Лувр - Страница 7

Зато после карт монарх полюбил бильбоке. Летом 1585 года Л’Эстуаль сообщает о новом увлечении Его Величества: «Король начал повсюду носить с собой бильбоке, даже идя по улице, и играет им, как ребенок. Ему стали подражать герцоги д’Эпернон и де Жуаез, а за ними дворяне, пажи, лакеи и прочие молодые люди». Развлечение также носило временный характер, но король превратился в законодателя мод. Зато Генрих III никогда не любил жестокие развлечения, в отличие от брата, Карла IX, который имел зверинец и получал удовольствие от созерцания кровавых боев животных. Генрих III терпеть не мог бои животных. Он приказал убрать королевские зверинцы. В 1583 году король вернулся из монастыря Бон-Ом в Лувр и «приказал убить из аркебузы львов, медведей, быков и других подобных животных, которых он имел обыкновение кормить для боев с собаками. И все потому, что ему приснилось, как его раздирают на части и пожирают львы, медведи и собаки». В то время подобные сны воспринимались как серьезное предупреждение об опасности, которым никак нельзя пренебрегать.

Значит, если Его Величество иногда занимался физическими упражнениями, порой играл в азартные игры, на какое-то время ввел моду на бильбоке, а также обожал маленьких собачек и экзотических животных, то немногие, даже самые ярые критики, могут его обвинить. Но существовало обвинение посерьезнее, из-за чего король и его фавориты вызвали всеобщую ненависть, – это любовь к украшениям.

В юности герцог Анжуйский обладал весьма утонченным вкусом и всегда отличался особой изысканностью в одежде. В 1572 году один из современников описывает Генриха III в роскошных одеяниях и с серьгами в ушах. Морозини пишет: «Его одежда делает его утонченным и похожим на женщину, так как, помимо того, что он носит богатейшие одежды, все покрытые золотом, драгоценными камнями и жемчугами невероятной стоимости, он придает особенное значение белью и прическе. Обычно он носит на шее двойное колье из янтаря, бросающее особый отблеск на его лицо. Но, по моему мнению, он больше теряет свое королевское достоинство из-за того, что у него проколоты уши, как у женщины, более того, он не довольствуется одной серьгой, а носит целых две с подвесками из драгоценных камней и жемчуга». Впрочем, в то время Генриху было всего двадцать лет, а молодому человеку это можно простить.

Сохранилась записка Франсуа д’О, того, который впал в немилость и исполнял должность хранителя королевского гардероба: «Передал портному Его Величества три локтя тонкого черного драпа на большое манто, шесть с половиной локтей черного велюра на подкладку, более четырех с половиной локтей на подкладку плаща из черной тафты, те же четыре с половиной локтя черного велюра на подкладку плаща мраморного цвета, который король имеет обыкновение носить, пять локтей черного велюра на плащ с капюшоном и еще один локоть черного сатина на рукава другого плаща, четыре локтя серого сатина на ночную рубашку и три локтя серой тафты на подкладку, наконец, один с половиной локоть серой тафты, чтобы подбить камзол».

Многие картины позволяют представить роскошь королевского двора в Лувре во времена Генриха III. Особенно поражают балы, камзолы и прически придворных. И, надо сказать, не только король и его фавориты следовали моде. Например, гравюра Ф. Рабеля представляет Генриха Наваррского в период его заточения в Лувре (1572–1576). Беарнец тоже, видимо, следил за модой, поскольку на картине предстает облаченным в изысканный камзол, с двойным рядом жемчугов; на голове красуется берет с султаном. Ну чем не фаворит Генриха III?

В какой-то степени монарх явился причиной распространения моды на береты. Д’Обинье, посетив Лувр, рассказывал, что шляпы дворяне надевали только в двух случаях: если шел дождь и во время конных состязаний.

С 1579 года королю приходилось не снимать головной убор, «по совету врачей он сбрил все волосы, он носит берет, похожий на польский, и никогда его не снимает, ни в присутствии послов, ни в церкви, и носит очень богатый и красивый парик». С этого времени береты получили самое широкое распространение.

В Лувре вообще очень следили за чистотой тела и элегантностью вещей. Тома д’Амбри писал: «Едва я вошел в комнату, как увидел троих людей, которые держали волосы маленькими щипчиками, вынимаемыми из жаровен, так что волосы дымились. Когда вся эта церемония была окончена, их головы походили на напомаженное небо». Впрочем, и некоторые наши современники охотно пользуются завивкой, поэтому что здесь так может читателя потрясти? Сейчас цвет и форма причесок выглядят гораздо более эпатирующими.

