насчитывалось около шестидесяти кобыл и три жеребца с великолепными родословными. — Именно Рольф накануне нашего отъезда в Англию подарил моей жене отличную гнедую лошадь. Само собой, в знак благодарности я послал ему бочонок моего лучшего вина, но мне хотелось бы сделать другу еще какой-нибудь ответный подарок, более личный. Если бы вы взялись…
Не успел Голдвин и глазом моргнуть, как Оберт заказал ему охотничий нож. Оружейника так и подмывало уточнить, имя какого врага следует выгравировать на клинке, но от количества выпитого его язык уже заплетался. Он лишь мычал что-то нечленораздельное и кивал головой, когда ему казалось, что та или иная реплика Оберта требует его подтверждения.
Вполне естественно, что Голдвин смутно помнил, как встал на ноги и при помощи удивленной и обескураженной Эйлит добрался до дверей. Не помнил он и теплого прощания с гостеприимным хозяином. Едва коснувшись мягкой перины, набитой гусиным пухом и овечьей шерстью, он заснул, позабыв даже о тепле тела прижавшейся к нему Эйлит, о головокружительном запахе ее волос и ласковых губах.
Он проснулся поздним утром оттого, что Эйлит безжалостно трясла его плечи и кричала что-то на ухо. Голова гудела. С трудом разомкнув отяжелевшие веки, Голдвин с протестующим ворчанием оттолкнул руки жены.
— Ну, наконец-то! — воскликнула она. — Я уж думала, ты никогда не проснешься..
Ритмичная, подобная ударам молота о наковальню, боль сопровождалась приступами тошноты. Голдвин попытался было сесть, но спустя мгновение беспомощно рухнул на подушки, прикрыв глаза рукой.
— Оставь меня в покое, — простонал он.
Воцарилась тишина, но Эйлит не ушла из комнаты. Голдвин с закрытыми глазами чувствовал на себе ее осуждающий взгляд.
— Неужели от выпитого у тебя заложило уши? — наконец спросила она. — Разве ты не слышишь звона колоколов?
Голдвин прислушался. Сквозь шум в голове до него донеслось гулкое и монотонное: бум, бум, бум.
Отняв руку от глаз, он вопросительно посмотрел на Эйлит.
— Король Эдуард умер. — Она подала мужу рубаху, брюки и теплую куртку. — Граф Гарольд избран его преемником. Завтра состоится обряд коронации.
— Откуда ты знаешь?
— Альфред приезжал за кольчугой и шлемом. Он очень торопился, даже отказался от эля и хлеба.
Голдвин проглотил слюну. В горле першило, во рту стоял отвратительный привкус. Он начал медленно одеваться. Голова болела так, словно вот-вот собиралась расколоться на кусочки. Из-за закрытых ставен доносился шум дождя.
Пальцы отказывались повиноваться, и Эйлит, сверкнув глазами, сама помогла ему застегнуть ремень и пряжки на ботинках.
— Ты только подумай, Голдвин! С сегодняшнего дня ты личный оружейник короля!
Голдвин вымученно улыбнулся в ответ.
Собственная голова казалась ему колоколом, внутри которого из стороны в сторону раскачивался раскаленный язык. Или это в ушах стоял звон аббатского колокола, оплакивающего бренную душу короля Эдуарда, минувшей ночью вознесшуюся на небеса, и провозглашавшего коренной поворот в его, Голдвина, судьбе?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Январь 1066, Нормандия, Бриз-сюр-Рисл.
Шел мокрый снег. Свирепый ветер то и дело набрасывался на Рольфа де Бриза, который, спотыкаясь, пересекал внутренний двор фамильного замка. Когда порывы капризного ветра, налетая на факел, пытались погасить пламя, все вокруг на мгновение погружалось в кромешную тьму. Едкие струйки дыма летели Рольфу в лицо. Обогнув огромную навозную кучу, он прикрикнул на свору мастиффов, стерегущих ворота — завидев человека, те начали рваться с цепи, — и вошел в каменную конюшню.
В первом стойле, распластавшись на земле, лежала племенная кобыла. Ее тело содрогалось от боли, шкура лоснилась от пота, ноздри судорожно раздувались, а глаза, казалось, побелели от страха.
Рядом, опустившись на колени, стоял Танкред де Фоввиль, управляющий.
— Думаю, пришло время принимать решение, мой лорд. Ей совсем плохо. Сгорело четыре свечи, а схватки все еще продолжаются. Полагаю, проблема в ноге жеребенка.
Потушив факел в луже у двери, Рольф склонился над лошадью. Пару лет назад она обошлась ему в кругленькую сумму на парижской ярмарке. В ее жилах текла благородная арабская кровь. Первенец, годовалый жеребенок, подавал большие надежды, но для того чтобы лошадь окупилась, Рольф рассчитывал получить от нее по меньшей мере четырех жеребят. Именно поэтому Танкред и послал за хозяином, не решаясь взваливать бремя ответственности на свои плечи.
Ласковое поглаживание и нежные слова Рольфа немного успокоили кобылу. Он не собирался терять ее: животное имело сильное сердце и мужество.