Лунное дитя - Страница 62

Ее земная жизнь также все больше смахивала на сумасшествие; и, поскольку для женщин такого типа месть — явление более чем обыденное, то вскоре весь гарнизон крепости потешался над ее безуспешными попытками завязать флирт с местными мужчинами. Целомудрие входило в нерушимый кодекс обитателей виллы, однако это было целомудрие позитивное, творческое, не такое, каким его выставляют в пуританских странах, превращая в худший из смертных грехов, так что «позитивным» оно остается разве что для строительных кирпичей.

Илиэль, впрочем, была достаточно умна, чтобы уже через несколько часов заметить, какими смешными выглядят в глазах окружающих эти ее попытки; но это тем не менее не послужило для нее поводом пересмотреть свое отношение к ним, как не служило до нее сотням столь же целомудренных женщин, от Дидоны до жены Потифара, до сих пор считающихся у наших психологов ярчайшими примерами обратного. Ситуация становилась напряженнее день ото дня, несмотря даже на небольшие всплески эмоций, время от времени разряжавшие обстановку. Строжайшая дисциплина, царившая на вилле, не позволяла этим всплескам вырасти до неприемлемых размеров, однако Сирил Грей не стал скрывать от брата Онофрио, что успехи, достигнутые Эдвином Артуэйтом со товарищи в своей подрывной деятельности, с каждым днем беспокоят его все больше.

— Я с радостью бы пожертвовал своими ушами, — восклицал он, — чтобы увидеть, как Эдвин Артуэйт поднимается сюда из Неаполитанской бухты, рука об руку с Lucifuge Rofocale (Духами преисподней), чтобы окончательно уничтожить нас всех при помощи какого-нибудь мистического амулета рабби Соломона! Тогда, по крайней мере, я был бы уверен, что счастье и благополучие явились к нам прямой; доставкой на дом — что называется, праздничный набор, родинки удачи и любовный напиток в комплекте, цена для подписчиков «Оккулт Ревью» два фунта одиннадцати шиллингов и три пенса.

Однако в июне настроение Илиэль наконец изменилось. Ожидание чуда, от которого готово было расцвести ее сердце, преобразило ее. Прежняя угрюмость исчезла; теперь Илиэль прямо таки сияла с утра до вечера. Физическая усталость, ни бытовые неудобства больше не заставляли ее страдать. Она подружилась с сестрой Кларой и дни напролет проводила в беседах с нею, усиленна работая спицами, совмещая, так сказать, приятное с полезным, чтобы встретить появление маленького сокровища уже готовым набором изящных вязаных вещиц. Илиэль забыла даже об ограничивавших ее свободу запретах, прежде так ее задевавших; к ней вернулась Вся природная радость и живость юности, так что если у окружающих и оставался повод следить за ней, то только затем, чтобы она чисто физически не набила себе шишек. Она больше не предавалась болезненным фантазиям и не испытывала тяги к опытам со зловещими образами. Она была у себя дома, па седьмом небе своего романа, ощущая себя главной героиней самой волшебной, всех сказок на свете. Ее любовь к Сирилу перешла В необычайно нежную, еще более возвышенную фазу; она полностью осознавала теперь всю ценность своей жизни, свое собственное достоинство. У нее появилось особое чувство природы, которого не было раньше; она ощущала свое родство с каждым листочком, с каждым цвет» в саду, рассказывала сама себе любовные истории про рыбаков, чьи парусники разноцветными пятнами раскрашивали лазурную гладь залива, воображала удивительные романы, развертывающиеся на палубах роскошных морских пароходов, пришедших откуда-нибудь Америки окружить по Средиземному морю, смеялась над проделками детей, игравших на склонах горы, и радовалась той могучей, земной силе, с которой загорелые крестьяне таскали вверх и вниз мимо ее террасы то корзины с рыбой, то цветы, то хворост. Там была одна крестьянка, уже старая; долгие годы труда оставили на ее лице неизгладимые следы морщин, однако она всякий день радовалась жизни, даже склоняясь под тяжелой ношей, и никогда не упускала случая остановиться и поприветствовать Илиэль с той душевной теплотой, которая так отличает итальянских крестьян:

— Благослови вас Бог, синьора, пусть и этот день будет для вас добрым и прекрасным!

Нет, мир и в самом деле был прекрасен для Илиэль; Сирил был лучшим возлюбленным на свете, а она сама — счастливейшей из смертных женщин.

