Лягушонок на асфальте (сборник) - Страница 79

воли, необходимой для утайки ночных наслаждений. Но по-прежнему натуре Вячеслава

претила неделикатность, которую обнаруживает страсть. Его родители целую вечность

любят друг дружку, но никогда ничто в их поступках не натолкнуло на мысль об их

отношениях за пределами домашней повседневности, связанной с трудом, учением,

разнообразными житейскими заботами. Убраться, убраться отсюда, не попадаясь на глаза

строгой старухе.

И все-таки Тамарины записи приглушили недавние страдания его совести. Он думал о

своем исчезновении не по чувству, а от ума, и это настораживало: да он ведь теряет

непримиримость к бесстыдству, так-то, глядишь, и выйдет обедать за одним столом со

старухой и через минуту краснеть перестанет, а впоследствии докатится до того, что

спокойно будет общаться с каким-нибудь любовником Тамары, как общался старшина-

сверхсрочник с любовником жены. Он называл про себя старшину и того, другого,

деградантами и уж конечно не допускал, что обстоятельства могут открыть и перед ним

такую тлетворную возможность.

Едва Тамара, лицо которой разрумянилось от мытья пола и печного зноя, вошла в

горницу, полностью растворив дверные створки, он заставил ее возмущенным движением

руки повернуться и закрыть дверь. В момент своего появления в горнице Тамара

улыбалась и явно была довольна тем, что угодила хозяйке и приготовила вкусный обед.

Приказной жест Вячеслава она восприняла как приглашение в постель, поэтому, затворив

дверь, прошептала:

- Покушать нужно, - и почти беззвучно прибавила: - А ты, вот неожиданность,

страстный мужчина!

Вячеслав вспылил:

- Ты что буровишь? Язык, гляди, отвалится.

- Сказки тети Усти.

- Ну ты и...

- Теленочек! Все нормальное принимаешь за чудовищное. Я нисколько не

испортилась. Когда любятся, говорят про такие вещи, о каких ни в обычном разговоре, ни

в книгах. Из тайн тайна!

- Ты в своей тетрадке тоже тайничаешь?

- Из огня да в полымя. Ты требуешь, как нельзя требовать. Не было и не будет

человека, кто бы написал про все, как бывает. Теперь скажи о моих записях. Что думаешь?

- Покамест я только чувствую.

- Ну?

- Нет охоты жить.

- Вот всегда так: ночь - полеты в небе, обожание, восторги. Разве ты не испытал

счастья? Разве ты не хочешь, чтобы оно длилось вечно?

- Живем-то мы днем.

- Не уяснила.

- Среди людей живем.

- Говори прямо.

- Ночью мы одни. Ночью или сон, или безумие.

- Почему безумие?!

- Не безумие, так безмыслие.

- Тебе дня мало? День для дум и забот, ночь для отдыха и ласк.

- Совесть, ее не заспишь. Никакие ласки не истребят. Я сказал: днем живем среди

людей. Они судят о нас. Мы делаемся способны к самооценке. Тут-то и пробуждается

сознание.

- Славик, зачем тебе мрак?

- Не мрак. Честь.

- Плохое не водилось за тобой. В армии что-нибудь натворил? Наказали невинного?

Муки совести?

- Армию отслужил свято. Не смей притворяться. Дневник твой... Я чуть в армию, ты

меня предала. Кричмонтов - бездушный сенсуалист. Ты с ним встречалась. Не приходил -

ревела. Да что... Лавина мужчин, парни. Почти к каждому приманивалась. Почти за

каждого в мыслях замуж выскакивала.

- Считаешь предательницей? И поделом. Но, Славик, как выбрать человека на всю

жизнь? В эту пору многие мечутся. Останавливают выбор и сразу меняют. Поиск, Славик,

как в тайге плутаешь.

- Ты меня выбрала?

- Выбрала.

- Так что?

- Могу только каяться. Не понимаю, почему вышла замуж за Назира. Разжалобил

безродностью? Догадывалась - обманывает. Зарезать грозил - вроде не боялась. Летела,

как воздушный шарик, куда ветер нес.

