Любовь и зеркало (рассказы) - Страница 3

Я ему говорю:

— Надоедливый вы человек!

А он все говорит мне и говорит!

Я ему говорю:

— Я тебя приглашаю в гости с супругой, как ты сам понимаешь, насколько мне все это громоздко и тяжело… Сколько хлопот, обузы у моей жены, она ведь с ног собьется, не повернуться будет, она не сможет сесть, она будет вертеться как юла вокруг гостей, да ты вое понимаешь… Жарить, парить, варить на такую ораву, того гляди, ошпаришься или надорвешься, ты ведь знаешь: с гостями возиться — хуже нет занятия на свете! Однако я тебя приглашаю. А потом за всеми убирать посуду, мыть — хуже занятия не бывает!. Она уже похудела, ты меня пойми, да ты все понимаешь! А впереди еще день, она уже вся высохла, на ней кожа да кости, взгляни на нее! Да ты все понимаешь, не дурак же ты, в конце концов! Из-за гостей она на себя не похожа. Но мы с ней держимся, мы крепкие, мы и тебя вынесем, и Кунгурцева с его шуточками, и Крючкова с его шуточками, и Александровича с его шуточками, всех вас… Помнишь, как вы мне в Гурзуфе ежа под подушку подсунули? Ты знаешь, что за это делают? А я тебя в гости приглашаю вместе с твоими дружками! Угощать вас всех буду. Ведь глупость с моей стороны, но я такой! А вы какие? Я вам уже сказал, кто вы. Да ты все понимаешь! Ты на меня не обижайся, ты все понимаешь, и жена твоя все понимает, все соображает. Приходите, приходите, не стесняйтесь. Стараешься, стараешься для вас, а вы не понимаете… Да ты все понимаешь… Пропадите вы все пропадом, никогда бы никого не приглашал, да разве вас не пригласишь, тебя, к примеру? Да ты всю жизнь будешь вспоминать, как индюк надуешься, знаю я тебя, не махай руками! Ишь размахался, да ты у своей жены спроси, она твой характер лучше знает. Да ты мне потом проходу не дашь, да ты не махай, не махай руками! Скажи, Вера, неправду я говорю? Ишь как жену запугал, слова вымолвить не может. Да ты не обижайся, ты все ведь понимаешь. Забил жену до такой степени, да тебя не только в гости, на порог, на пушечный выстрел нельзя пускать. Да ты все понимаешь… Если бы ты все не понимал, я бы тебя не приглашал! Не отмахивайся, сам прекрасно знаешь, все отлично понимаешь! Приходи, но смотри: потом не говори, что я тебя не приглашал! Ты ему, Верочка, напоминай изредка, и пусть он не машет руками, а то я так махну, что он костей своих не соберет. Для вас же стараюсь, к вам же обращаюсь, из-за вас же маюсь. Всех вас приглашаю, но последний раз. Подойди-ка ты сюда, подойди-ка… боишься подойти?.. Эх ты! Да ты вое понимаешь. Приходи!

А он мне отвечает:

— Знаешь что, дорогой, я все прекрасно понимаю, а ты-то сам понимаешь хоть что-нибудь? В гости я к тебе, конечно, не приду, а вот ежа, при случае, еще раз обязательно подложу!

Он украл на пляже дарственную ручку, зажигалку с дарственной надписью, нейлоновые японские носки н портсигар из вывернутой оленьей кожи с дарственной надписью. Он украл ключи и платок с инициалами.

И вот он сидит на песке, девятилетний мальчик, попавший в дурную компанию.

Вокруг толпа.

— Как ты дошел до жизни такой? — спрашивают его.

Он плачет.

— Тебе не стыдно? — спрашивают его.

А он плачет, бедняга, попавший в дурную компанию.

— Разве так можно? — спрашивают его.

А мальчик так расплакался, что хоть отдавай ему обратно украденные вещи и пусть он идет домой.

— Отпустите его, — говорит один.

И мальчик плачет тише.

— Я в его годы, не такие дела обделывал, — говорит другой.

И мальчик уже не плачет.

— Все равно его не посадят, — говорит один.

И мальчик улыбается.

— Может, он случайно, — говорит один.

А у мальчика такой вид, будто у. него самого украли, сейчас он погрозит всем пальцем — так у него поднялось настроение.

— А может, он вовсе ничего не крал? — говорит один.

