Любить нельзя воспитывать - Страница 3

Еще раз, взаимодействие, которое складывается у молодого человека с текстом сегодня, просто невозможно судить по законам, существовавшим еще несколько лет назад. Ну вы же видите – не получается! Так, может, не стоит отмечать галочками всякую книгу, прочтенную нашими детьми, а вместо этого попробовать осознать и принять нынешнюю культуру чтения? Или хотя бы поближе познакомиться с ней… Тогда дальше можно идти с ними рука об руку. И – обещаю – все пойдет иначе.

Им ничего не интересно. Только айпад, только телевизор, только… не то, что хотелось бы нам… Как же нам удается сделать так, чтобы человек уже к семи-восьми годам перестал быть любопытным, превратился в скучного исполнителя чужой воли? Мариинский театр. Балет «Сильфида». Слышу громкий шепот:

Это диалог (с позволения сказать) мамы с девочкой лет семи. Указания, на что именно смотреть и как реагировать, не прекращаются ни на минуту. Антракт. Ничего не меняется. «Ты обратила внимание на люстру? А вот эту роспись на потолке – представляешь, как тяжело было сделать? Смотри, какие все нарядные – это потому, что в театр принято так ходить…» Но и это еще не все. Каждые пятнадцать минут устраивается экспресс-экзамен: «Ты запомнила, как ее зовут? А кто музыку написал? Зачем они ушли в лес? Увертюра – это?..» И так далее – по кругу.

У бедной девочки практически нет шансов на собственное впечатление. Ее интерес полностью парализован. Она бы и получила удовольствие от балета, но где там! Пребывающая в ужасе от того, что что-то останется незамеченным, ее мама не дает ей ни малейшей возможности насладиться прекрасным. Знакомо?..

Неисповедимы пути нашего интереса. Бывает так, что, зацепившись за какую-то малюсенькую деталь, он разрастается все больше и больше – и вот уже включает в себя и музыку, и танец, и людей вокруг, и вообще целый мир.

Интерес важно не спугнуть. А для этого – просто нет другого выхода – необходимо полностью положиться на человека. Девочка чудесно разберется сама: что именно ее «цепляет», а что пока можно не замечать. Только при таком подходе и остается у нас чудесное впечатление от вечера, события, встречи. Ничего не поделаешь: интерес – штука спонтанная.

Возможно, приятно думать, что мы и есть самое главное в их жизни, что без нас они не в состоянии и шагу ступить. Что красоту они способны воспринимать только в рамках наших инструкций. Должен окончательно разочаровать читателя: это не так. Совсем не так. Наша роль значима, но она заканчивается в тот момент, когда мы купили билеты в театр. Вернее, наша роль как раз и состоит в том, чтобы дать человеку возможность и право на собственные впечатления. Иначе попросту невозможно этому научиться – тому самому непосредственному восприятию. Эффект, который достигается, прямо противоположен ожидаемому: человек в рамках инструкций разучивается видеть, слышать, воспринимать. У него отбирается право обращать внимание на прекрасные мелочи, его интерес подменяется интересом взрослого. И потом – совсем скоро – этот же взрослый и обращается к нему с претензией: «тебе ничего не интересно». Конечно, не интересно, ведь столько сил потрачено на убийство этого самого интереса!

Кстати, как обычно в подобных случаях, процесс является двусторонним: интерес взрослого погибает вместе с детским. Взвинченная мнимой ответственностью за чужое внимание, мама и сама, бедная, не видит, не слышит, не замечает, являя собой яркий и недвусмысленный пример для дочери.

Шаг за шагом мы вгоняем детей в комплекс неполноценности. Последовательно и планомерно. Он будет проявляться в учебе, в дружбе, в любви. Потому что мы такие. Не умеем иначе и учиться не хотим. Незачем, мы-то живем как-то! Как-то…

Позицией человека, выросшего в постоянном сравнении и оценке, никогда не будет «я живу здесь и сейчас», «мне хорошо», «я чувствую это так», а только – «я хуже (лучше)», «на меня сейчас не так посмотрели», «я выгляжу полным идиотом», «наконец-то мама назвала меня молодцом», «я должен хотеть есть» и т. п.

Хитрость ловушки заключается в том, что мы сами запутываемся в собственных манипуляциях. Так, в одной ситуации мы с легкостью говорим: «Посмотри, как N хорошо учится», а в другой не позволяем ребенку сказать: «Все за контрольную получили тройки, и N тоже». Во втором случае мы немедленно парируем: «Меня другие не интересуют – у меня свой сын!» Как же! Не интересуют! Наоборот, только это меня и интересует сейчас. И последнее – чувства моего сына. Я хуже других! Я плохой родитель! Что будет, если все узнают… Я просто сам как отец не способен справиться с собственными чувствами. А инструмент сравнения и оценки всегда под рукой. А как же! Сколько лет учили!

Сравнение разъедает душу покруче, чем насилие. Оно в определенном смысле и является матерью насилия. С той разницей, что в ситуации насилия давят на меня, а когда меня учат постоянно сравнивать, я начинаю давить сам на себя. Всегда. Причем, в отличие от рефлексии, когда человек пытается разобраться в собственных желаниях и мотивациях, тут мы только и делаем, что страдаем. И нет в этом никакой дороги: мука никуда не ведет. Ведь даже если, для того чтобы утереть нос другу, я научусь летать, мое удовольствие будет коротким, сомнительным и агрессивным. Ведь это не я научился летать – это мой друг меня научил.

Один из результатов такого подхода мы часто наблюдаем. «У меня новая машинка», – радостно сообщает мальчик утром. «А у меня еще лучше!», «Мне купят две!», «Плохая у тебя машинка» – варианты ответов. При этом, безусловно, нормальной реакцией свободного человека является: «Классная машинка! Рад за тебя! Дай поиграть! Здорово!» и т. п. Неужели мы не хотим так? Или собственный комплекс неполноценности уже не дает нам даже хотеть?

Строго говоря, с этого момента он начинает существовать только при условии, что существуют другие. Нет больше его радостей, страданий, успехов. Есть только сравнения, одни сплошные сравнения. «Вот мальчик же не плачет!» А я вот плачу! Представляете?! Плачу! Потому что мне больно! Мне нужно тепло и помощь, а не сравнение! «Вот какая девочка красивая в юбке». А мне правда нравятся брюки. Хотите говорить по существу? Говорите! Давайте спорить! И девочка тут совершенно ни при чем.

Знаю, знаю наперед примеры, которые мне приведут: Моцарт и ему подобные. Если бы их, мол, не заставляли быть лучше других, ничего бы из них и не вышло… Неправда! Во-первых, не знаем мы, что вышло бы, а что нет. А во-вторых, более несчастных людей, чем иные «лучше других», я не знаю.

Из какого сумасшедшего комплекса сравнения появляется принцип «все америкосы – говно»? Из какого самоуничижения вырастает формула «мы всех порвем»? Не «я смогу, потому что мне это важно», а «порвем кого-то», потому что это единственный шанс БЫТЬ для меня… А вот из какого: сравнение неминуемо приводит человека к унижению других, к ненависти, к окончательной потере себя самого, если нет никого, с кем можно сравниться. Сравнения, естественно, в свою пользу. И любой ценой.