Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник) - Страница 11

Из хижины послышался шум, шуршание сухих листьев, громкий вздох, потом снова тишина.

Ламбис понизил голос:

– Мне надо идти. Я возьму все, что смогу унести. Будьте осторожны, теспойнис…

– Никола.

– Так, значит, Никола.

– До свидания. И удачи. – Я сглотнула. – И вы тоже будьте осторожны. Скоро увидимся. Умоляю вас, не падайте и не ломайте ноги в темноте… Сколько, вы думаете, это займет времени?

– Я дождусь рассвета. И наверное, еще часа три после этого.

– Хорошо, – сказала я насколько могла спокойно. – А если вы не возвратитесь к полудню, я пойду вас искать.

– Хорошо.

Он скоро пропал из виду на темнеющем горном склоне. Его шаги замерли. Я услышала еще, как хрустнула ветка, покатился задетый камень, и все – тишина.

Морские птицы улетели. На востоке, над высокими башнями скал небо было облачным, над морем оно еще оставалось ясным, быстро темнея с приближением ночи. Уже загорелись первые звезды, яркие, немерцающие. Я вспомнила, что прошлой ночью луна в своей последней четверти была как серебро, выщербленное от многолетней чистки…

Рядом со мной зиял чернотой, как пасть пещеры, вход в хижину. Сама хижина прижималась к скале, как бы ища защиты, на самом деле так и было. Я снова глянула вверх, на ночное небо. Для Ламбиса было бы лучше, чтобы появилась луна и пролила из-за облаков хоть немного света. Но для меня с Марком, напротив, чем темнее ночь, тем лучше.

Я отогнала эту мысль прочь. Не стоит думать о том, что нас могут обнаружить. Нас не найдут. А если и найдут, то, мол, ошиблись, и никакой опасности, вот и все. Никакой.

Придя к такому заключению (своего рода мысленной браваде), я повернулась и ощупью пробралась в темноту хижины.

– Ламбис?

Значит, проснулся. Я спокойно прошла на голос и села на край постели из веток.

– Ламбис ушел вниз к лодке, чтобы принести еду и посмотреть, нет ли там Колина.

– Вы?

– Да. И не волнуйтесь, пожалуйста. Кому-то надо было пойти. Мы оба не могли идти в деревню за съестным, а я не знаю дороги к лодке. К утру он вернется. Вы проголодались?

– Что? Нет. Только попить немного. Но подумайте, какая глупость. Я считал, что вы уже в безопасности, у себя в гостинице. Вам надо уходить, они начнут расспрашивать.

– Нет. Я вам уже говорила, что меня ждут только завтра. Моя кузина Фрэнсис задерживается, она тоже не может прибыть раньше, так что никто обо мне не будет беспокоиться, честно. Теперь перестаньте думать об этом. Я сейчас дам вам попить, во фляге есть вода… если только я найду, во что налить… Вот…

Его рука, нащупывая чашку, встретила мою, и я поняла, что он подбирает слова. Вероятно, он был сильно утомлен и сознание его все еще было затуманено жаром, потому что воспринял он мое присутствие без дальнейших споров, просто; когда попил, издал протяжный вздох и, возвращаясь к началу разговора, спросил:

– Он пошел к лодке?

– Да.

– Он рассказал вам обо всем? О Колине?

– Да. Мы подумали, что Колин уже возможно пробрался к лодке.

Он ничего больше не сказал. Я услышала, как зашуршала постель, когда он откинулся назад. Сухой, резкий аромат шел от нее, но он был недостаточно силен для того, чтобы перебить запах грязи и болезни.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я.

– Прекрасно.

Я нащупала его пульс. Он был легкий и частый.

– Я возьму на себя смелость согреть немного воды? Как рука?

– Болит, но уже не дергает так сильно, – терпеливо ответил он, как послушный ребенок. – К утру будет лучше.

– Если удастся держать вас в тепле, – сказала я. – А вы поспите. Вам тепло?

– Господи, да я прямо вареный.

Я прикусила губу. Ночь, к счастью, была далеко не холодной, скалистая поверхность горы еще дышала теплом. Но пройдут часы, и к рассвету станет холодно, в это время года не редкость низкие облака и дожди.

Под моими пальцами трепетал его слабый пульс. Марк лежал в своем углу вялый и молчаливый.

– Я забыл ваше имя, – вдруг сказал он.

– Никола.

– Ах да, простите.

