Любовь и ревность. Хроники - Страница 4

Его лицо исказилось, и в нем проступили незабываемые черты Антонии такими, какими они были в день нашей разлуки. И услышал ее голос: «Старый ублюдок! Что тебе от меня нужно?! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!!!»

– Ненавижу!!! – выкрикнул и Марк. Должно быть, это слово тоже было семейным.

Ее искаженное лицо, ее крики, ее ненависть – все это было тем самым кошмаром, который не оставлял меня еще долгое время. Эти крики снились ночами, заставляя вскакивать со своей одинокой постели с сердцем, бьющимся где-то в горле. В эти моменты я был способен выблевать собственное сердце, чтобы раз и навсегда прекратить мучения. Болезнь забивала эти воспоминания, да… Они слабели, бледнели, но никогда так и не исчезли. И вот сейчас этот дубль, это ничтожество, этот Марк возвращал меня на круги ада.

– Вы, вы довели ее до всего этого… Несчастный эгоист!

– А как же Вебер? – ядовито спросил я, сдерживая изо всех сил дрожь. – Он тоже был виноват? И вот результат – Вебер мертв, я болен и стар, хотя не прошел еще даже половину своей жизни. В моем роду все жили долго. Не знаю, как там Веберу на том свете, но я еще здесь и продолжаю ее любить. Когда-нибудь она все равно вернется, несмотря на все слова, которыми вы меня сейчас заклеймили.

Марк ринулся к двери, но я удержал его:

– Погодите. Вы еще знаете не все. Незадолго до расставания, я выстроил в саду оранжерею. Антония очень любила тропические растения. Прямо в оранжерее, она устроила себе уголок, где читала, писала что-то. В какой-то момент она даже начала проводить там больше времени, чем в доме. Наверное, влажность и духота оранжереи благотворно сказывались на ее организме. Я бы не выдержал там и получаса. Скажу вам, что после ее ухода, я не заходил в оранжерею и ничего не трогал там. Думаю, что Антония писала дневник. И, если она его писала, то он должен быть там, в ящике стола. Смею предположить, что в нем может оказаться намек на то, откуда следует начинать поиски. Вы, конечно, спросите, почему я этого не сделал? Я же отпустил ее, зачем же было искать?

Марк замешкался. Было видно, что в нем борется желание уйти с желанием увидеть дневник сестры. Все это попеременно отражалось на его физиономии. Наконец, любопытство взяло верх.

– Хорошо, – сказал он, – давайте сходим в оранжерею. Прямо сейчас.

– Конечно же, сейчас, – ответил я. – Днем я избегаю выходить.

В доме почти не было зеркал. Открывающееся в них дополнительное и почти бесконечно пространство, оказывало странное воздействие во время приступов. И Мина вынесла все зеркала на чердак, оставив лишь одно в прихожей, где я бывал редко.

Я задержался в прихожей, разыскивая ручной фонарь на полке для шляп. И, конечно же, невольно взглянул в огромное напольное зеркало. В приглушенном свете я увидел свое бледное, лишенное загара лицо, напоминающее гостя из потустороннего мира. А за своей спиной, ту, которую я желал бы видеть больше всего, или не желал бы с той же интенсивностью. Марк пошевелился, и наваждение рассеялось. Как бы ни были они похожи, но он был другим человеком, к тому же мужчиной.

– Пошли, – сказал я, подхватив фонарь.

Сад встретил нас резким холодом, хотя уже была поздняя весна. Трава в свете фонаря казалась мокрой и жесткой. Вездесущая сирень мазнула меня по лицу соцветием, оставив неприятное чувство чужеродного прикосновения. От неожиданности, я сошел с дорожки и увяз в мягкой сырой земле правым башмаком.

– Что случилось? – подал голос из темноты Марк.

– Ничего особенного. Я разучился ходить. – Ответил я с неопределенным смешком. Меня душила досада на свою неуклюжесть. Не так, совсем не так должен был шествовать гордый человек, оскорбленный в лучших чувствах.

