Любовь колдовская... - Страница 7

Тьма в доме внезапно сгустилась, стало очень жарко. Появился какой-то посторонний запах. Но чем это пахло, Степан Прокопьевич определить не мог, хотя он и показался ему знакомым. Что-то темное заворочалось в том углу, где кричала старуха. Оглушительно прогремел гром, так, что стены хаты задрожали. Казака вдруг охватил панический ужас, он развернулся и бросился прочь из дома.

Дождь быстро охладил разгоряченное воображение Степана Прокопьевича. Рассудив здраво, он пришел к выводу, что совершенно напрасно проявил слабость, что то, что он видел, было наваждением. Казак зашел в хату и запалил каганец. Старуха была мертва.

— Мишка, подь сюды! — позвал он своего работника.

Вошел возбужденный, промокший до нитки Михаил.

— Как долбануло-то, Степан Прокопьич! Прямо в крышу долбануло, я через это едва жизни не лишился!

Степан Прокопьевич ничего не ответил. Он напряженно думал…

Бабка Василиса лежала, вытянув руки. Лицо ее было умиротворено, но ему показалось, что на губах старухи навеки застыла дьявольская ухмылка.

— Проклятая ведьма! — прошептал он с ненавистью. — Добилась-таки своего! Надо было давно тебя порешить!

— Степан Прокопьич, так мне продолжать, что ли, рубить крышу? — услышал казак голос своего работника.

— Нет, Михаил. Принеси сюда гасу. Надо сжечь это чертово жилище!..

Михаил принес керосин в большой стеклянной бутыли. Они облили полы, стены и труп старухи. Выйдя на улицу, Степан Прокопьевич зажег спичку и бросил ее внутрь хаты. В доме весело заплясал огонь. Потом вдруг пламя взревело, словно в него подлили керосину. Огонь был настолько сильным, что Степану Прокопьевичу и Михаилу пришлось отступить.

В мгновение ока домик колдуньи выгорела дотла, несмотря на сильный ливень, хлеставший до сих пор. На месте жилища старой ведьмы осталось лишь большое пепелище…

Степан Прокопьевич сидел в хате. Дарья, уморившись, спала. Аксинья лежала на кровати и тихонько всхлипывала.

В дверь постучали. Степан Прокопьевич подошел и открыл. На пороге стоял смущенный Михаил.

— Чего тебе? — строго поинтересовался Степан Прокопьевич.

Больше всего ему хотелось, чтобы его никто не тревожил.

— Степан Прокопьич, я это… Дайте мне расчет, я хочу уйти.

Пожилой казак не стал спорить. Он слишком устал и даже не спросил, почему его работник так поступает. Впрочем, он догадывался, почему…

Молча Степан Прокопьевич достал деньги, отсчитал причитающуюся своему работнику сумму и передал ему.

— Благодарствую, Степан Прокопьевич! — поклонился Михаил и собирался уже уйти, но бывший хозяин удержал его.

— Погодь, Миша… Ты вот чего… Ты, конечно, много тута видал чего непонятного. У меня к тебе просьба… Не сказывай никому, чего тут видел.

— Да что вы, Степан Прокопьич! Я ить…

— А будешь болтать лишнего, убью, как собаку! Понял?

В глазах молодого парня появился страх. Он знал, что эти слова его бывшего хозяина — не пустая угроза.

— Да что вы, Степан Прокопьевич! Я буду нем, как могила!

— Вот и ладненько! — сказал казак, и хищная улыбка промелькнула на его губах. — Теперь ступай. А ежели будут расспрашивать про старуху, скажи, что сама себя спалила. Мол, мы уже ничего не сумели поделать…

— Хорошо, Степан Прокопьевич.

— Ну, ступай, ступай…

Проводив своего бывшего работника, Степан Прокопьевич зашел в спальню к дочери. Он поглядел на нее, и его лоб пробороздила глубокая морщина. «Правду, аль нет сказала старая?» — мучил его вопрос.

Девушка спала беспокойно, постоянно ворочалась с боку на бок. Степан Прокопьевич еще постоял немного и вышел. А для себя решил, что будет наблюдать за дочкой. И если то, что сказала бабка Василиса окажется правдой…

На следующий день хутор бурлил, обсуждая события минувшей ночи. Урон хозяйствам был нанесен немалый. Люди поправляли поврежденные пронесшимся ураганом постройки, поваленные плетни. Все склонялись к тому, что это буйство стихии было каким-то образом связано со смертью старухи Гришиных. Бабы злорадствовали:

— Ведьма сдохла!

