Любовь – это путешествие - Страница 17

Оставшиеся строки – просто мешанина слов в неправильном порядке: «Пусть его боли я была виной», всякое такое. Когда Дилан заканчивает, отдаю ему бутылку и забираю книгу.

– Ты хочешь?.. – спрашивает он, взволнованно глядя на томик у меня в руках. С одной стороны, это трогательно, а с другой – пугающе, ведь я толком не понимаю, что он находит в стихах.

– Если мне понравится, покажешь свои стихи?

– Ну… – напрягается Дилан. – Это как показать дневник, или…

– Историю в поисковике?

– А у тебя там что-то интересное? – Он ухмыляется.

– Значит так? – Приподнимаю бровь. – Давай справедливый обмен?

– Обмен значит? – Дилан изображает задумчивость. – А с тебя тогда…

– Ты же понял, о чем я. Тоже расскажу тебе что-то очень личное, может позорное, сработает?

– Возможно. – Дилан отхлебывает пива и явно сдерживает смех.

Оставляю книгу на перилах и спрыгиваю на пол. Утром ко мне вернулась вера в себя. И если я немного откроюсь Дилану, ничего страшного ведь не случится?

– Идем.

Веду его в квартиру, к шкафу, где мы с Деб храним чемоданы. Достаю и открываю свой. Увидев, что внутри, Дилан смеется. Заливаясь краской, неуклюже застегиваю чемодан. Дилан обнимает меня со спины.

– Нет, подожди, мне нравится. У тебя такое хобби, делать модели паровозиков?

Ежусь от стыда. Зачем только показала?!

– Очень мило, честно, – мягко успокаивает он. – Я не над тобой смеялся. Ну разве что капельку, от неожиданности. Не со зла.

И чмокает меня в щеку. После мучительных раздумий достаю «Летучего шотландца», припрятанного на дне, чтобы не сломался. Колесико у него отвалилось, но в остальном он добрался до Франции целехоньким.

– Напоминает мне о папе, – объясняю я.

Дилан пытается развернуть меня лицом к себе, однако я не двигаюсь с места – не хочу сейчас смотреть ему в глаза.

– Мы с Деб собирали модельки еще в детстве. Она вдруг страшно увлеклась поездами, папа ей помогал, а потом и сам втянулся. Когда приезжаю в гости, мы собираем их вместе. «Шотландца» мы закончили перед моим отъездом.

– Наверное, уйма времени уходит? – спрашивает Дилан. – Можно посмотреть?

Отдаю ему паровоз и делаю шаг в сторону, наблюдая из-под ресниц. Он больше не смеется, только зачарованно разглядывает модельку.

Считай, он кинул последнюю монетку в игровой автомат и сорвал джекпот. Чувства обрушиваются на меня, и я влюбляюсь в него, влюбляюсь, не могу остановиться.

– Это потрясающе, – хвалит он, поглаживая пальцем стыки деталей. – Сложно собирать?

Качаю головой и пытаюсь прийти в себя. Эмоции так и захлестывают, не удивлюсь, если у меня на лбу все написано.

– Нет, но нужно терпение, – наконец выдавливаю я.

– О, тогда это не для меня.

– Да уж, ты бы все запорол, – смеюсь я.

Он целует меня в пылающие щеки.

– Давай, твой черед.

– А надо? – Дилан нервно оглядывается.

– Я же показала паровоз!

– Он просто восхитительный, а мои стихи… Напыщенное самолюбование.

– Уверена, они великолепны.

Он качает головой.

– Нет, глупости. Честно, Адди, там всякий бред.

– Читай уже! Вон, записная книжка из кармана штанов выпирает.

– Не-а, это просто я так рад тебя видеть.

Бросаюсь на него. Он стрелой убегает на кухню, во дворик, в сад. Ловко подрезаю его у газона, он вскрикивает, и мы врезаемся в куст розмарина.

– Обалдеть! – Дилан хохочет, переводя дух. – Ты играешь в регби?

– Природный талант! – Обшариваю карманы его джинсов. – Мне всю книжку украсть, или сам прочитаешь одно из стихотворений?

– Одно, одно! – Дилан отряхивается, помогает мне встать и ведет к скамейке на краю лужайки. Вид отсюда чудесный: ряды виноградников ровными чертами проведены на холмах, словно полоски на ткани.

