Любовь и баксы - Страница 3

– Слушай, Николай Сергеевич, – сказал мичман с некоторой фамильярностью, которая явно объяснялась количеством выпитого пива, и вытащил из кармана медальон, – я что думаю… Медальончик этот я, пожалуй, продам, на хрена он мне нужен! Ну стоит он там сколько-нибудь… А может быть, и дорого стоит, черт его знает. Надо будет сходить в антикварную лавку, может быть, он на несколько тысяч долларов потянет. Да… Но в любом случае – с меня банкет. В ресторане. Все-таки ты его первый заметил, правда?

– Правда, – солидно кивнул кап-два, – но ведь ты его честно выиграл, Исидор Дунканович, так что он твой по праву. А насчет ресторана – не возражаю. Добро.

Несколько дней назад ранним утром капитан третьего ранга Николай Сергеевич и мичман Исидор Дунканович опохмелялись коньяком на рубке подводной лодки, набитой тупыми новобранцами. Николай Сергеевич близоруко прищурился на длинный узкий нос лодки, медленно нырявший в мелких волнах, кашлянул и обратился к мичману:

– Исидор Дунканович!

– Слушаю вас! – доброжелательно отозвался мичман.

– Посмотрите вон там… Я без очков не разгляжу. Что это там блестит?

– Где? – мичман повернулся туда, куда указывал палец Николая Сергеевича.

– Там, ближе к носу, по левому борту.

– Точно, – мичман тоже прищурился, – блестит что-то… Сейчас узнаем.

Он повернулся к люку и крикнул бодрым коньячным голосом:

– Тенгизов!

Из люка, как чертик из табакерки, выскочил старший матрос Тенгизов.

Увидев, что начальство уже поправилось и находится в благодушном расположении духа, он слегка отошел от устава и сказал:

– Звали, Исидор Дунканович?

– А ну-ка, – мичман ткнул пальцем в сторону носа лодки, – видишь, там блестит что-то?

Тенгизов пригляделся и ответил:

– Вижу.

– Принеси, – коротко распорядился старший офицер.

– Слушаюсь! – ответил Тенгизов и, ловко хватаясь за кривые ржавые скобы трапа, приваренные к обшивке рубки, спустился на палубу.

Дойдя до того места, где находился заинтересовавший начальство объект, он встал на колени и, вытянув руку, схватил что-то, блеснувшее в лучах солнца.

– Есть! – крикнул Тенгизов и торопливо пошел к рубке.

Поднявшись на площадку, он протянул находку мичману и сказал:

– За болт зацепился. Цепочкой. Мичман кивнул и ответил:

– Молодец. Ты это… Принеси-ка нам еще.

– Слушаюсь, – ответил Тенгизов и нырнул в люк.

Мичман держал в руках плоский овальный медальон на цепочке и с интересом разглядывал его.

– Серебряный, – тоном знатока сказал он.

– Да, – согласился старший офицер, – старинный. Ну-ка, что там написано?

Шевеля губами, он стал читать надпись.

– Вот черт, – нахмурился он, – это по-латыни. Я тут только одно слово знаю – «Lupus».

Мичман хмыкнул:

– И буква «s» перевернута. Как русское «г».

– Да, – старший офицер усмехнулся, – гравер маху дал.

Мичман нажал на защелку, и медальон открылся.

– Смотрите, Николай Сергеевич, тут вроде какая-то схема!

– Похоже… – кивнул старший офицер.

В это время Тенгизов принес еще одну бутылку коньяка, завернутую в тельняшку, и мичман, убрав находку в карман, оживился.

– Ну что, Николай Сергеевич, раздавим пузырек и приступим к дрессировке тупых новобранцев?

– Такова наша селяви, – философски ответил старший офицер и вздохнул, – открывайте, голубчик, не тяните…

Мичман открыл бутылку, и моряки продолжили непростой процесс приведения организма в должный порядок. Когда во второй бутылке осталось меньше половины, мичман достал из кармана медальон и, подумав, сказал:

– Николай Сергеевич, а ведь вы его первый заметили, так что он ваш.

И протянул медальон капитану.