И мальчик встает, чтоб его пропустили.

— Я его ведь за руку поймал, товарищи, а он другой рукой ключи в море бросил.

Мальчик плачет.

— Нужно было его сразу за обе руки схватить!

Мальчик громче плачет.

— Надеть бы на него костюм водолазный, пусть ищет ключи, чтоб знал!

Мальчик жутко плачет.

— Я трусы выжимал, а он в это время у меня ключи вытащил, пусть водолазный костюм теперь надевает, а что…

Мальчик плачет. Он. так орет, что все плачут.

— Не бойся, мальчик, никто не собирается на тебя водолазный костюм надевать, дяди шутят.

И мальчик не плачет.

— Кто тебя, милый ты мой, хороший, в море за ключами пошлет, успокойся, сынок, симпатичный такой парнишка…

И мальчик улыбается.

— Да вытри ты слезки, ишь как разревелся, дурачок, мама с папой небось за тебя сейчас волнуются, ждут не дождутся, а ты тут сидишь себе нервы треплешь, умное какое у него лицо, заметьте.

И мальчик вовсю улыбается.

— На ребенка накинулись как сумасшедшие из-за ключей! Да этим ключам паршивым, вместе с вашей ручкой дурацкой, простите, грош цена по сравнению с нервной системой человека! Да я готов вам заплатить сейчас же эту ничтожную сумму, чтобы вы оставили ребенка в покое!

Тогда мальчик смеется и даже хлопает в ладоши. И все вокруг смеются и хлопают в ладоши.

— Вам смешно, а мне в дом не войти, — говорит пострадавший.

— Ему в дом не войти, а вы смеетесь!

— Как же можно смеяться, товарищи, если человеку в дом не войти! Да тут плакать надо!

Тогда мальчик перестает смеяться и начинает плакать.

— Держите его, товарищи! А то он может сбежать!

Мальчика держат, а он с плачем вырывается. И, глядя на все это, я тоже заплакал.

Один-одинешенек коротаю новогодний вечер. Жена в гости ушла, я малость приболел. Звонят по телефону.

— Алло!

— Говорит Парфентьев! — слышу радостный голос.

— Вам кого?

— Парфентьев говорит!

С такой радостью мне сообщает, будто я всю жизнь только о Парфентьеве и думал. Подумаешь, Парфентьев, велика важность!

— Говорит Парфентьев, вы меня слышите?

— Я слышу.

— Нет, вы послушайте, послушайте, голос мой послушайте… Ну? Как?

Он пропел «Будьте здоровы, живите богато».

— Ну, — сказал я.

— Ничего?

— А что?

Он пропел «Капитан, капитан, улыбнитесь!»

— А сейчас?

— Ничего.

— Ну вот видите! — Он ужасно обрадовался.

— Вам, значит, никого не надо? — спросил я. — Ровным счетом никого?

— Я же вам сказал: говорит Пар-фен-тьев!

— А дальше что?

— А дальше песня.

— И все?

— Все.

— Мало.

— Вам все мало, дорогой, вы, наверное, из тех людей, которые едят до отвалу, до тех пор, пока уже дышать не могут. А ведь с вами Парфентьев говорит. Единственный в своем роде. Парфентьев моя фамилия. Пар — первый слог.

— А второй?

— Фен.

— Третий?

— Тьев.

Тут меня осенило.

— Послушайте, вы к моей жене никакого отношения не имеете? Может, она сейчас с вами рядом стоит?

— Помилуй господи, — говорит, — я к своей-то жене никакого отношения не имею, не то что к вашей. Ни ваша, ни моя жена со мной рядом не стоят.

— Спасибо, — говорю, — за приятную новость, сами понимаете, к своей жене вы можете не иметь отношения, а к моей наоборот.

— А моя жена, — говорит, — случайно там с вами не сидит?

— А как ваша фамилия? — спрашиваю.

— Парфентьев, — заорал он необыкновенно радостно. — Единственный в своем роде! Пар — первый слог!

— Так, — сказал я. — Первая буква какая?

— Пе! — сказал он. — По. Повар!

— Печенка! — заорал я. — Пумперникель!

— Пумперникель — это что? — спросил он.

— Эстонская еда, — сказал я. — Прелесть!

— А я Парфентьев! — сказал он.

— А вторая буква какая? — спросил я.

— Артиллерия! — сказал он. — Амбразура. Аврал. Арро.