Любимый мой - Страница 21

— Я решила поставить их туда ненадолго, чтобы…

— Я не могу пробраться к письменному столу!

— Зато я могу. Если тебе что-нибудь понадобится, скажи мне, я с удовольствием принесу все необходимое.

— Дело не в этом. В ящиках лежат рождественские украшения, не так ли? — нахмурился Чэз, как будто Шейн совершила что-то ужасное.

— Я подумала, что…

— В моем доме этого не должно быть.

— Нет?

— Я не справляю Рождество.

Шейн была шокирована его словами:

— Что ты имеешь в виду?

— Никаких электрических огоньков, елок, глупых керамических ангелов и Санта-Клаусов, никаких гирлянд и шаров, ничего зеленого и красного. Ясно?

— Нет, — возразила Шейн.

В голубых глазах Чэза засверкали молнии.

— Нужно повторить еще раз?

— Я своего решения не изменю.

Прежде чем ситуация вышла из-под контроля, в дверях показался Джимбо.

Он посмотрел на Шейн, потом на Чэза и понимающе хмыкнул. Шейн решила обратиться к нему за подтверждением:

— Твой босс сказал, что не справляет Рождество. Это правда?

Но Джимбо счел за лучшее поддерживать нейтралитет.

— Я просто работаю здесь, мэм, и ничего не знаю об этом.

— Не знаешь или не хочешь говорить? — сурово поинтересовалась Шейн. — Давай же, Джимбо, скажи мне! Никакого Рождества? Никогда?

— Я знаю босса только пять лет, — нервно начал тот. — Обычно он запирается в кабинете с бутылкой, пишет письма и напивается в стельку.

— Джимбо!

— Что? Что я такого сказал?

— Если бы я хотел, чтобы жена знала о моих слабостях, то рассказал бы ей обо всем сам. Не забывай, кто платит тебе деньги за работу!

— Но я обязан отвечать на ее вопросы, она моя хозяйка.

Шейн поняла, что пора вмешаться. Она быстро встала между мужем и Джимбо и мягко спросила:

— Ответь, пожалуйста, Чэз: почему ты так не любишь Рождество?

Чэз многозначительно посмотрел на Джимбо и кивнул в сторону двери. Тот поспешил удалиться.

— Пожалуйста, ответь: в чем дело?

— По правде говоря, Рождество пробуждает во мне тяжелые воспоминания, — признался Чез.

«У меня тоже есть горькие воспоминания о Рождестве, но я все равно люблю этот праздник», подумала Шейн и мягко спросила:

— Больше тебе нечего мне сказать?

— Прости, я не намерен это обсуждать. Шейн было больно слышать эти слова, но она знала, что самое главное сейчас — переубедить его, а не допрашивать, поэтому она попыталась еще раз:

— Я понимаю тебя, Чэз, но ты не можешь не справлять Рождество. Подумай о Сарите…

— Не вмешивай в это мою дочь! — помрачнел Чэз.

Но Шейн не собиралась сдаваться:

— Неужели ты и вправду думаешь, что тебе удастся вычеркнуть этот праздник из своей жизни?

Чэз равнодушно пожал плечами:

— Меня это устраивает.

— А меня нет. И Сариту тоже. Уверена, донья Изабелла не обрадуется, узнав об этом.

— Она ничего не узнает, потому что не будет встречать Рождество с нами.

— А как же я? Мне ты разрешишь быть с вами?

Или мои желания не в счет?

— Я еще не решил. Скажи, ты беременна? У Шейн перехватило дыхание, на глазах выступили слезы, «Чэз изменился: он не такой, каким был девять лет назад, — убеждала она себя. — Обстоятельства изменили его, сделав его сердце холодным как лед. Что же случилось? Что сделало его таким жестоким? Как мне вернуть прежнего Чэза?»

— Я не знаю точно, — уклончиво ответила она. Чэз, очевидно, понял свою ошибку, потому что обнял ее и тихо сказал:

— Прости, Шейн, мне не следовало вспоминать об этом.

— Накануне праздника от тебя ушла Мадлен, поэтому ты не любишь Рождество? — мысленно готовясь к новым оскорблениям, спросила она.

Но Чэз проявил терпение и спокойно ответил:

— Это никак не связано с ней, не люблю я этот праздник, и все.

— Это твое последнее слово?

— Да.

