Любовь колдовская... - Страница 42

Водитель волком смотрел на Ганса. Видимо, он придерживался иных взглядов на жизнь, чем его товарищ, которому эта война уже успела порядком поднадоесть. Он быстро и зло что-то сказал Гансу по-немецки, тот что-то ответил, после чего водитель замолчал.

— Что он сказал? — поинтересовался Раков у Стрельцова.

— Он сказал Гансу, что его расстреляют за измену воинскому долгу солдата Великой Германии. Фанатик, видимо…

Стрельцов достал карту, найденную ими в грузовике, и опять обратился к Гансу. Тот подробно рассказал, где на данный момент располагается та немецкая часть, в расположение которой они должны были прибыть, а также соседние подразделения. Информация была бесценной, так как теперь у Стрельцова было хотя бы представление, где проходит линия фронта. Он вызвал Вострякова и обратился к нему:

— Иван, насколько я знаю, ты, вроде бы, родом из этих мест?

— Да, — ответил тот.

— Посмотри, — Стрельцов ткнул пальцем в карту, освещаемую фонариком, отобранном у немцев, который держал Раков, — вот здесь проходит линия фронта, здесь расположены немецкие войска. Как ты думаешь, как нам лучше пробираться к своим?

Иван задумался на некоторое время.

— А почему бы нам не попробовать прорваться на грузовике?

Стрельцов удивленно посмотрел на него.

— Идея хорошая… А ты сможешь управиться с этой машиной?

Иван пожал плечами.

— Да тут, в общем-то, ничего мудреного нету… Смогу, товарищ капитан.

Стрельцов задумался, рассуждая вслух:

— Значит, мы с Востряковым переоденемся в немецкую форму и сядем в кабину, остальные — в кузов. Немцы и не догадаются, кто едет в этом грузовике… Хорошо, — он сложил карту и спрятал в планшетку. — Ты, Иван, прикинь, как нам добраться до линии фронта, чтобы на пути попалось поменьше немецкий постов.

— Есть, товарищ капитан! — откликнулся тот.

— А как же мы? — поинтересовалась Екатерина, которая проснулась сразу же, как только грузовик остановился у их будки. — Куда нам?..

Стрельцов нахмурился.

— А вы, Катерина, отправляйтесь на ближайший хутор и оставайтесь там, никуда больше не двигайтесь. Вот, товарищ Востряков подскажет вам, как туда добраться…

— А нельзя ли нам с вами, товарищ капитан?

Девушка смотрела на него с мольбой. Стрельцов даже отвернулся в сторону, чтобы не видеть ее умоляющего взгляда.

— Поймите, Катя, мы не имеем права рисковать жизнью детей. Мы и сами не знаем, сможем ли добраться до своих. Вполне возможно, что нам всем придется умереть…

— Товарищ капитан, давайте возьмем их! — вдруг вступился за девушку Востряков. — Чего оставлять их на поругание этим зверям? Вы же сами прекрасно знаете, что творят на захваченных территориях эти выродки! А с нами у них есть хоть шанс…

— В самом деле, товарищ капитан, — поддержал его Раков, — давайте возьмем их с собой!

— А если нас немцы остановят? Смогут ли они сидеть тихо, как мыши?

— Смогут! — поспешила подтвердить Екатерина. — Они у меня смышленые…

Стрельцов махнул рукой.

— Ладно, буди своих подопечных. Выступим прямо сейчас.

Тут вдруг к нему обратился Ганс, что-то быстро лопоча по-своему.

— Чего он хочет, товарищ капитан? — поинтересовался Иван.

— Говорит, что у нас много раненых. Он мог бы посмотреть их и обработать раны, — ответил Стрельцов.

— Это что же, ему придется развязать руки? — возмутился Раков.

