Любовь и хоббиты - Страница 8

Вот почему Ётунштрудель так просто принять за парня. Гномихи с Базы – те хотя бы в заколках, бантиках, накладные ресницы любят, есть среди них постоянные посетительницы салона красоты, а цверги… ну что говорить – дикое место, дикий народ.

Вспомнилась картинка из школьной энциклопедии: черные альвы обоих полов, похожие, как грибы, стоят в национальных костюмах (шахтерские робы), ржут, рты распахнуты…

– Добей его, братан! – донеслось с «трибун».

Мой фэн упал со ствола, отдавил лисе хвост, встал на колени и принялся трясти головой.

– Хэй-хэй-хэй-хэй-хэй-хэй-хэй!

Во дает, его бы напор, да к лепсоидам на концерт.

– Чего ты ждешь, мелкий?

Убийство не в моих правилах, враг женского пола, девочка… Триста и пятьдесят лет от роду. Я смотрел на викинга и радовался за парня: повезло, очнулся, а кто знает, как бы сложилась его судьба, останься он в отключке до самой пещеры? Смог бы он тогда отбиться от черных альвов? Вряд ли. Тут меня и огрело: у тех, на картинке в школьной энциклопедии тоже были клыки, белые треугольники, два сверху и два снизу. Точно были. Значит, у каждого цверга, вампир он или не вампир, клыки есть всегда.

Пока я помогал несчастной девственнице встать на ноги, пока она сморкалась в свою тряпку, а затем и в мою финскую шерсть, викинг поутих, заскучал, разочарованно ударил кулаком по дереву и, уходя в лесную чащу, крикнул напоследок:

– Слабаки вы оба!

Лиса тоже плюнула и захромала в ночь.

Мы с Ётунштрудель остались вдвоем; цвергиня (язык сломаешь) тихо поскуливала и хлюпала шнобелем. Я оказал девочке посильную помощь: стряхнул снег, почистил от иголок и веточек, но вполне ожидаемое «спасибо» снова где-то застряло. Никому не нужное джентльменство. Она молча показала туда, где пару минут назад маячила широкая спина похищенного ею человека, и прошептала: «Верни его! Я поклялась старейшинам, что если не ётуна, то уж кого-нибудь точно себе найду!».

– По-моему, ты совсем не в его вкусе, – осмелился возразить я, и не удостоился хоть сколько-нибудь обидного ругательства. Странно.

– Знаю, – тихо согласилась она и вздохнула. – Давай поедим, что ли?

Мы перекусили остатками колбасы (наконец-то со мной поделились!), после чего Ётунштрудель извлек (разумеется, извлекла) из-под бороды (у нее везде борода) крепкую веревку и с совершенно невозмутимым видом связал (связала, будь она неладна!) мои руки.

Все. Дело было сделано – тихо, без суеты и лишних слов.

Я попался.

Стоял как вкопанный, в очередной раз поражаясь диким нравам безжалостной страны Норвегии. Стянув пеньку в тугой узел, эта, извините за выражение, ушлая тетка потянула меня за собой словно глупого барана.

– Эй! Совсем ополоумела! А ну пусти! – сопротивление причиняло жуткую боль в запястье.

– После того, что ты сделал со мной, хоббит, ты, просто обязан жениться на мне! – заявила Ётунштрудель и рванула вперед, едва не лишив меня рук.

– Я??? На тебе??? – я задыхался от возмущения и обиды. – Дура, что ли???

– А где до утра второго викинга взять?! – огрызнулась бородатая девственница. – Община готовит торжественную помолвку, столы накрыты, кувшины полны, я должна привести мужа, понятно тебе, скотина?!!

Действительно, и что я мог на это возразить?

И вот меня, натурально как скотину, пригнали к мрачной пещере. Там было жарко, везде горели искусно выдолбленные камины и факелы, пахло чем-то похожим на керосин, жареным мясом и потом. Много мяса, много пота, много бородатых карликов. Черные альвы, все как один угрюмые, носатые, неухоженные, обступили нас и тотчас принялись острить:

– Эй, глядите, какого огромного ётуна привела наша девочка!

– Штрудель, как тебе удалось изловить его? Не иначе, в глубокую яму с дохлым лосем!!! Гы-гы-гы! Га-га-га!

– Ух ты, Штрудель, неужели любовь с первого взгляда? Чем ты пленила его, крошка? Не иначе медом поэзии и хорошим ударом по башке!!! Гы-гы-гы! Га-га-га!

