Лунный нетопырь - Страница 8

Впрочем, Юрг простодушно не замечал ее бесхитростных стараний.

— Ах, да, — спохватился он; — у вас ведь второй праздник подряд намечается — Шамшиень же должна разрешиться!

Три дня назад старшая из островных царевен, Радамфань, принесла счастливому Алэлу долгожданного внука и наследника престола. Теперь очередь была за средней сестрой.

Юрг почтительно склонил голову, как делал всегда, здороваясь или прощаясь с младшей царевной — ни коснуться ее руки в дружеском пожатии, ни тем более похлопать по плечу ему никогда и в голову не приходило:

— Ну, тогда не смею удерживать. Флейж, сделай милость, проводи Ардиень. — В тоне командора не было и намека на приказ, скорее галантное (и, увы, дежурное) сожаление о том, что отсутствие врожденных способностей не позволяет сделать это ему собственной персоной.

Флейж, не дослушав даже конца фразы, вскочил — словно язык пламени взметнулся. В огненно-красном камзоле, рыжий, драчливый — Тибальд, да и только! — он по отношению к Ардиени вел себя так же почтительно, как и командор, хотя в адрес ее высокомерных старших сестриц не раз отпускал довольно соленые шуточки.

С тех пор как Ардиень вызвалась нянчить малышей, он добровольно стал ее неизменным провожатым, поскольку Алэлова дочка, как и все подданные островного короля, даром мгновенных перелетов не обладала.

Поначалу Юрг на это поглядывал как-то косо, но Сэнни объяснила ему, что субординация входит в число врожденных инстинктов ее дружинников, так что возможность каких бы то ни было дипломатических осложнений, как с принцем-консортом, так и с самим государем исключается.

Что же думала сама «царевна-рыбонька», было неизвестно, но каждый раз Флейж возвращался из Алэлова дома украшенный изящным рисунком на лбу — знак царевниной благодарности.

Вот и сейчас он подал ей руку так же почтительно, как если бы это была сама принцесса Сэниа.

Проводив улетающих рассеянным взглядом, Юрг оглянулся на жену, недовольно буркнул:

— Я сейчас. Только велю нашим оболтусам, чтобы больше к нам не совались.

Он вышел под ночное небо Джаспера, расцвеченное, как всегда, целой гирляндой лун. Колокольчиковый ковер, еще не тронутый росой, пружинил под босыми ногами. Неугомонная дружина продолжала вечернюю трапезу вокруг традиционного костра, смакуя во всех деталях рассказ Борба, который живописал все их злоключения на Свахе с дотошной медлительностью, позволявшей остальным в каждую его фразу вставлять малопристойные комментарии. Появление Юрга это веселье не нарушило.

Но не успел он и рта раскрыть, как возле костра появился разукрашенный в два цвета Флейж с изумленным воплем:

— Братцы, а у этого рыжего козла еще и двойня!

Под «козлом», естественно, подразумевался никому не симпатичный Захео, Кузнечный эрл и по совместительству — супруг всех трех царевен.

На разноголосый вопль всей дружины из своих покоев вылетела рассерженная принцесса:

— Почему такой гвалт? Сегодня, как я понимаю, поводов для восторга у нас не было… Флейж, умойся.

Причину общего восторга принцессе с готовностью объяснили. Она тихонечко вздохнула: если честно признаться, то жизнь на голубом ковре Бирюзового Дола протекала как-то безрадостно, а в молодости, как однажды выразился Юрг, положительные эмоции требуют, чтоб их время от времени стравливали, как пар из котла. Клапан для этого подходит любой — вот сегодня вполне сгодилось рождение ненаследных двойняшек.

Прирожденная мудрость властительницы, никогда не оставлявшая принцессу, подсказала ей, что такое мероприятие следует поддержать.

— Мой сенешаль, лучший кувшин вина из погребов замка Асмуров! — велела она. — И еще три-четыре поскромнее…

Эрромиорг, уже привыкший к тому, что его величают самыми разнообразными земными титулами, почерпнутыми Юргом из исторических романов, исчез с быстротой мелькнувшего метеора, и через минуту-другую уже старинные запечатанные сосуды, один другого затейливее, красовались у ног принцессы. Она сорвала не успевший закрыться на ночь сапфировый колокольчик, выбрала самую причудливую из заветных посудин, покрытую сеточкой мельчайших трещинок, точно картина древних мастеров, и обвила стеблем горлышко:

— Флейж, переправь это счастливому деду в знак того, что мы тоже пируем, разделяя его радость. И можешь не умываться.