— Не бойся, не сбежит, — успокоил его Стрельцов. — Стреножим его, как коня, он никуда и не рыпнется…

Иван и Стрельцов переоделись в немецкую форму, снятую с пленных. На капитане она сидела, словно ее специально для него пошили. Впрочем, они с Гансом Шлиманом были одного роста, одного телосложения и даже чем-то были похожи друг на друга. Бывший студент снял с головы капитана повязку, обработал ранку, которая была не очень серьезной, и заклеил ее пластырем. И когда Стрельцов натянул на голову пилотку, всем бросилась в глаза их сходство. Капитану можно было смело выдавать себя за Ганса Шлимана…

Другое дело — Иван. Он был помощнее водителя и ростом повыше. С трудом ему удалось натянуть форму, она немилосердно жала подмышками, но приходилось терпеть. А вот сапоги пришлось надеть свои: обувь водителя никак не хотела налезать ему на ноги…

Наконец, все было готово. Стрельцов дал последние инструкции бойцам и Екатерине, как вести себя, если машину остановят. Последние залезли в кузов, а Иван со Стрельцовым закрыли борт и закрепили тент, после чего залезли в кабину. Иван завел двигатель, и машина тронулась с места, выезжая на дорогу…

— Иван, когда мы переодевались, я заметил у тебя на груди своеобразную татуировку, — сказал вдруг Стрельцов. — Откуда она?

Тот покосился на капитана и ответил:

— Сидел, товарищ капитан.

Стрельцов замолчал на некоторое время, глядя на освещаемую фарами дорогу, потом поинтересовался:

— Долго?

— Десять лет отпахал, от звонка до звонка.

— По какой статье, по политической?

Иван усмехнулся.

— По уголовной.

Стрельцов повернулся к нему.

— Ты это серьезно? Нет, ты не подумай, я тебе верю… Просто мне приходилось иной раз иметь дело с уголовниками — и с мелкими, и с крупными. Ты не похож на них…

Иван ничего не ответил, размышляя о чем-то о своем. Стрельцов тоже задумался, проигрывая в уме варианты прорыва через линию фронта. И когда Иван снова заговорил, он не сразу понял, о чем тот говорит…

— Ить я, товарищ капитан, не всегда был уголовником. Просто так сложилась моя судьба, что мне пришлось попасть в лагеря. Я не был ни убийцей, ни насильником, ни вором, а вот же пришлось… Правду люди говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся…

— А сколько тебе лет, Иван? — вдруг поинтересовался Стрельцов.

— Сорок два, товарищ капитан.

— Я думал, больше.

Иван пожал плечами.

— Отдых в лагерях пошел мне на пользу. Прекрасная природа, работа на свежем воздухе в любую погоду — и в дождь, и в снег, в жару и в трескучие морозы…

— А чем ты занимался до того, как попал в тюрьму?

Иван помолчал некоторое время, потом ответил:

— Был секретарем партийной ячейки в своем хуторе!

Стрельцов, удивленный до глубины души, чуть ли не всем телом повернулся к нему.

— Как же ты умудрился загреметь в тюрьму?

Иван оторвался от дороги и посмотрел на Стрельцова.

— А вам-то это зачем, товарищ капитан?

— Как зачем?.. Ну, скажем так, я хочу понять, что ты за человек, Востряков…

Иван опять вернулся к дороге, помолчал немного, потом ответил:

— До того, как я попал в тюрьму, у меня было все… В гражданскую я кровь проливал за Советскую власть, имел награды, потом в составе чоновского отряда громил банды. Вернувшись в родной хутор, стал секретарем партячейки. У меня была идея… Потом меня сняли с должности и выгнали из партии…

— За что? — удивился Стрельцов.

Иван горько усмехнулся.

— Были у нас в райкоме, как их потом обозвали, левые троцкисты. Не нравилось им, какую политику я проводил на хуторе, что прижимал кулаков, говорил правду в лицо… Может, ежели б я не попал в тюрьму, меня бы и восстановили, но…

— Так как же, все-таки, ты туда попал?

— Как?.. У меня была девушка, я ее дюже любил и продолжаю любить до сих пор. Она была дочерью кулака, его потом объявили врагом Советской власти. Защищая ее, я убил человека… Теперича вы понимаете, товарищ капитан, почему мне нельзя в партию?

— Теперь понимаю, Иван. Ну, ладно, дай нам только попасть к своим, мы что-нибудь придумаем! Воюешь ты хорошо, можно сказать, герой гражданской войны. Я добьюсь, чтобы тебя восстановили в партии!

Иван покачал головой.

— Пустое это, товарищ капитан. Не добьетесь вы ничего…

— Это еще почему? — возмутился Стрельцов.

— Потому что с тех пор, как я освободился, надо мной все время висит мое прошлое. Может, для окружающих это и незаметно, но там, — Иван ткнул пальцем вверх, — помнят об этом. И на гражданке, и на войне…