Любовь кардинала - Страница 19

– Мои братья… де Шале… Их будут пытать? – Незаконные сыновья Генриха IV, люди королевской крови, и де Шале – отпрыск одной из лучших фамилий Франции! И их будут пытать, как обыкновенных преступников?! Гастон не мог поверить, что даже Ришелье решится на такое дело. Но один взгляд в глаза отца Жозефа убедил его.

– В заговор вовлечены не только они, – напомнил монах, – нам известно имя каждого заговорщика, крупного или мелкого. Пока мы с вами разговариваем, их арестовывают.

– Бог мой! – Гастон проковылял к креслу и упал в него. Достав носовой платок, он вытер пот с лица. Все заговорщики, крупные и мелкие! Анна, Мари де Шеврез и еще один побочный брат короля, граф Суассон, который хотел жениться на мадемуазель Монпансье… Он примкнул к заговору в последний момент. Может быть, о нем им не известно? Надежда вспыхнула в сердце принца. Скорее всего, не известно, иначе его бы арестовали с остальными братьями, Вандомом и приором. И если он выдаст этому извергу – кардиналу – такого важного заговорщика, как Суассон, может быть, этим он спасет себя?

– Мой побочный брат де Суассон… Он говорил со мной, как изменник, – выпалил Гастон. – Говорил, что жаждет смерти кардинала! И короля! – дрожащий голос герцога затих, и его испуганные глаза уставились, часто мигая, на инквизитора.

– И кто еще? – настаивал отец Жозеф.

– Я ничего не мог сделать, – дрогнул Гастон. – Они пришли ко мне… как к наследнику. Что я мог сделать? Мне и в голову не приходило, что это всерьез.

– И кто еще? – мягко повторил вопрос монах.

К тому времени, когда капуцин ушел из апартаментов герцога, Гастон выдал всех.

– Брата вам придется простить, – сказал Ришелье. Он сидел с Людовиком в личном кабинете короля в большом особняке возле реки, который был его резиденцией в Нанте. Стол короля придвинули к окну, чтобы он, работая, мог любоваться открывающимся перед ним пейзажем. Кардинал только что положил на стол полный список заговорщиков, написанный красивым школярским почерком отца Жозефа.

Сначала Ришелье показалось, что король его не расслышал. Но тут Людовик поднял голову и сказал:

– Все они предали меня. Все до одного! Никогда бы этому не поверил! – Людовик неуклюже выпрямился и, сгорбившись, встал у окна, созерцая залитую солнцем реку и цветущие сады. Когда он снова повернулся к кардиналу, тот увидел, что король плачет.

– Моя мать пришла ко мне сегодня в слезах, умоляя пожалеть Гастона, – глухо сказал он.

– Она права, сир, – ответил Ришелье. – Герцогу всего лишь восемнадцать лет. В этом возрасте совершают глупости. Вам придется его простить.

– Его она любит, – пробормотал Людовик, – а меня никогда не любила. Раньше я думал, что мать все-таки меня любит, но это не так. Когда я был ребенком, она порола меня за малейшую провинность… А теперь приходит и хнычет, выпрашивая снисхождение для моего братца. А ведь сидела и слушала, как они обсуждали, за кого из них выйдет замуж моя жена, когда меня убьют.

– Королева-мать только женщина, сир, – возразил кардинал. – А женщины всегда лишь слушают. Если в душе она благоволит к вашему брату, это еще не измена.

– Она не должна была это показывать! – неожиданно воскликнул Людовик. Обиды и невзгоды несчастного детства нахлынули на него волной боли и негодования. Переживания ребенка вдруг вспыхнули во взрослом человеке. Дрожа от волнения, он повернулся к Ришелье. – Посмотрите сюда, – воскликнул он, указывая на список. – Смотрите, чьи здесь имена… Мои побочные братья, моя жена, мои придворные! Милостивый Бог, кому теперь я могу доверять!

Спокойный ответ сопровождался твердым взглядом. Ришелье встал, взял со стола листок с признанием Гастона и сложил его.

– Вы можете доверять мне, сир. До самой смерти.

– Я это знаю, – сказал король. – Неудивительно, что они хотели вас убить! Без вас они могли бы сделать все, что им вздумается. О, мой друг, мне известно, скольким я вам обязан. Только вы заботились о вашем короле, пока другие спали.