Моей давно потерянной невесте

Сам не знаю, почему я решил написать тебе в этом году. Сила привычки? А может, мне нравится страдать? Я не люблю тебя. Нет, не люблю! Я неспособен больше любить! Все чувства умерли во мне давным-давно! Почему же я до сих пор сравниваю всех женщин с тобой? Они так не похожи на тебя!

Шейн, что случилось с нашей любовью? Почему я не могу забыть тебя?

— Мы же обсуждали этот вопрос! Я не справляю Рождество! — воскликнул Чэз, увидев, что Шейн стоит на стремянке в гостиной и развешивает гирлянды вдоль стен.

— Что ты имеешь в виду? — невинно поинтересовалась она.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, терпеливо объяснил Чэз. — Эти рождественские украшения. Мы же договорились: никакого Рождества в моем… в нашем доме!

— Нашем доме? — Шейн сделала вид, что удивлена: ей было очень весело сегодня.

Чэз улыбнулся в ответ, но тут же вспомнил, что сердится на жену, и помрачнел:

— Я хочу, чтобы ты немедленно выкинула всю эту ерунду!

— Не глупи, Чэз! Эти украшения не для встречи Рождества, — улыбнувшись, солгала она.

— Зачем тогда тебе эти разноцветные лампочки?

— Клянусь, они не для Рождества.

— Неужели?

— Хочешь, докажу?

— Давай. Очень интересно послушать.

— Рождественские огоньки обычно красные или зеленые, а эти розовые. Шары же невозможно повесить на елку — они такие хрупкие!

— Да, действительно, ты права. А еще у них неподходящий вишневый цвет! — улыбаясь, уступил Чэз.

— Как видишь, здесь нет ни сосновых шишек, ни омелы — ничего рождественского!

— А это что такое? — поинтересовался он, поднимая одну особенно яркую гирлянду.

— Это для украшения интерьера. Посмотри, у нее даже другой цвет.

— И какой же? Саламандрово-красный?

— Хватит издеваться, — улыбнулась Шейн. — Ты же сам прекрасно видишь, что она голубая.

Вернее, цвета голубой ели.

— А я думал, что ель — вечнозеленое растение…

— Необязательно.

— Ох, устал я от твоих доказательств! — улыбнулся он и тут же стал абсолютно серьезным:

— Я своих привычек не меняю, поэтому… прошу убрать отсюда всю эту ерунду и не украшать мой дом гирляндами. Кто-то может наступить и пораниться, — добавил он несколько мягче.

К ногам Чэза змейкой упала гирлянда.

— Знаешь, — тихо сказала Шейн, — я удивлена, что ты не упомянул о дырках в полах и стенах. Все электрокабели проведены, и Джимбо обещал к вечеру заделать все дырки.

— Интересно, как он это сделает?

— Не имею представления. Он хочет удивить тебя.

— Надеюсь, его сюрприз не будет таким шокирующим, как нерождественские гирлянды?

Шейн не успела ответить, потому что в дверях гостиной показалась донья Изабелла. Рядом с ней, вцепившись ручонками в бабушкину юбку, стояла испуганная малышка.

— Донья Изабелла! Какой приятный сюрприз! — Ослепительно улыбаясь, Шейн подошла к гостям. — Это, должно быть, Сарита? Здравствуй, милая.

Девочка спрятала личико среди многочисленных складок бабушкиной юбки, но потом все-таки решилась осмотреться. Донья Изабелла внимательно взглянула на Чэза, затем на Шейн и сказала:

— Кажется, мы пришли в неподходящий момент.

— И, конечно, не нарочно, — сухо заметил Чэз.

— Не обращайте на него внимания, донья Изабелла, — улыбнулась Шейн. — Вы нам не помешали. Чэз очень переживает из-за дыр в полу.

— Дыр в полу? — переспросила гостья.

— Чэз тоже удивился, когда увидел их, но он выражал свои чувства гораздо громче.

— Шейн! — возмутился тот.

— Да, именно так, — улыбнулась она. Тем временем Сарита внимательно рассматривала украшения на стенах.

Неожиданно она произнесла, чуть картавя, на испанском;

— Abuelita, mira! Que bonita.

«Abuelita? — подумал Чэз, пряча улыбку; он немного знал испанский язык, и смысл сказанного ему был вполне ясен. — Вот уж не думал, что кто-то может называть строгую донью бабуленькой!»

— Она говорит, что здесь очень красиво, — перевела донья Изабелла. — Действительно, вы хорошо потрудились, Шейн.