Темный прямоугольник оранжереи был виден от самого дома. Это строение было моей гордостью – я сам спроектировал его. Огромный стеклянный параллелепипед весь блиставший окошками, вставленными в чугунные рамы. Рамы отливались по моему рисунку – это были цветы и литья, причудливо сплетенные в узор. Все строение выглядело блестящим кружевом, сотканным из темного металла. Но самой главной находкой было то, что огромные ящики для почвы были зарыты в землю примерно на полтора метра, и еще почти на столько же возвышались над поверхностью. Деревьям с глубоким укоренением это давало максимальную свободу, и они росли себе на приволье. Некоторые пальмы вздымались почти на четырнадцатиметровую высоту, и касались листьями потолка. Это великолепие стоило мне огромных денег и основательно истощило капитал, оставшийся после продажи фабрики.

Когда-то оранжерею обслуживал специально нанятый человек. Теперь ею занималась только Мина. Хорошо, хоть искусственное солнце работал бесперебойно. Это была цепочка ламп, включающихся попеременно. Их расположение повторяло естественный путь солнца, а интенсивность освещения и обогрева варьировалась в зависимости от времени суток. Внутри была еще целая система обогрева и полива. Это был, созданный мной тропический остров, которым я гордился, но не любил. Я построил этот рай для Антонии, которая приняла его, как и все остальные мои дары, со сдержанной улыбкой, а потом превратила в свое убежище. Хотя ей не от чего было убегать.

Мы поднялись по ступенькам, ведущим в помещение, и я отпер стеклянную дверь. В оранжерее было темно, она освещалась только светом луны, смотревшей сквозь прозрачный потолок. Но и этого света было достаточно, чтобы увидеть густые заросли растений и горку из камней с искусственным водопадом.

Марк присвистнул.

– Целый сад, – пробормотал он. И запах. Что это так пахнет?

– Клементина, – ответил я, включая ночное освещение. – Эта часть собственности, записанная на Антонию. Оранжерея – ее. Если она когда-то вернется или я умру, знайте – это ее. Или ее наследников, если таковые будут. – Я сделал ударение на слово «будут» – Все остальное я завещаю семье старшего брата.

Но Марк уже носился по помещению, разглядывая каждый цветок. Восхищаясь обеими статуями, и горкой из камней. Я дал ему время насладиться красотами, а потом позвал к дальней стене, где ветви и лианы сплетались так, что создавали какое-то подобие шалаша. Над его входом свисала на прозрачных нитках целая стая игрушечных колибри, а внутри прятался дамский письменный стол с ящиками. Все остальное пространство перед этим укромным местечком было свободно, лишь сбоку пристроилась прямоугольная клумба с яркими красными цветами, названия которых я не помню. Да маленький каменный ангел, опустив голову на сложенные ручонки, смотрел печальными глазами прямо перед собой. Я проследил за его взглядом и заметил в густой растительности топор, которым Мина обрубала сухие ветки. Это было так не похоже на ее сверхчеловеческую аккуратность.

– Вот ее стол, – сказал я Марку – Здесь, где-то в ящиках и должны быть записи. Если только, они и вправду существуют.

Он нагнулся и потянул за ручку:

– Заперто.

– Ключа у меня нет, – сухо ответил я.

Марк огляделся в поисках того, что могло бы заменить ключ. Я только пожал плечами. Он презрительно глянул, и вдруг, словно выплескивая все, что накопилось в нем за этот вечер, веско сказал:

– Найдем мы там что-то или нет – еще неизвестно. Но мне известно одно – Антония зашла в этот дом, тому есть масса подтверждений. Но нет ни одного, что она из него вышла. На днях я приведу полицию, и они все тут обыщут.

Я вновь увидел лицо той, которая могла бы произнести все это точно так же. Но, как видно, на этот день уже было достаточно привидений, последнее видение оказалось явно лишним, хотя, возможно, что виной тому была лишь влажная духота оранжереи. Знакомое чувство током пробежало по моему измученному телу, вызвав испарину на лбу. Просторное помещение оранжереи вдруг начало складываться как карточный домик, стены приблизились, грозя раздавить то, что от меня еще оставалось. Под удивленным взглядом Марка я медленно опустился на пол, смяв рукой мясистый цветок на клумбе. Он хрустнул под моей тяжестью, выплеснув на ладонь сок, отчего рука сразу стала липкой. Но среди стеблей и травы, я нащупал и еще кое-что. То самое, на что печально глядел маленький ангел.