– Не важно. А вы Марк… Марк?..

– Марк Лангли. Когда он вернется?

– Он не сказал, – солгала я. – Он собирается убрать лодку, чтобы ее не было видно с береговых троп. Для этого нужен дневной свет.

– А если к лодке возвратится Колин…

– Он найдет ее. Как следует поищет и найдет. Она будет неподалеку, только под скалой. Мы ничего не можем предпринять до рассвета, так что перестаньте думать об этом. Если сумеете выкинуть все из головы, отдохнуть и выспаться, тогда завтра вы, наверное, сможете спуститься вниз к лодке.

– Я попытаюсь. – Он сделал такое движение, словно бы у него заболела рука. – Но вы?.. Вам надо было уйти. Я и один бы справился. Вы правда завтра уйдете? Выпутаетесь из этой истории… не знаю даже, как ее назвать?

– Да, – утешающе сказала я. – Придет Ламбис, и я уйду. Поговорим об этом завтра утром. Сейчас вам нельзя волноваться, надо попытаться заснуть.

– Ламбис говорил, что где-то здесь есть апельсин?

– Конечно. Подождите минутку, я почищу его.

Он молчал, пока я занималась апельсином, и чуть ли не с жадностью схватил дольку, которую я протянула ему, но, когда я дала вторую, он, казалось, потерял всякий интерес к нему и оттолкнул мою руку. Его начал трясти озноб.

– Ложитесь, – сказала я. – Завернитесь как следует.

– Вам самой холодно. У вас нет пальто. – Он уселся, как бы взяв себя в руки. – О боже! У меня же здесь ваша шерстяная вещь. Наденьте ее.

– Нет, мне не холодно. Нет, Марк, черт подери, у вас температура. И не заставляйте меня воевать с вами по каждому пустяку.

– Делайте, что вам говорят.

– Я сиделка, а вы больной. Сейчас же укутайтесь в эту дурацкую кофту, закройте рот и ложитесь.

– И не подумаю! Вы тут вот сидите, и на вас ничего нет, кроме этой хлопчатобумажной тряпки.

– Со мной все в порядке.

– Возможно. Но вы же не можете сидеть так всю ночь.

– Послушайте, – сказала я, встревожившись, потому что он начал стучать зубами, – пожалуйста, ложитесь, умоляю. Мы вместе накроемся этой чертовой кофтой. Я прилягу к вам, и тогда нам обоим будет тепло.

Он, дрожа, улегся, и я проскользнула к нему, к его здоровому боку. Я подложила руку ему под голову, а он, совершенно не смущаясь, слегка повернулся и вжался спиной в изгиб моего тела. Стараясь не задеть перевязанное плечо, я крепко обняла его. Так мы пролежали некоторое время. Я чувствовала, как он, согревшись, медленно расслабляется.

– Наверное, здесь блохи, – сонно проговорил он.

– Думаю, вы не ошиблись.

– И постель пахнет. Не удивлюсь, если окажется, что и сам пахну немного.

– Я вас завтра помою, хотя бы холодной водой.

– Нет, не помоете.

– Вы еще противитесь! Что ж, этот ваш грек, с его представлениями о гигиене, сведет вас в могилу. Хотела бы я видеть, как вы все-таки выглядите…

В ответ послышалось то, что можно было бы назвать хихиканьем.

– Не стоит трудиться. Сестры говорят, что я хорошенький, хоть и не красавец.

– Сестры?

– Да, Шарлотт, Энн и Джулия.

– Бог мой, три.

– Да, и потом еще Колин.

Мы немного помолчали.

– Вы самый старший?

– Да.

– Думаю, поэтому вы и не привыкли к послушанию.

– Отец у меня часто в отъезде, и я привык всеми командовать. Сейчас он в Бразилии, он резидент-инженер[9], строит порт в Манаусе на Амазонке, еще два года туда будет ездить. А до этого был на Кубе. К счастью, я в это время в основном был дома… Сейчас почти все разбрелись: Шарлотт – в театральном училище, Энн – на первом курсе в Оксфорде. Джулия и Колин еще ходят в школу.

– А вы?

– О, я пошел по стопам отца, инженер-строитель… вот так. Пару лет, сразу после школы, проработал в чертежном бюро, потом учился в Оксфорде. Закончил последний курс. Эта поездка, собственно, вроде награды… Отец отправил нас на три недели на острова, и, конечно, мы надеялись на самую хорошую погоду…