Лунные пряхи - Страница 4

Оглянувшись, я в последний раз посмотрела на мерцающий клин морской глади, потом повернулась лицом к северо-востоку и поспешно двинулась, пробираясь сквозь заросли деревьев, по направлению к лощине, которая, словно сворачиваясь в трубочку, ввинчивалась в склон горы.

Остановиться в конце концов меня заставило ощущение голода. Что бы ни побудило меня совершить эту одинокую прогулку, но под влиянием сего порыва я довольно быстро прошла приличное расстояние, прежде чем снова задумалась о еде.

По мере того как ущелье расширялось, дорога становилась все круче, деревья редели, и сюда все больше проникал солнечный свет. Теперь тропинка узкой полоской петляла по отвесной скале, а внизу, под ней, бежала речка. Другая сторона лощины находилась от нее на некотором отдалении; на склоне, усеянном камнями и низкорослым кустарником, местами встречались деревца, однако солнечные лучи свободно проникали сюда. Теперь, с приближением вершины скалы, тропинка становилась все круче. Создавалось впечатление, что ею не часто пользовались; сплошь и рядом ветви кустарников свешивались над ней, преграждая путь, а один раз мне даже пришлось остановиться, чтобы подобрать с земли стелющийся побег сиреневой орхидеи, лежавший прямо у моих ног. Однако мне удалось устоять против искушения заняться цветами, хотя росли они буквально в каждой трещине скалы. Я была голодна, и больше всего на свете мне хотелось подыскать какое-нибудь ровное местечко на солнце, у воды, где бы я смогла передохнуть и позавтракать, хоть и с опозданием.

Впереди меня, справа, из-за скал доносилось журчание воды, оно казалось ближе и громче, чем шум реки подо мной. Похоже, это был боковой приток, падающий с более высоких скал и вливающийся ниже в основное русло.

Я прошла вперед и увидела его. В том месте, где скала была разрушена, сверху струился небольшой ручеек. Он стремительно пересекал тропинку, образуя водоворот вокруг камня, положенного для перехода через поток, и вновь с головокружительной скоростью обрушивался вниз, по направлению к реке. Я не стала переходить через ручей. Вместо этого сошла с тропинки и, не без труда вскарабкавшись вверх по валунам, окружавшим приток, выбралась на залитый солнцем открытый участок у края лощины.

Через несколько минут я нашла то, что искала. Взобравшись на груду разбросанных в беспорядке белых каменных глыб, поросших маками, я очутилась на небольшой каменистой площадке, окруженной вздымающимися вверх скалами. С южного края площадка была открыта, и перед моим взором предстали головокружительный спуск вниз и мерцавшее вдали море.

Осмотревшись, я увидела полянку асфоделей, заросли папоротника у самой воды, одно-два деревца рядом с отвесными скалами, а в расселине высокой скалы — сам ручей, струящийся среди зелени и образующий тихую запруду под яркими лучами солнца, прежде чем нести свои воды дальше, через маковое поле у края ущелья.

Я сбросила сумку с плеча и поставила ее среди цветов. Потом опустилась на колени у заводи и погрузила ладони в воду. Солнце припекало мне спину. Момент необузданного восторга прошел, счастье уже не било через край — осталось лишь ощущение глубокого физического удовлетворения.

Я наклонилась, чтобы напиться. Вода была ледяной, чистой и жесткой — пьянящее вино Греции, столь ценное, что с незапамятных времен каждый источник охранялся своим собственным божеством, наядами речек и ручьев. Без сомнения, и сейчас какая-то наяда охраняла этот ручеек, затаившись и выглядывая из-за свешивающихся листьев папоротника… И вот что странно (я вдруг непроизвольно оглянулась и бросила мимолетный взгляд через плечо на эти самые заросли папоротника): и в самом деле создавалось ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Да уж, действительно, божественная, таинственная, чудесная страна, где стоит только склониться над заводью, как чувствуешь на своей спине чей-то взгляд…

Столь разыгравшееся воображение вызвало у меня улыбку, и я снова нагнулась, чтобы напиться.