Порой король хотел выглядеть экстравагантно. Порой он бывал более умеренным в одежде. Например, английского посла Генрих III удивил тем, что появился в приемном зале, будучи одетым в черное, с единственным украшением на накидке. В следующем месяце Его Величество снова украсил свои уши подвесками, а еще позже нунций Ригаззони сообщал в Рим, что король нуждался в деньгах, однако это нисколько не мешало ему украшать дворец картинами, а самого себя покрывать драгоценностями.

Порой простота приходила на смену роскоши и богатству. Темные цвета предпочитались ярким и вызывающим. Фавориты также следовали примеру своего хозяина. Так, герцог Анн де Жуаез, заказывая портрет, просил: «Я хочу быть в черной одежде с воротником, как у короля в это время дня». Замечательно изобразил Шарль де Конт Генриха III и герцога де Гиза в 1588 году: король во всем черном стоит напротив своего врага, облаченного в белые одеяния.

Кажется, король начал носить траур по самому себе. Исчезли иллюзии, которые Генрих III питал в самом начале своего правления. Его покинуло большинство подданных, у него не было денег. Рядом остались лишь самые близкие люди, на которых король мог опереться, так как именно он сделал им положение. И как раз на этих людей обрушилось возмущенное общественное мнение. До сих пор их представляют дебоширами и транжирами, игрушками для королевских развлечений. Их назвали «миньоны» в самом унизительном значении этого слова.

Никогда никого не удивляло, что у королей были фавориты. Всегда монархи выделяли наиболее верных им людей, дарили титулы и давали деньги. Фаворитам оставалось лишь верно служить, поскольку сами по себе, без поддержки короля, они ровным счетом ничего не представляли. И все же во французской истории Генрих III большинству запомнился благодаря своим фаворитам. Это самые знаменитые фавориты.

Слово «миньон» появилось приблизительно в середине XV столетия. Некоторые связывают его с французским словом «мине» – «кошечка», поскольку это животное ласковое, нежное и грациозное. Затем уже появились слова типа «ласкать», «нежить» – «миньоте», «аминьоте».

Значит, «миньон» – это фаворит, компаньон, верный спутник. Однако существовало еще одно значение этого слова – «любимец в постели», «любовник». Однако разве можно применить слово «миньон» в его последнем значении?

Брантом, военный человек, написал «Беседы о полковниках пехоты», где решительно высказался против тех, кто пытается бесчестить молодых дворян, которые откровенно любят Лувр и предаются общим развлечениям двора, однако в случае войны способны в полной мере проявить свое мужество. Например, о графе де Рандане злословили, будто он не способен вести тяжелую жизнь военного, а Брантом говорил: «Я хочу знать, что мешает военному человеку любить Лувр, любить изысканность, любить дам и все другие прекрасные удовольствия». Брантом вспоминает «об удивительных боях и дуэлях при дворе, в которых участвовали Бюсси, Келюсы, Можироны, Ривероли, Менелье, Антраге, Грийоны, Шанваллоны и бесконечное число других честных и мужественных молодых людей… Зачем они это делали, если не из любви к дамам?» Между прочим, в списке Брантома можно заметить двух фаворитов Генриха III – Келюса и Можирона.

Общество считает, по мнению Брантома, что «оставшиеся при луврском дворе являются лишь миньонами, изнеженными и женоподобными, не умеющими обращаться со шпагой». Брантом – объективный человек. В 1540 году, во время написания своих мемуаров, он был уже старым солдатом, он видел, насколько сильно отличались военные его поколения и молодые люди, жившие в Лувре в конце царствования Карла IX – начале правления Генриха III. Поколение Брантома решительно осуждало миньонов, говоря, что это «лишь любимчики, любовники, надушенные, завитые, с красивыми лицами. Что они могут? Война – не их занятие, они слишком изысканны, они слишком боятся ударов». Но Брантом обладает иными сведениями: «…они делали совсем иное. Именно они храбро сражались в кровавых сражениях и с такой честью ввели их в обиход. На войне именно они первыми шли на штурм, в битву или разведку. И если надо было отразить два нападения или два раза ударить, один раз они брали на себя и разбивали так много болтающих старых капитанов. Так сегодня смелые и отважные люди Лувра заставляют заметить себя и делают это лучше, чем раньше, я в этом убежден».