Нельзя было найти более подходящего гонца для такого поручения — Флейж исчез, вспыхнув, как птица Феникс.

И так же стремительно возродился на том же месте.

— Что-то у Алэла рожа кислая, — сообщил он без излишнего пиетета. — Может, он надеялся на тройню?

— Или хотел девочку, — осторожно вставил Ких.

— Так девочка и получилась. И мальчик в придачу. Комплект.

— Ты что, и повидать их уже успел?.. — изумилась принцесса.

— Отнюдь. Это Ее Величество Ушинь похвастаться изволили.

— Ладно, — сказал командор, — у кого есть желание праздновать до утра, я не возражаю. А я сегодня что-то притомился. Ты как, дорогая?

— Аналогично.

Дело было, разумеется, не в усталости — просто тот диалог, который имел место между ними с глазу на глаз, камнем лег на душу и тому, и другому. Разговор был окрашен интонациями, до сих пор между ними, мягко говоря, непопулярными: «Во-первых, я попрошу тебя впредь не отдавать мне приказов в присутствии моих подданных. А во-вторых… — Голос жены внезапно стал каким-то тусклым, точно посыпанным пеплом. — Я ненавижу эту Сваху, мне до смерти надоели эти полеты — но я не могу без них. Я задыхаюсь на этом острове, понимаешь?»

Как тут не понять — понял, разумеется. Понял, но не поверил. Потому что верить не хотел. До какого же идиотизма дошло его самодовольное спокойствие! Ему казалось, что у жены есть все: его любовь, не утратившая юношеской пылкости, двое малышей-ползунков, радушие семейства короля-соседа; сюда следовало прибавить заботы по благоустройству этого острова, не обитаемого до их появления; редкие, но, как ему казалось, такие желанные визиты на Тихри к славному правителю Лроногирэхихауду Справедливому; всегда полные загадок и напастей экспедиции в созвездие Сорочьей Свадьбы, его самого неизбывно наполнявшие первопроходческим восторгом; в довершение всего — целая Вселенная, открытая для полетов джасперян — и нате вам!

Она, оказывается, задыхается.

И, что еще хуже, ощущение это у нее возникло, разумеется, не сегодня. А ведь до этого вечера молчала…

Ему вдруг припомнилось, как они беззаботно радовались тому, что у них еще столько впереди непредугадываемого, что будет случаться с ними в самый-самый первый раз. Но вот такой горькой откровенности они не предвидели. И пока эта откровенность не улетучилась, он спросил, пусть даже чуточку грубовато: «Так чего же тебе не хватает?» И она ответила со свойственной ей прямотой: «Безграничности».

И тогда он ее понял: по воле крэгов из всей Вселенной для нее была изъята Равнина Паладинов, и этого оказалось для нее достаточно, чтобы чувствовать себя как в тюрьме. «Ладно, — сказал он, — откровенность за откровенность. А ты никогда не думала, как я тут схожу с ума, когда от тебя долго нет вестей? Ведь если поблизости нет никого из твоих служивых, то я тебе и на помощь не смогу прилететь. А если… если… ты… исчезнешь — что мы с Ю-юшкой будем делать здесь, на Джаспере?»

Мона Сэниа опустила ресницы, и ее охватил такой мрак, который не могли бы рассеять ни заботливые крылья Кукушонка, ни блистательный аметистовый обруч, дар немилой ее сердцу Земли. И вовсе не потому, что впервые ее ужалила мысль о реальности собственной гибели. О возможной опасности она думала постоянно — на то она и была командором вольной дружины. Об опасности — но не о смерти. А вот Юрг, ее звездный эрл, оказывается, размышлял даже о том, что будет после. Иначе откуда родились эти нестерпимо звенящие слова: «Что мы с Ю-ю будем делать здесь, на Джаспере?»

Значит, и это он обдумал, ее муж, ее любовь: он вернется туда, где не знают безудержной воли полетов, где все привязаны к своей обреченной на одиночество планете — убогой песчинке в бескрайнем и блистательном хаосе Вселенной. И он унесет в этот замкнутый мирок ее сына, рожденного летать, и воспитает его бескрылым, возможно, даже не посвятив его в тайну своего рождения — чтобы был, как все…