Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник) - Страница 7
– Я пойду первым, – сказал Ламбис, бесцеремонно обошел меня и повел через цветы к источнику.
Он тревожно осматривался, когда шел, а шел он осторожно, как ночной зверь, вынужденный двигаться при свете дня. Впечатление было неутешительное.
Вот и заводь наяды, неподалеку пучок орхидей, оброненный мною. Еще несколько шагов, и хижина исчезла из поля зрения.
– Ламбис, – сказала я. – Минутку.
Он нехотя повернулся.
– Я хочу с вами поговорить. – Я произнесла это тихо, хотя нас, конечно, не было слышно из хижины, и в ответ на его протестующее движение добавила: – Кроме того, я голодна и, если не съем чего-нибудь, упаду тут прямо на месте, не дойдя до деревни. Вам, наверное, сэндвич тоже не помешает?
– Со мной все в порядке.
– А со мной – нет, – твердо заявила я. – Дайте-ка я загляну в сумку. Да, тут еще много добра. Он съел очень мало. Я оставила ему кофе, возьмите апельсин, шоколад и немного мяса. Вот все это. Вы непременно должны помочь мне все доесть.
Мне показалось, что он с сомнением смотрит на пищу.
– Я все равно ухожу, – добавила я. – Вам в самом деле нет необходимости провожать меня дальше. Поймите, я сама великолепно справлюсь.
Он резко дернул головой:
– Нам нельзя здесь останавливаться, слишком открытое место. Наверху есть такое, где мы можем все видеть, а нас – нет. Оттуда видна хижина и дорога к ней. Пошли.
Он перебросил мою сумку через плечо, свернул от заводи к скалам и стал карабкаться наверх, туда, где я заметила его в первый раз. По пути он остановился, окинул все вокруг усталым, напряженным взглядом, а его свободная рука потянулась уже знакомым мне движением к ручке ножа. Грек был без куртки, и деревянная рукоятка, гладко отшлифованная рукой, много раз сжимавшей ее, по-пиратски торчала из ножен на его брючном ремне.
Он снова дернул головой:
– Пошли!
Я немного помедлила, потом решительно отвела взгляд от полированной ручки и последовала за ним по головокружительной козьей тропе, которая проходила мимо источника.
Он привел меня на широкий уступ несколько выше маленького летнего горного пастбища, где стояла хижина. Вряд ли можно было найти место лучше для укрытия и наблюдения одновременно. Уступ был шириной футов десять, с внешней стороны имел небольшой уклон к стенке утеса, так что снизу нас было не видно. Выступ сверху защищал от непогоды. Глубокая вертикальная расселина позади нас в утесе могла служить хорошим убежищем. Расселина наполовину заросла можжевельником, а воздух на уступе был насыщен сладким ароматом кустарников, которыми порос склон. Путь к нему закрывали густой ряд жимолости и раскидистые серебряные ветви диких фиговых деревьев.
Я уселась в задней части уступа ближе к расселине. Ламбис растянулся около его края и шарил настороженным взглядом по лежащим ниже скалистым участкам. С этой высоты я видела вдали широкую полосу моря. От блеска воды было больно глазам.
Мы разделили еду. Ламбис оставил всякое стеснение и ел, как голодный волк. Он не смотрел на меня. Он лежал, опершись на локоть, и не сводил глаз со склона под нами. Я хранила молчание, а когда наконец заметила, что он тяжело вздохнул и потянулся в карман за сигаретой, спокойно заговорила:
– Ламбис, кто стрелял в Марка?
Он вскочил и резко повернул голову. Взгляд его внезапно стал злым.
– Это не любопытство, – добавила я мягко. – Я ведь вижу, что вы ждете нового нападения на него, поэтому вам обоим приходится прятаться. Но вы же не можете так без конца при нем оставаться… я хочу сказать, вечно. Вам должно хватить здравого смысла понять это.
– Вы думаете, я этого не знаю?
– Ну тогда как же вы уйдете если не за помощью, так за провизией?
– Разве не ясно, что я не могу его бросить.
– Ясно, что его нельзя перенести и не следует оставлять одного, но, судя по тому, что я видела, если кто-то не окажет ему в ближайшее время помощь, ему станет хуже. Давайте говорить откровенно, он может даже умереть. Если не от раны, так от переохлаждения. Вы сказали мне, что он провел ночь под открытым небом. Люди умирают от этого – шок, пневмония и еще бог знает что. Разве вы не знаете?