– Похоже, он полный идиот… Бедная девочка!

– Так ведь хоббит же, чего вы хотите!!! Гы-гы-гы!

Га-га-га!

Первым делом меня развязали, раздели и осмотрели на предмет… даже стыдно говорить, в общем, удостоверились, что я мальчик, а не девочка. Долго и зло смеялись черные гады, все их соленые шуточки приводить не буду; обсуждали мою позорную одежду, передавая лохмотья по рукам. Предложения поступали разные: сжечь, бросить перед брачным ложем для отпугивания комаров и мокриц, просто выкинуть на мороз, использовать в качестве коврика для грязной обуви и так далее. Поистине Юдааш создал шедевр, полностью соответствующий агентской легенде.

Больше всего меня волновал «обратный билет» во внутреннем кармане. Вот найдут или возьмут и выкинут вместе с костюмом – тогда всё, конец, не видать Базы, как грызольдовой красоты. К счастью, притрагиваться к финскому меху черные альвы не пожелали.

– А мне нравится твоя съемная шкурка… – Ётунштрудель, вырвала шедевр Юдааша из цепких когтей одного суетливого цверга (он собирался сжечь лохмотья) и нанесла самоуправцу сокрушительный удар по виску. – Но в нашей пещере жарко, любимый. Эй ты, – она помогла суетливому подняться, – позови портного!

Имя портного, которое я и не старался запомнить, проорали раз двадцать по цепочке. Вскоре перед нами возник свирепого вида бородач в черном кожаном балахоне. Мастера сразу видно: в нитках с ног до головы, потный, похожий на кузнеца, он сжимал волосатыми ручищами увесистые ножницы, вполне пригодные для стрижки ногтей драконам, и постоянно этими ножницами щелкал.

Ётунштрудель обрисовала задачу, и дело заспорилось. Щелк – отвалился один рукав комбинезона. Щелк – и на полу оказался второй. Щелк-щелк-щелк-щелк… хрясь – и не стало штанин, получились финская безрукавка и шорты в придачу. Я принял из рук мастера облегченный вариант свадебного фрака по-цвергски, быстро натянул изделие и впервые с благодарностью посмотрел в круглые глазюки Ётунштрудель.

Праздничный стол ждал. Для того чтобы я гарантированно участвовал в культурном мероприятии и не смылся в дремучие леса, сославшись на головную боль, три сердитых цверга обошли вокруг меня и связали по рукам и ногам грубой веревкой. Сервировка стола у черных альвов сводится к одному правилу: жратвы и питья должно хватить всем. Внешний вид хозяев и гостей оценивается по единственному признаку: сытый или голодный. Застолье удалось, если всем хватило и все ушли сытыми. Поэтому моя будущая невеста совершенно не парилась насчет платья, равно как и ее соплеменники – пришли, и замечательно. Обмотался бородой на другую сторону, вот и переоделся… Да что говорить, дикое место, дикий народ…

Мы со Штрудель сидели во главе стола, сколоченного из цельных стволов и пней. Пахло лесом, по`том и мясом. Над головами под низким куполом пещерного свода коптили раскидистые люстры – искусно сплетенные ветки, оленьи рога и свечи на бронзовых блюдцах. Цверги сосредоточенно пожирали всё, чем был завален стол, отнимали друг у друга куски пожирнее, пинались и грубили друг другу по-норвежски.

Кости и прочие объедки летели в стороны, отскакивали от стен, исчезали в пламени каминов. Было жарко. Борцы за трезвость в подземном обществе отсутствовали, хмельные струи звенели всюду. Слышалось жадное глотанье; кто-то, захлебнувшись, кашлял, над ним смеялись. Серые носы потихоньку краснели раскаленными кусками железной руды. Бороды улыбались…

Как сейчас помню, кто-то сыто откинулся на спинку стула и упал – хохот; кто-то отпустил сальную шутку в адрес будущих жениха и невесты – смех; вторая, третья острота – смех перерастает в ржание, люстры раскачиваются… Теперь все, кто собрался за столом, тычат в нашу сторону пальцами, мослами, вилками и кружками, кривляются, надрывают животы и время от времени валятся друг на друга. Я связан, растерян… Плохо врубаюсь в происходящее, но храню надежду рано или поздно спастись. Покуда «ОК» при мне, это возможно.