Тамара уткнулась Вячеславу в плечо и заплакала. Ее слезы, будь он в другом

настроении, вызвали бы в нем зыбкость и сострадание. Но слезы Тамары были в том, чему

в себе и в своих поступках она не находила ни определения, ни смысла, и это вдруг как бы

отворило ему выход к избавлению. Тамара избавится от бессознательности, от

безнравственного стремления к самопожертвованию, от тщеславной отзывчивости на

ухаживания мужчин. А он избавится от любви, которая оборачивается для него угрозой

притерпеться к беспутству и окончательным разладом с отцом.

- Есть честный выход, - сказал Вячеслав, успокоительным прикосновением ладони

огибая ее голову на затылке, увитую пушистыми кудрями.

Только что готовый произнести освободительные слова, он почувствовал ускользание

решимости. Сердце как бы зависло, прежде чем оборваться в бесконечную черноту. Эта

опасность ужаснула Вячеслава, но сердце всего лишь начало сбоить, и он с отрадой свел

на Тамариной спине руки, и они сжались в невольном, болевом, как судорога, порыве.

Тамаре передалось его смятение, да еще слишком больно он притиснул ее к себе, и она

рывками выкрутилась из его объятия и тревожно, почти задыхаясь, промолвила:

- Славик, чего ты?

- Эх, Тамаха, Тамаха, или, как тебя называет декан, Тамарикс.

- Тамариск.

- Уточняю: последний слог «икс».

- Дикарь же ты! Не лучше Назира.

- Икс. Икс, наше спасение находится в ружье.

- Далось тебе идиотское ружье. Зачем ты играл ружьем перед деканом?

- Кабы играл.

- Если не играл, почему забоялся? Он ведь вставал под расстрел, чтобы ты опомнился.

- Я не палач.

- Тогда не вертись вокруг ружья.

- Тамар, будущее у нас чудовищное.

- Прекрасное!

- А опыт?

- На пепелище возрождаются страны. Вон Япония!

- Сравнила!

- Ничего не было. Нет прошлого.

- Умереть - счастливей не может быть.

- Нетушки. Пусть расстанемся... Сколько много удивительных людей! Ты полюбишь,

тебя полюбят.

- Нас полюбят, - передразнил Вячеслав. - Вся ты в этом.

- Ничья любовь не стоит, чтобы отдавать за нее жизнь. Пока я не уехала, не доходило:

ничто не кончается с нашим разочарованием. Исчез с горизонта Назир, а я счастлива.

- Я исчезну, будешь еще счастливей. И так до бесконечности.

- Пойми, Славик: освобождается сердце - выбор, как и в юности, не имеет предела.

Очень много тех, кого за исключительные достоинства мы можем полюбить.

- Про эскалацию войны слыхал. Была таковская в Индокитае. Об эскалации любви

тоже кое-что слыхивал, правильней - об эскалации секса. Солдатня в казарме просветила.

У нас, конечно, не так, как в странах типа Дании. Там заботливые родители могут

подарить дочери, ну, твоего возраста, когда ты умотала во Фрунзе, вибратор специального

назначения. Глядишь, и ты со своими понятиями преподнесешь Наде лет в семнадцать

такой подарочек. Помнишь, по истории учили, почему Римская империя пала?

- Я тебе о чем? На земле множество людей, достойных поклонения и любви. Ты же...

Возмутительно!

«Слушай, Слава, ты сын однолюбов, - поникло сказал Вячеслав самому себе. - Ты

хочешь неизменности. Твой друг Лычагин, когда глядел на звезды, восхищался их

небесным постоянством. Он был уверен, что постоянство движения и орбитальная

неизменность - основные признаки всемирной гармонии. Он считал: подобная гармония

привьется и миру людей. Ты соглашался с ним. Но теперь, увы, понимаешь: мнимая

надежда. И утешиться нечем».

34

Вячеслав не вставал с постели, пока Тамара не удалилась в прихожую. Он быстро

оделся, сидел на лавке, прислушиваясь к звукам за стеной: кирпичная лежанка с этой

стороны была отделена от горницы не задергушкой, а фанерным листом.

Тамара вкрадчиво-тихо накрывала на стол. Старуха, угревшись, заснула на печи. Она

дышала музыкально: воздух в трахеях переливался, скворчал, затыкался, как в трубках

ветхой шарманки. Сидел Вячеслав наготове. Рядом с ним лежало ружье.