Смерть жены крепко выбила Дугласа из колеи. Она давно стала для него чем-то вроде привычки, послушной рабыни, на которой можно было сорвать злость; кроме того, он лишился объекта своих лучших издевок. Баллок же он не просто перестал доверять; он был на него зол. В этот критический период его карьеры на помощь ему пришла мадам Кремерс. Один ее овдовевший знакомый передал ей на попечение свою дочь; что-что, а вызывать у людей доверие мадам Кремсрс умела. Эта дочь воспитывалась в каком-то интернате в Бельгии. Старуха вызвала ее по телеграфу в Париж и представила Дугласу, не скупясь на комплименты. Дугласу это пришлось более чем кстати. Девушка была юна и невинна, прелестна и настолько обворожительна, что ему показалось, что до сих пор он не встречал ничего подобного. Для Кремерс же она была важной фигурой в ее игре со влиятельным магом; благодаря ей она рассчитывала укрепить свое влияние на него. Сначала он, правда, заподозрил, что девушку подослала его старая врагиня, уже небезызвестная нам А.Б., готовая любым способом сжить его со свету. Колдун всегда желает быть единственным и самым высшим, для чего ему приходится унижать, если не уничтожать своих соперников, врагов и товарищей; настоящий же Маг ищет Высшего в Единстве, объединяясь с другими и равно участвуя во всех элементах их бытия. Разница та же, что между ненавистью и любовью. На всякий случай Дуглас провел магическое расследование и убедился, что в этом деле нет и следа «А.Б.». Даже напротив: аура мадам Кремерс показывала, что она вполне способна заменить А.К., и это опять-таки было ему на руку. Однако сначала ему нужно было ввести ее в число Четырнадцати и сделать своей правой рукой. Она же, со своей стороны, хотела сделаться для него незаменимой. Она знала, что Дугласом движет неукротимая ненависть к Сирилу Грею, и поэтому решила завоевать доверие Дугласа, предъявив ему скальп упомянутого джентльмена. Фигурально выражаясь, она принялась точить свой томагавк.

Наконец в апреле однажды наступил день, когда она решилась заговорить с ним об этом прямо.

— Послушай, Большой Брат, нам с тобой надо бы еще раз пересмотреть все это ваше дело. Мне кажется, что известные тебе дураки наделали тут много лишнего. — Она помедлила, задумчиво глядя на реку. — Ты пойми, я никого не осуждаю, кроме разве что Баллока, с которым ты поступил совершенно правильно.

Дуглас, настроение которого как раз было довольно мрачным, взглянул на нее с недоверием. Откуда она узнала о его прошлых, а тем более теперешних планах? Она же тем временем без всяких обиняков продолжала:

— Нам нужно рассчитаться с этими недоумками, разве не так? Поразить их можно только в их логове. Ты нащупал их слабое место, однако не попал в него. Так вот, я тебе подскажу, как это сделать. Эта девушка долго была с кем? С Лавинией Кинг. Вот и начни с нее! Я видела эту беспечную дочь Терпсихоры от силы минут пять, однако попила, что это далеко не высоконравственная особа, о нет, сэр. Проснись, большой Босс! Ты заварил кашу, и теперь они все ходят вокруг нее, и она в том числе. На кого мы еще можем рассчитывать? Ты вообще думаешь только о себе или о родине, о нашей Великой Британии?

Так и быть, я сама позабочусь обо всем этом. Единственное, что мне от тебя нужно, так это хорошая зацепка — и банка жирных червей, чтобы выманить рыбку на сушу, и если мне это не удастся, то можешь забыть обо мне раз и навсегда. Ты думаешь, я не сумею? Да я саму Блаватскую сколько раз сажала в лужу! Не волнуйся, я много чего умею.

Мне это, как съесть порцию селедки!

Дуглас задумался. Потом, невзирая на присутствие Кремерс, он посовещался со своими дежурными демонами. Однако их оракул был скорее двусмыслен. Дуглас решил, что он сам виноват в этом, нечетко сформулировав запрос, и повторил его другими словами. В первый раз он спросил, «ожидает ли мадам Кремерс успех в задуманном ею деле», и ответ был «да», однако в комментарии к нему просматривался намек на некую иллюзию, выражения же были такие: «Лжедмитрий», «Троянский конь» и что-то непонятное о Шотландии и острове в Британском море. Во второй раз он спросил, удастся ли Кремерс заманить Лизу в ловушку. Ответ, последовавший на это, был уже гораздо более ясен, хотя и менее утешителен. Однако после смерти жены его демоны и так вели себя странно, пораженные, казалось, то ли медлительностью, то ли страхом. Так или иначе, Дуглас услышал в их голосах подтверждение собственным ожиданиям и счел это хорошим предзнаменованием.