В глубине водоема, за моим собственным отражением, что-то светлое мелькнуло на фоне зелени. Чье-то лицо.

Это было столь созвучно моим мыслям, что, размечтавшись, я несколько мгновений даже не обращала на него внимания. И лишь потом до меня стало доходить — классический пример того, что называют замедленной реакцией, — и фантазии стали уступать место осознанию действительности. Я замерла, потом посмотрела снова.

Я была права. Из-за отражения моего плеча на меня смотрело из зеленых глубин чье-то лицо. Но это был не ангел-хранитель источника. Это был человек, мужчина — в воде отражалась его голова, и он сверху наблюдал за мной. Кто-то внимательно разглядывал меня из-за выступа скалы, возвышающейся над ручьем.

Когда прошел первый испуг, я решила, что особенно тревожиться не стоит. Одинокому страннику в Греции нет нужды бояться случайно встреченного бродяги. Наверняка это какой-нибудь молоденький пастушок, заинтересовавшийся появлением здесь иностранки. Возможно, он даже спустится и поговорит со мной, если не слишком застенчив.

Снова склонившись к ручью, я вдоволь напилась, потом ополоснула руки. Вытирая их носовым платком, я по-прежнему видела отражение лица, подрагивающее в растревоженной воде.

Я обернулась и посмотрела вверх. Ничего — голова исчезла.

Меня это даже позабавило, и я продолжала ждать, не сводя глаз с вершины скалы. Голова вновь появилась — украдкой, прямо-таки воровски, так что, несмотря на весь мой здравый смысл, несмотря на все, что я знала о Греции и греках, мне вдруг стало тревожно, по спине пополз холодок. Здесь было нечто большее, нежели просто застенчивость: как-то уж очень таинственно эта голова появлялась, дюйм за дюймом, из-за скалы. А увидев, что я смотрю на него, мужчина этот исчез более чем таинственно.

Да, это в самом деле был мужчина, а не мальчик-пастушок. Несомненно грек — с темным, красно-коричневым от загара лицом, квадратным и волевым, с темными глазами и с черной копной густых, как баранья шерсть, волос, что является одним из главных достоинств мужчин-греков.

Я успела лишь мельком его разглядеть, прежде чем он исчез. Озадаченная, я всматривалась в то место, где только что была голова. Затем, хотя и понимая, что он вряд ли может по-прежнему видеть меня, я тем не менее поднялась на ноги с подчеркнуто беззаботным видом, взяла свою сумку и собралась уходить. Я больше не желала сидеть здесь, не желала, чтобы какой-то подозрительный незнакомец шпионил за мной, а может, еще и приближался ко мне.

И тут я увидела хижину пастухов.

Тропинка, которую я раньше не заметила, узенькая, протоптанная овцами дорожка, вела через заросли асфоделей к укромному уголку под скалами, где и стояла хижина, прилепившись к утесу.

Это был небольшой домик с покатой крышей, без окон — такие обычно строят в Греции в отдаленных местах и они служат пристанищем для мальчиков-подростков и мужчин, чья работа заключается в том, чтобы пасти коз и овец на склонах гор. Иногда их используют для дойки овец и прямо тут же, на месте, делают сыр. А порой, в грозовую погоду, они служат убежищем и для самого скота.

Хижина, маленькая и низкая, была грубо сработана из бесформенных каменных глыб, а образовавшиеся щели замазаны глиной. Сверху она была покрыта хворостом и сухими ветками; затерявшись среди камней и кустарника, хижина была практически незаметна издалека.

Но в таком случае появление наблюдателя становилось вполне объяснимым. Человек этот — вероятно, пастух, его отара, без сомнения, пасется на каком-нибудь горном лугу, выше скал, где он лежал. Он услышал, что кто-то идет, и спустился взглянуть, кто это.