Любовь и ярость - Страница 75

В эту минуту Бриана чуть было не сказала правду им в лицо. Но разве это поможет? Колт только почувствует себя полным дураком, узнав, что его дважды обвели вокруг пальца.

Растерянная и смущенная, Бриана не знала, что делать. А если Колт еще больше возненавидит ее?! И потом, как она сможет смотреть ему в глаза?!

Воцарилось неловкое молчание, и Дани наконец робко предложила:

– А может быть, стоит сообщить отцу? Он наверняка что-нибудь придумает! Кроме того, тебе может потребоваться его помощь – не так-то просто будет отобрать у Гевина золото.

Поверь, он может быть по-настоящему опасен, уж я-то знаю!

Я буду волноваться за тебя, Джон Тревис.

Колт презрительно фыркнул:

– Плевать мне на Гевина! И меньше всего мне хотелось бы, чтобы отец хоть что-то проведал прежде, чем я сам все улажу. Пожалуйста, поверь мне, Дани, я справлюсь сам!

Дани поняла, что задела его самолюбие.

Они снова замолчали, каждый погрузился в собственные невеселые мысли. Слезы душили Дани, никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной. Оказывается, отец не забыл ее, все эти долгие годы он тосковал по ней, и только злая воля Элейн не дала им вновь стать одной семьей. Она помолится за душу тетки, но вряд ли Господь сможет простить ей страшный грех, подумала бедная Дани.

А у Бранча от жалости и сочувствия просто сердце разрывалось. Он переводил взгляд с одного убитого горем лица на другое и мечтал только о том, чтобы поскорее закончился весь этот кошмар и они с Колтом собрались бы в обратный путь.

Надо ведь еще вернуть золото и благополучно доставить его домой. А Колт справится, Бранч был уверен в этом. И снова все будет хорошо. Главное, поскорее вернуться.

Колт угрюмо смотрел себе под ноги, зная, что пришло Время прощаться. Должно быть, Элейн уже обнаружили и в эту самую минуту проклятый Гевин собирается бежать с его золотом. Нельзя было терять ни минуты, и все же он не мог заставить себя уйти. Ведь рядом была его сестра, и Бог знает, когда ему доведется увидеть ее вновь! Похоже, она никогда не покинет монастырь, а ему сюда путь заказан. Как не хотелось ему уезжать, как хотелось подольше побыть с ней, вволю насмотреться на поднятое к нему прелестное, родное лицо.

И вдруг, обнимая сестру, Колт внезапно подумал, что никогда не смотрел на сестру, как на женщину, хотя она, несомненно, очень хороша собой. Он любил ее, но в этой любви не было ничего плотского и не могло быть, он ни минуты не сомневался в этом.

Но та обжигающая страсть, которая, как магнитом, притягивала его к Бриане, не имела ничего общего с родственными чувствами. Он безумно желал Бриану, как только мужчина может желать женщину. И сознание этого вернуло ему душевный покой.

Но внезапно Дани, выпустив ладонь брата, со страхом посмотрела поверх его плеча. Колт обернулся и увидел торопливо направлявшихся к ним двух монахинь, в одной из которых он с неприязнью узнал сестру Марию. Вторая, по всей видимости, была сама настоятельница. Когда женщины подошли поближе, он заметил неодобрительную гримасу на лице старшей монахини и невольно подумал, было ли время, когда она выглядела не такой хмурой, или опущенные уголки рта и жесткое выражение напряженного лица просто отражали суровый нрав, присущий ей от природы?

Дани торопливо вскочила, заметив приближающихся монахинь. Покорно склонив голову, она робко прошептала:

– Матушка!

Монахини замерли в двух шагах от молодых людей, и вдруг настоятельница шагнула вперед, остановилась прямо перед склонившейся в почтительном поклоне Дани и метнула на нее разъяренный взгляд.

– Ты погрешила против святого устава нашей обители, дочь моя, и я вынуждена пожаловаться на тебя епископу, – сурово произнесла она. – Пусть он решит, как следует поступить с тобой. – Она перевела дыхание и взглянула на девушку, чтобы убедиться, что та уже достаточно напугана ее словами. – Возможно, тебе прикажут покинуть монастырь – ведь ты нарушила данный тобой обет отрешиться от всего земного и посвятить себя Господу!

Но, похоже. Дани было не так-то легко испугать.

