Любовь и ревность. Хроники - Страница 8

Мой брат. Кстати, если ты ищешь в интернете любовь или секс, даже просто флирт, вполне возможно, что ты найдешь собственную смерть. Несчастный случай, удушение, автомобильная авария и даже пуля в лоб. Забыл сказать, выбирая себе девочку, наутро ты можешь оказаться зарезанным или отравленным, выбирая средство от скуки, ты можешь случайно утонуть в ванне или выпасть из окна.

В принципе, любой вариант можно найти в интернете, имей в виду.

Например, кто-нибудь заревнует тебя до смерти. Например, те четыре девушки, которые сейчас двигаются прямо на меня. Похоже, они настроены решительно, а я в каком-то оцепенении, но не от страха, а от неожиданности. Смотрю им в глаза, а там ничего нет.

К сведению: я не только нашел то, что искал, но и потерял то, что совсем не ожидал найти.

– Марина никак не хотела расставаться с ним, – говорит Аня, делая шаг.

– Мы предупреждали, что не отпустим его. Скорей всего, она поняла, что это мы его задушили, – спортивное тело Алисы готово к действиям.

– Когда Лиля сказала, что ты его брат, мы поняли: ты знакомишься с каждой из нас, как по списку, ты ищешь, – Вера элегантно напряжена.

– Мы поняли, что рано или поздно ты познакомился бы с ней, а она могла все тебе рассказать. Так что ее судьба решилась быстро.

Милая, очаровательная Лилия.

Они настроены решительно, а я набираю ноль-два.

Владимир Аникин: ЧМО

Пролог

Площадка за лифтом производила угнетающее впечатление. Серый бетонный пол у приемного люка неряшливо припорошен свежим мусором. Тут же, за трубой мусоропровода, в углу, валялись залежалые отходы. Все это громко воняло. Грязно-зеленые стены, с пятнами обнаженной штукатурки, «украшены» неумелыми граффити и пошлыми надписями. Как-то неожиданно выглядело ярко-зеленое пятно свежей краски, блестевшее на уровне груди – как раз напротив мусоропровода. Резкий запах растворителя еще витал в воздухе, добавляя колорита в затхлую атмосферу подъезда. Внутренняя створка высоко задранного квадрата окна была открыта настежь. Пустая, без стекла, она почти сливалась со стенами, выкрашенная в тот же грязно-зеленый колер. Зато наружная рама сияла свежим некрашеным деревом и чистым стеклом. Плотно закупорив оконный проем, створка была заботливо приперта к раме парой вбитых гвоздиков. Не успевшее запылиться стекло беспрепятственно пропускало мутный свет, а за окном тихо догорал по-весеннему теплый, пасмурный мартовский день.

Возле свежевыкрашенного пятна, прислонившись к стене, стояла женщина. Ее внешность, как нельзя лучше, соответствовала обветшалой, неряшливой обстановке подъезда. На вид ей было что-то около сорока. Болезненно-худая фигура угадывалась под слишком свободным, давно вышедшем из моды и отслужившим все мыслимые сроки, серым демисезонным пальто. Неухоженное, одутловатое лицо, с синюшным крупным носом, мешками под глазами и небрежно накрашенными яркой помадой губами. Из-под бесформенного голубого берета выбивалась неряшливая прядь темно-русых с заметной проседью волос. Обута она была в сильно поношенные черные зимние сапоги на низком каблуке. Заметный дух перегара довершал образ опустившегося человека. Глаза ее были закрыты, а по щекам текли слезы, оставляя светлые дорожки до подбородка. Женщина плакала беззвучно, лишь судорожно вздрагивал подбородок под плотно сжатыми губами – заметно было, что она изо всех сил сдерживает рыдания. Ее колени заметно дрожали, отчего стена казалась последней опорой, удерживающей женщину на ногах. Рукой она осторожно касалась свежевыкрашенного пятна, словно оно было обжигающе горячим, но женщине непременно надо было его погладить… Вдруг рука безвольно упала вдоль тела, суетливо нащупала оттопыренный карман пальто и вытащила оттуда початую чекушку дешевой водки. Женщина оторвалась от стены, чуть качнувшись на неверных ногах, открутила крышку и приложилась к горлышку. На секунду ее глаза открылись, и столько нечеловеческой тоски было в этих до красноты заплаканных, опухших глазах! Торопливо допив остатки алкоголя, женщина глухо закашлялась, то ли поперхнувшись, то ли обжегшись крепким напитком. Небрежно отбросив пустую бутылку к мусоропроводу, она крепко прижала рукав пальто ко рту, унимая кашель. Тут ноги окончательно отказали ей, и она рухнула на колени, громко хлопнув ладонями о пол. Словно выбитые этим хлопком, из ее груди вырвались громкие рыдания. Голос у женщины оказался сиплым и срывающимся, отчего ее плач был похож на вой простуженного волка. Не понятно, чего больше было в этом вое – звериной злобы, или беспросветной тоски. Лязгнув металлом, открылась одна из ближайших квартирных дверей. На пороге появился взлохмаченный мужчина в поношенном спортивном костюме и тапочках. Вид у него был свирепый и решительный, но, увидев женщину, и, по-видимому, узнав ее, мужик как-то вдруг сник. Потоптавшись нерешительно на пороге, он осторожно, чтобы не греметь железом, закрыл дверь, попутно объяснив свистящим трагическим шепотом кому-то за своим плечом: «Галина…». А хриплый, полный безысходной тоски, вой-плачь дробился гулким эхом по притихшему подъезду, заставляя его обитателей испуганно замирать в своих квартирах, непроизвольно переходя на шепот…