Но тот решительно мотнул головой, отчего пижонская фуражка с огромной, торчащей вверх тульей и сверкающим «крабом» едва не свалилась за борт, и ответил:

– Увольте, Исидор Дунканович, это не по-товарищески. Ну заметил, и что с того? Мы же с вами вместе торчали на рубке, не так ли? И вообще – настоящие моряки делят все по-братски. И трудности службы, – он строго сдвинул брови, – и удачу. Так что он наш с вами.

Мичман озадаченно посмотрел на медальон и, почесав нос, пробормотал:

– Это что же – нам его распиливать, что ли?

– Зачем распиливать? – пожав плечами, ответил капитан. – Мы его просто разыграем.

– Разыграем?

– Так точно, – уверенно сказал капитан. – Прямо по курсу ветер несет на нас дохлую собаку. Видите, Исидор Дунканович?

– Вижу, Николай Сергеевич.

– Если она пройдет по левому борту – медальон ваш. Если по правому – мой. Согласны?

– Согласен! – ответил мичман, довольный тем, что щекотливый этический вопрос разрешился сам собой, а точнее – волею случая и ветра. – Давайте пока бутылку добьем.

Они быстро выпили остатки коньяка и уставились на распухшую дворнягу, которая, покачиваясь на волнах, медленно приближалась к форштевню. Труп собаки шел сложным курсом, и предсказать результат было трудно. Волны подталкивали утопленницу на зюйд-ост, а ветер пытался направить ее на чистый норд. Дохлятина медленно рыскала из стороны в сторону, до встречи с форштевнем оставалось метров двадцать, и мичман, не выдержав напряженного ожидания, рявкнул в сторону люка:

– Тенгизов!

Из темного провала люка показалась голова старшего матроса:

– Я!

– Заглушка от буя! Принеси еще, да побыстрее.

– Есть!

Тенгизов исчез, а мичман, снова повернувшись к носу лодки, оперся на ограждение и сказал:

– Как-то она неустойчиво…

– Да, – согласился капитан, – галсами идет, скотина.

Тенгизов принес коньяк, и в этот момент собака, ткнувшись в форштевень, задержалась на несколько секунд, а потом уверенно скользнула по левому борту.

– Поздравляю, Исидор Дунканович, – сказал капитан и протянул мичману руку, – приз законно ваш.

– Благодарю вас, Николай Сергеевич, – мичман учтиво склонил голову и ответил на рукопожатие. – Вот по этому поводу мы сейчас…

И он открыл третью бутылку коньяка. * * *

– Так что ресторан – это правильная мысль, – повторил капитан третьего ранга и задумчиво посмотрел на пустые кружки, – а сейчас, по-моему, пора повторить.

– Так точно. Полностью с вами согласен. Мичман убрал медальон в наружный карман кителя и повернулся к стойке.

– Уважаемый! Подойдите к нам! – обратился он к официанту.

Тот кивнул и направился к морякам.

За соседним столиком сидел невзрачный хмырь, запомнить лицо которого было очень трудно. Весь он был какой-то серенький, незапоминающийся и незаметный. Перед хмырем стояли две кружки – одна пустая, другая полная.

Было видно, что хмырь уже сильно пьян, хотя держался он с приобретенной годами уверенностью – локоть со стола не соскальзывал, голова не качалась, в общем – профессиональный алкаш, но пока еще не опустившийся.

Такое мнение об этом человеке мог составить любой, кто не знал его лично.

А на самом деле Владимир Игоревич Сысоев, он же Вольдемар Лопатник, он же Шнифт, был удачливым карманником и пил очень редко, потому что в его профессии дрожащие руки и неуверенность в движениях были недопустимы.

Шнифт украдкой наблюдал за расслабившимися морскими офицерами, желая поживиться. Пьяные морячки – это лакомый кусок, увести у них лопатник – милое дело. Опытным глазом рассматривая медальон, который его будущие жертвы передавали из рук в руки, Шнифт оценил его минимум в тысячу долларов и с этого момента следил за моряками с удвоенным вниманием. Он тщательно оценивал степень их опьянения, реакцию, общее настроение – все это было очень важно для предстоящей акции по изъятию ценностей.

Мичман положил медальон в левый карман – это хорошо. Шнифт сидел как раз слева от него. Капитан третьего ранга постоянно смотрел в дальний угол бара, словно оттуда могла показаться плавучая мина, – это тоже хорошо. Оба были уже на приличной кочерге – вообще прекрасно! Теперь нужно только дождаться подходящего момента, и можно работать.