– Матушка, – почтительно, но твердо произнесла она, – это мой брат, с которым мы не виделись почти четырнадцать лет. Он приехал просить меня о помощи, и я…

– Это ничего не значит! – сурово оборвала ее монахиня. – Ты дала обет отрешиться от мира, а стоило этому молодому человеку ворваться в церковь и позвать тебя, так ты забыла обо всем! А тебе бы следовало опасаться его, как самого сатаны!

– Матушка, – не выдержал Колт, – я, конечно, не самый примерный христианин, но тем не менее мне не очень-то приятно, когда вы сравниваете меня с сатаной! И если уж кто-то виноват в случившемся, так это я. Дани поступила, как любой человек на ее месте.

Лицо матери-настоятельницы побагровело от ярости, и она истошно завопила:

– Немедленно убирайтесь, молодой человек! Чтобы и духу вашего здесь не было!

Колт уже собрался было ответить, как вдруг почувствовал, что дрожащие пальцы Дани стиснули его руку.

– Тебе лучше уйти, Джон Тревис, а то будет еще хуже.

Ему очень хотелось хоть еще раз на прощание обнять сестру, но мысль о том, что эти чудовища будут преследовать ее, заставила его отступить. Он тяжело вздохнул:

– Не волнуйся. Дани, я все объясню отцу. По крайней мере теперь он будет знать, что ты ни в чем не виновата, и поймет…

– Ничего вы не передадите! – Голос настоятельницы сорвался на визг. – Я запрещаю вам разговаривать с вашей сестрой! Понимаете, запрещаю!

Колт поймал себя на шальной мысли, что мир ничего не потерял, когда эта старая мегера решила посвятить себя Богу.

Повезло, наверное, какому-то бедняге, ведь жизнь с ней на земле похуже, чем ад после смерти. Нет ничего дурного в том, что человек хранит верность данным обетам, но неужели же любовь к Христу должна непременно исключать жалость и сострадание к людям?!

Но вряд ли имело смысл обсуждать это с настоятельницей, которая в этот момент была больше похожа на огнедышащего дракона, чем на кроткую овечку Христову. Да и Дани это вряд ли поможет, а вот навредит наверняка. Поэтому Колт только бросил на сестру прощальный взгляд, от души надеясь, что она догадается о той трепетной и нежной любви, что снизошла на его душу.

Наконец он коротко кивнул Бранчу:

– Идем.

Они уходили неохотно, каждому было страшно оставлять Дани, ведь только Богу известно, как отразится на ней их приезд.

Усевшись на лошадь позади Колта, Бриана устало прислонилась к его широкой спине, пока они осторожно спускались вниз по узкой, извилистой тропе. Она безвольно склонила голову, совершенно не отдавая себе отчета, что ее пышная грудь при каждом движении лошади прикасается к его спине, а Колт, чувствуя, как упругие бедра мягко обхватили его сзади, мучительно напрягся.

Всю дорогу до Монако Колт, до боли стиснув поводья, бормотал сквозь зубы едва слышные проклятия, давая себе зарок как можно скорее избавиться от девушки, пока он еще владеет собой. Однако у него из головы не выходила одна мысль: ведь он же занимался с ней любовью, и, похоже, не один раз, так почему же он совершенно ничего не помнит об этом?!

Неужели он когда-то ласкал губами эти нежные упругие соски, которые сейчас так соблазнительно трутся о его спину, осыпал поцелуями роскошную грудь, а потом просто забыл обо всем?! Нет, это невозможно, немыслимо!

«И за это ты мне заплатишь», – подумал обезумевший от ярости Колт.

Спустившись наконец в долину, он заметил неподалеку от дороги весело журчащий ручей, бравший свое начало где-то высоко, среди мрачных отрогов гор.

Колт туго натянул поводья и бросил задумчивый взгляд на тенистый, поросший сочной высокой травой берег ручья. Обернувшись к ехавшему за ним Бранчу, он указал рукой на тропинку, терявшуюся далеко в зарослях кустов.

– Подожди нас внизу, – сухо скомандовал он. – Мы еще не все обсудили.

Коротко кивнув, Бранч поскакал вперед, дав им возможность остаться вдвоем.

Не сказав ни слова, Колт спешился и подхватил Бриану на руки, крепко прижав к мускулистой груди. Заглянув в широко распахнутые глаза цвета темного янтаря, он почувствовал, что окончательно теряет голову. Его руки еще крепче сомкнулись вокруг нее, а жаркие и нежные губы коснулись ее уст.