Часть 1

Миша проснулся от лязга металлической двери. Сонным взглядом отыскал часы на стене – семь часов. Мать по тихому «свалила» на работу, а через пятнадцать минут заверещит будильник. Досматривать сон уже не было никакого смысла, да и желания. Под утро снилась подвыпившая мать и ее «мутные» алкаши-визитеры. Вчера обошлось – мать, хоть и пришла слегка навеселе, но никого в квартиру не привела. Душу подростка терзал непреходящий страх ожидания этих грубых нетрезвых гостей, старающихся выпихнуть его поскорее за дверь, невзирая на время суток. Как правило, эти визиты случались поздним вечером или ночью. В такие моменты Миша люто ненавидел мать, за ее неспособность найти себе приличного мужика, ему – отчима, способного обеспечить их материально. Своего отца он не помнил, сомневался даже – существовал ли он вообще. По его глубокому убеждению, в отсутствии мужчины в их семье была виновата мать. Как, собственно говоря, и во всех остальных его бедах и несчастьях.

Поеживаясь спросонья, Миша оделся в школьную форму. Большим разнообразием его гардероб не отличался. Например, этот безвкусный синий костюм достался ему по какой-то социальной программе, по дешевке. Были еще пара китайских джинсов, три-четыре рубашки, разной степени ветхости, да пара шерстяных свитеров, подаренных матери сердобольными людьми. Кое-как заправив постель, точнее старый плюшевый диван, служившим ему ночным пристанищем, подросток прошел на кухню. Чайник оказался холодным – значит, мать ушла без завтрака. Пришлось самому наливать воду и ставить чайник на газ, по поводу чего Миша не преминул отпустить злое замечание вслед ушедшей матери. Ожидая кипятка, заглянул в ванную, плеснул в лицо несколько капель холодной воды – умылся. Задумчиво оглядел себя в зеркале. Круглое лицо, небольшие, близко посаженные глаза, скорее серые, чем синие. Несколько крупноватый нос, замученный хроническим гайморитом, полноватые губы – слишком мало волевого мужского в его портрете. А откуда взяться, при отсутствии отца? Еще эти прямые, редкие волосы и прыщи – год назад он был от них почти в восторге. Он почему-то думал, что вслед за прыщами должны появиться усы. Но вот прыщи уже порядком надоели, а на усы нет даже намека. Миша согнул руки, напрягая бицепсы, поводил плечами из стороны в сторону. Не впечатляет. При росте в сто шестьдесят два сантиметра (нормально для пятнадцати лет), весил он всего килограммов сорок пять, что, по его мнению, было следствием плохого питания и отсутствия спортивных тренажеров. Опять виновата мать. Это от нее он унаследовал худосочную фигуру и покатые плечи, а ее безалаберное отношение к жизни лишило ребенка нормальных материальных условий…