— Туды ей и дорога!

— Глянь-кось, что натворила старая напоследок!

— Поди, занималась своими ведьмиными штучками, через это и сгорела.

Правда, никто ничего плохого не мог сказать о бабке Василисе. Многие и сами иной раз пользовались ее услугами. Но уж такова человеческая натура: старуху боялись, и все испытали облегчение, узнав, что она умерла…

Дарья встала с утра совершенно разбитой. События минувшей ночи казались ей кошмарным сном, но, увидев головешки на месте избушки своей бабушки, она поняла, что все это — правда! Отчаяние нахлынуло на нее. Теперь, со смертью бабки Василисы, рухнула ее последняя надежда на то, что ей удастся вернуть Ивана. Старуха была мертва, и помочь было некому…

Во время завтрака Степан Прокопьевич не спускал с нее испытующего взгляда. Он так пристально смотрел на нее, что девушка смутилась.

— Что это ты так смотришь на меня, батя?

— Ничего, ничего, дочка, — ответил тот.

Но она чувствовала, что этот пристальный интерес как-то связан с событиями прошлой ночи. Дарья не помнила, что случилось там, за хутором, между ней и бабкой Василисой. Ей показалось, что она только на мгновение потеряла сознание, а когда очнулась, старуха лежала на земле без движения. В тот момент девушка сильно перепугалась и побежала домой, чтобы позвать на помощь.

Дальше все было, как во сне. Мать увела ее из хаты бабки Василисы и чуть ли не насильно уложила в кровать. Она слышала, как неиствовала стихия. Молнии почти без перерыва прорезали темноту ночи, оглушительные раскаты грома следовали один за другим. Под мерный звук ливня она уснула…

Дарья не помнила, что ей снилось. Помнила только что-то темное и страшное, преследовавшее ее во сне. Какая-то темная сила гналась за ней, а она пыталась убежать. Вокруг нее простиралась кромешная тьма, и в этой тьме было еще что-то, что заставляло ее душу трепетать от ужаса…

А наутро девушка узнала, что бабка Василиса сгорела. Она никак не могла понять, как это случилось. На ее расспросы мать отводила в сторону взгляд и всячески пыталась уйти от разговора. Отец вообще сказал, что это — не ее ума дела. Еще больше подозрений вызывал тот факт, что Михаил взял расчет и ушел из их дома. Что-то во всем этом было не так…

Повозившись немного по хозяйству, Дарья вдруг почувствовала, что ее неудержимо потянуло выбраться за хутор, в степь. Родителям она ничего не сказала, собралась потихоньку и ушла.

Степь встретила ее радушно, словно родную. Омытая ночным ливнем, она словно проснулась от длительной спячки, вызванной жарой. Среди бурых трав, выгоревших под палящим солнцем, уже появились свежие побеги. Высоко в небе парил коршун, высматривая добычу. Вот из своей норки выглянул суслик, и хищник тут же камнем ринулся вниз. Но осторожный зверек успел юркнуть в свое убежище, и коршун снова воспарил в поднебесье, оглядывая степь своим острым взглядом…

Дарья опять пришла в пойму реки, на то самое место, куда они ходили с бабкой Василисой прошлой ночью. Девушка не понимала, что с ней происходит. Что-то изменилось в ней самой, перевернуло всю ее сущность. Откуда-то она знала каждую травинку, каждый цветок. Знала, какие растения можно собирать, и для чего они могут сгодиться. И это пугало ее…

Девушка долго лежала на спине, глядя в бездонное синее небо и прислушиваясь к себе. На первый взгляд ничего особенного не происходило, и все же…

Дарья резко села. Внезапно она осознала, что бабка Василиса этой ночью передала ей свое знание, которое, правда, пока было скрыто от нее. Но девушка откуда-то знала, что постепенно оно всплывет в сознании. А пока пора было приниматься за дело, и она принялась собирать травы, необходимые для того, чтобы раскрыть полученные от бабки способности…

Для Ивана Вострякова ночь прошла беспокойно. Ему снилась Дарья. Снилось, что он по-прежнему любит ее и не может без нее жить. Пару раз он просыпался с сильным желанием побежать к ней и помириться, покаяться, на коленях вымолить прощение. Но, странное дело, едва Иван открывал глаза, как это желание пропадало бесследно. Наяву он осознавал, что любит Алену, и все же что-то оставалось в подсознании, и это что-то омрачало его жизнь, заставляя хмуриться…