Дилан листает блокнот, а я сажусь поближе и закидываю на него ноги.

– Короткое пойдет?

– Давай.

Откашлявшись, он начинает.

– Называется «Имени ее не знал»:

Глаза щиплет. Не совсем понятно, про что речь, но это и неважно. Знаю: оно написано для меня.

– Адди? Ты чего?

Сдерживая слезы, шепчу ему в шею:

– Мне нравится. Нравится…

Мы впервые проводим ночь у меня в номере, а не в квартире Адди. В большом особняке она кажется еще более крошечной. Изящными пальчиками она проводит по дубовым перилам, крохотные туфли оставляет у подножия лестницы. Она немного скована: выскальзывает из моих объятий, ступает так тихо, что ее почти не слышно. Но в спальне опять становится собой – пылкой, прекрасной, жадной до моих ласк.

Сегодня я признаюсь ей в любви. Поступок, без сомнения, рискованный, я легко могу ее отпугнуть. Она вечно делает шаг вперед и два назад. То часами пропадает в деревне, то льнет ко мне. Открывает чемодан и тут же прячет содержимое, словно жалеет, что пустила в душу. Как приливы и отливы на море. Моя водная нимфа!

Рука Адди лежит у меня на груди, волосы рассыпались по моей руке, ноги запутаны в темно-синем покрывале. Не свожу с нее глаз. Я люблю ее до боли, люблю каждую веснушку на нежной щеке. Я должен признаться, должен! Слова рвутся с языка.

– Твою ж мать!

Она двигается так быстро, что оказывается у стены еще до того, как я успеваю осознать, что она сказала.

– Адди, что такое?!

– Там, там! Лицо!

– За окном? Мы на втором этаже!

Сердце колотится. Я не из тех, кто среди ночи спускается проверить, что за шум на кухне. Скорее внушу себе, что показалось, спрячусь под одеяло и буду трястись от страха.

– Говорю же, я видела! – уверяет Адди побледнев. – Промелькнуло, а потом исчезло!

Вылезаю из кровати, надеваю трусы и кидаю Адди платье. Она натягивает его дрожащими руками.

– Клянусь, там кто-то был!

– Верю.

Не особенно хочется верить, конечно, но Адди так перепугана, что я теряю последнюю надежду на то, что она шутит.

– Может, Терри развлекается?

– Это был не он. – Адди тревожно обхватывает себя руками. – Где ключ?

– Какой?

– От балкона! – нетерпеливо отвечает она.

– Не ходи туда, и не думай! А если там убийца?

Она удивленно хлопает глазами.

– Здесь его подождем?

– Да!.. То есть нет, просто здесь безопаснее. Между нами стена, дверь… он нас не достанет.

Адди нервно усмехается, вздернув подбородок.

– Сидеть и ждать гораздо хуже. Дилан, милый, скорее дай мне ключ.

Она никогда не называла меня «милым». Даже не знаю, радоваться или нет: такое говорят другу или испуганному ребенку. Выпрямляюсь и расправляю плечи.

– Я сам посмотрю.

Она вопросительно приподнимает бровь.

– Серьезно? Уверен?

Как ни странно, да. Значит, это точно любовь. Теперь понятно, почему в мире совершалось столько безрассудных поступков – каждому воину в истории, видимо, очень нравилась какая-нибудь девушка.

Беру ключ с прикроватного столика и направляюсь к балкону, напоминая себе, что нужно дышать. Пока вожусь с дверью, слышу стук в стекло. Две ладони, прижатые к окну. Бледное как мел лицо. Жутко выпученные глаза. Хищный оскал.

Подпрыгиваю и грохаюсь на пол, споткнувшись о ковер. Спину пронзает тупой болью. Адди вопит от ужаса, и на один страшный миг мне кажется, что я описался. Этот стук, глаза, зубы!.. Лежу на полу, не в силах снова глянуть в окно.

Собравшись с духом, поднимаю глаза: лицо никуда не делось и зловеще ухмыляется. Слышен лязг дверной ручки. И вот спустя невыносимое, леденящее душу мгновение я понимаю, кто передо мной.

– Господи… Адди, не бойся! Это Маркус.

Осторожно встаю. Маркус до сих пор ржет и дергает за ручку.