Никакого ответа. Он прикуривал сигарету и не смотрел на меня, но, по крайней мере, не порывался уйти и не торопил.
– Вы приехали сюда на лодке, – отрывисто произнесла я, – так ведь, это была ваша лодка?
Его голова дернулась, и спичка с шипением полетела вниз в сухие иголки можжевельника. Он рассеянно придавил тыльной стороной ладони крошечную спираль голубого дыма, чтобы задавить огонь. Если он и обжег руку, то не подал вида. Его глаза смотрели на меня не мигая.
– На… лодке?
– Да, на лодке. Я слышала, вы что-то говорили о каике Марку. – Я улыбнулась. – Боже милостивый, уж в таком-то объеме греческий всем известен. И потом, Марк лгал мне о том, как вы сюда добрались. С востока сюда нет дорог; есть только один путь через эту часть Крита, а если бы вы приехали этой дорогой, вам бы не понадобилось спрашивать у меня, как добраться до деревни. Если бы не сильный жар, Марк понимал бы, что бесполезно так глупо лгать. Не могли вы приплыть и лодкой, доставляющей провизию из Ханьи, потому что она бы пришвартовалась в Айос-Георгиосе, и опять же вы бы знали дорогу. Это была ваша собственная лодка?
Пауза.
– Да, моя.
– А где она сейчас?
Пауза длиннее предыдущей. Потом неохотный жест в сторону побережья вне поля нашего зрения, несколько на восток.
– Вон там.
– А-а… Тогда я полагаю, у вас на борту есть продукты, одеяла, медикаменты?
– А если и есть?
– Надо за ними сходить, – спокойно сказала я.
– Как? – Ламбис произнес это сердито; но, по крайней мере, он слушал; его первоначальное недоверие ушло, он был даже на пути к тому, чтобы принять меня в союзники. – Вы не сможете найти лодку. Путь нелегкий. И это небезопасно.
Так, значит, он принял меня. Я подождала немного, потом медленно заговорила:
– Знаете, Ламбис, я думаю, вам лучше рассказать мне о всей этой истории. Нет, послушайте меня. Я знаю, что по-настоящему вы мне не доверяете, с какой стати? Но вам пришлось уже частично довериться мне, придется доверять и дальше, ведь я же отправлюсь в деревню. Так почему бы вам не раскрыться немного больше? Почему бы не воспользоваться тем, что я соглашаюсь помочь? Не думаю, что я много могу сделать, но может быть, чем-то помогу… словом, я обещаю быть очень осторожной. Я не стану вмешиваться там, где я не нужна, но, очевидно, я сделаю меньше ошибок, если буду знать, в чем у вас затруднения.
Его темные глаза пристально смотрели на меня. Они были непроницаемы, но каменная угрюмость сошла с его лица. Казалось, он колеблется.
– Сдается мне, я правильно заключила, что в Марка стрелял человек из Айос-Георгиоса?
– Мы не знаем. Мы не знаем, кто это сделал.
– Ну, если вы не намерены говорить мне правду даже теперь… – резко начала я.
– Это правда. Разве вам непонятно, что если бы мы знали, откуда и почему грозит опасность, тогда было бы ясно, что делать. Но мы не знаем. Вот поэтому я боюсь идти в деревню, боюсь просить там кого-нибудь о помощи, даже старосту. Я не знаю, то ли это семейная история, то ли кто-то иной имеет к ней отношение. Вы из Англии. Может быть, вы бывали в Афинах или даже на Пелопоннисосе[6]… – Я кивнула. – Но все равно вы не знаете, что такое эти горные деревни на Крите. Это все еще дикая сторона, и закон сюда не всегда доходит. Тут на Крите до сих пор убивают из-за семейных историй, понимаете? Здесь все еще происходят, я не знаю как это называется, семейные убийства из мести.
– Вендетта, кровная месть.
– Да, вендетта, я знаю, убивать за кровь. Кровь всегда приводит к крови.
Он непроизвольно произнес эту по-шекспировски прозвучавшую фразу совершенно обыденным тоном, который заставил меня похолодеть. Я внимательно посмотрела на него:
– Я полагаю, вы хотите сказать, что Марк, наверное по недоразумению, ранил кого-то и в него стреляли из мести? И кто стрелял – неизвестно? Но это же абсурд! Я считаю, подобное могло случиться на таком острове, как Крит, но, несомненно, теперь они должны считаться с тем…