Шок проходил. Ришелье заметил признаки разгорающегося гнева в сузившихся глазах, все еще красных от пролитых слез. Некрасивые губы сложились в жесткую складку.

– Я прощу брата, так как у меня нет выбора: он мой наследник. Но что делать с остальными?

– Пожизненное заключение для ваших побочных братьев – Вандома, де Суассона и приора, – сказал Ришелье. Он развернул список снова и заглянул в него. – Здесь названа большая часть свиты герцога Орлеанского. Выберите шестерых самых знатных лиц и заключите их в тюрьму. Что касается графа де Шале, то я предлагаю его казнить.

Король посмотрел на кардинала. Когда он заговорил, глаза его приняли хитрое выражение.

– Шале казнят. Его и других будет судить специальная комиссия. И та же комиссия по тем же обвинениям будет судить королеву.

– Вы хотите казнить и ее тоже? – тихо спросил кардинал.

– Она замышляла убить меня, – свирепо сказал Людовик, – и вас. Она намеревалась выйти замуж за моего брата. Ее имя есть в тех письмах из Брюсселя. – Он покачал головой и лукаво улыбнулся министру. – Нет, мой друг, на этот раз вам ее не спасти.

Ришелье положил признание Гастона на стол короля. Уже дважды королева выносила ему приговор. Он вспомнил прекрасное бледное лицо Анны и ее непримиримую ненависть, вспомнил свою долгую дуэль с королем, которую он вел, чтобы ее защитить. «Глупец», – горько сказал он сам себе. Еще глупее продолжать в том же духе… Картина Гревской площади невольно предстала перед его мысленным взором: вознесенный высоко эшафот, затянутый черной материей, кольцо стражи вокруг, чтобы держать толпу в отдалении, а в окнах каждого здания на площади – лица знати как мужского, так и женского пола, столь же кровожадные, как и у простолюдинов. И все – в ожидании казни королевы.

Когда кардинал повернулся и встретил жестокий нетерпеливый взгляд короля, он уже был абсолютно спокоен.

– Когда в последний раз казнили на эшафоте королеву Франции за измену, сир?

Людовик нахмурился, он не ожидал подобного вопроса.

– Не помню. Какое это имеет значение?

Ришелье легонько пожал плечами.

– Только то, что обвинение и суд вызовут большой интерес. И вам придется убедить всю Европу, а не только Испанию, что сестра испанского короля виновна в чем-то большем, чем в интриге против министра и нескольких неосторожных словах о своей судьбе в случае вашей смерти.

– Но она же виновна! Королева была душой этого заговора! – настаивал Людовик. – И вам это известно!

– Нет, сир, – твердо ответил кардинал. – Я не стал бы просить за нее, если бы так думал. Хотите ли вы, чтобы люди говорили, будто вы воспользовались случаем отомстить за Бекингема?

Лицо Людовика потемнело от гнева.

– Они не осмелятся!

– Осмелятся, сир. Весь мир это скажет. Что Людовик Справедливый приговорил к смерти свою жену за ее связь с англичанином.

Кардинал повернулся к королю спиной, оставив за собой напряженное молчание. Людовик ненавидел Анну. Он желал ее смерти и до этого момента был уверен, что сможет исполнить свое желание. Несколько фраз, полных здравого смысла, сказанных кардиналом, звучали в его мозгу. Да, доказательств не было. Казни королеву – и тебя обвинят в мстительной злобе, недостойной мужчины. Скажут, что ты доказал всему миру, будто ты действительно такой слабый и бесчестный человек, каким втайне считаешь себя сам.

– Что бы вы ни говорили, но королева не останется безнаказанной, – пробормотал Людовик. – Комиссия допросит ее вместе с остальными.

– Я в восхищении от вашей мудрости, сир, – сказал Ришелье, – и сообщу комиссии, какие обвинения должны быть предъявлены Шале и другим заговорщикам. Вы согласны?

– Да, – ответил Людовик. Он отвернулся от окна, хмурясь и теребя пальцами край воротника.

Ришелье поклонился в знак повиновения.

– Разрешите идти?

Король кивнул.

– Еще раз хочу сказать, как я благодарен вам, Арман, и как ценю вашу дружбу, – пробормотал он неловко. Кардинал, низко склонившись, поцеловал руку короля. Когда он выпрямился, король уже улыбался.