Лунная миля - Страница 6

Мистер Уилбрахам не особенно меня жаловал, но я утешался тем, что знал – ему вообще никто не нравится. Тем утром, едва впустив меня, он поднял с безупречно чистого своего стола крохотную розовую бумажку.

– Мистер Дент требует, чтобы вы явились к нему в кабинет, как только прибудете.

– Ну, вот я и прибыл.

– Тогда вы знаете, что делать.

Мистер Уилбрахам разжал пальцы, и розовый листок медленно опустился в корзину для мусора.

Он нажал кнопку, открылась другая пара дверей, ведущая в офисы. Я направился по коридору, устланному светло-серым ковром, в кабинет, выделенный таким же, как я, внештатным сотрудникам компании. Этим утром он пустовал, а значит, я с чистой совестью мог расположиться там с максимальным комфортом. Войдя, я позволил себе немного помечтать – представил, что к концу дня этот офис станет постоянным местом моей работы. Выкинув эту мысль из головы, я бросил на стол свои сумки. В спортивной сумке – фотоаппарат и прочее оборудование, которое я использовал, когда следил за Брэндоном Трескоттом. В чехле для ноутбука – собственно ноутбук плюс фотография моей дочери. Я снял кобуру с пистолетом и убрал ее в ящик стола. Там она и останется до конца дня – таскать с собой пушку мне нравилось не больше чем есть брюссельскую капусту.

Покинув стеклянную коробку офиса, я направился по светло-серому коридору в кабинет Джереми Дента. Дент был вице-президентом по персоналу. Именно он пару лет назад начал подкидывать мне работу от «Дюхамел-Стэндифорд». До этого я работал на себя. Офисом мне служила комната в колокольне церкви Святого Бартоломью – результат абсолютно незаконного договора между мной и отцом Драммондом, тамошним пастором. Когда же епархии Бостона пришла пора расплачиваться за священников-педофилов, которых они покрывали и защищали десятки лет, в церковь Святого Барта направили комиссию с проверкой. Вследствие этого визита мой офис исчез без следа – точно так же, как и колокол, который, говорят, висел в колокольне еще до меня, но который в последний раз видели, когда в Белом доме сидел Джимми Картер.

Дент, происходивший из древнего рода виргинских солдат-джентльменов, закончил Вест-Пойнт третьим в выпуске. Затем – служба во Вьетнаме, Военная академия, взлет по карьерной лестнице. Он командовал войсками в Ливане, а вернувшись домой, неожиданно уволился в запас. Взял и бросил все в возрасте тридцати шести лет и в звании подполковника, по причинам, оставшимся загадкой. В Бостоне судьба свела его с друзьями семьи – из тех, чьи предки некогда вырезали свои имена на досках «Мэйфлауэра», – и они сказали, что для него может найтись место в фирме, о которой в их кругах вообще говорить не принято – до тех пор, пока дела идут нормально.

Двадцать пять лет спустя Дент стал в фирме полноправным партнером. Он обзавелся белым, колониального стиля особняком в Довере и летней резиденцией в Виньярд-Хэвене. У него была красавица-жена, похожий на него как две капли воды сын, две красавицы-дочери и четверо внуков, выглядевших так, словно после школы они позируют для рекламы «Аберкромби». Никто не знал, что заставило его когда-то оставить службу, но это что-то до сих пор занозой сидело в нем. При всем обаянии этого человека в его обществе каждый невольно напрягался, словно чувствуя, что ему и самому с собой неуютно.

– Входи, Патрик, – сказал он после того, как секретарь проводил меня к его двери.

Я вошел, пожал ему руку. За его правым плечом высилось здание Бостонской таможни, а из-под левого локтя протянулась полоса международного аэропорта Логан.

– Присаживайся, присаживайся.

Я так и поступил, а Джереми Дент откинулся в кресле и с минуту созерцал панораму города, открывавшуюся из окон углового офиса.

– Лейтон и Сьюзан Трескотт позвонили мне вчера вечером. Сказали, что ты решил ситуацию с Брэндоном. Провел его, вынудил проколоться.

– Нетрудно было, – кивнул я.

Словно решив отметить это тостом, он поднял стакан и отпил воды.

– Они сказали мне, что подумывают отправить его в Европу.

– Служба надзора над условно осужденными будет в полном восторге.

Он поднял брови, глядя на собственное отражение.

– Я сказал то же самое. А ведь мать у него судья. Сильно удивилась. Господи, вот они, детки. Способов испортить ребенка – миллион, а воспитать правильно – дай бог, если штуки три наберется. Конечно, все от матери зависит. Лично я, как отец, всегда считал, что лучше ни во что не лезть и надеяться, что все как-нибудь само образуется.

Он допил воду, снял ноги с краешка стола.

– Не желаешь соку? Или еще чего-нибудь в этом роде? Кофе мне больше нельзя.

– С удовольствием.

Он подошел к бару под плоским телеэкраном, достал бутылку клюквенного сока, вынул лед. Принес два стакана, звякнул одним о другой, и мы дружно отпили клюквенного сока из тяжелого уотерфордского хрусталя. Затем задница его вернулась в кресло, ноги – на краешек стола, а взор – к городу.

– Ты, наверное, интересуешься, каков твой статус в нашей компании.

Я слегка приподнял брови, надеясь, что это продемонстрирует ему: ну да, я заинтересован, но давить не хочу.

– Ты отлично для нас поработал, и я помню, что обещал подумать о том, чтобы после завершения дела Трескоттов взять тебя в штат.

– Помню такое, да.

Он улыбнулся, снова отпил соку.

– Ты полагаешь, дело завершено?

– С Брэндоном Трескоттом?

Он кивнул.

– Полагаю, да. Насколько в этой ситуации вообще можно надеяться на успешное завершение. Я имею в виду, что моей задачей было вынудить его проколоться и продемонстрировать свое богатство до того, как до него под видом стриптизерши доберется какая-нибудь журналистка из таблоида. Думаю, Трескотты уже начали перепрятывать свои активы.

Он хохотнул:

– Начали вчера, часов в пять вечера.

– Значит, все хорошо. По-моему, я справился.

Он кивнул:

– Так и есть. Ты сэкономил им кучу денег и показал нас в хорошем свете.

Я выждал – сейчас появится «но».

– Но, – сказал он, – Брэндон Трескотт сказал родителям, что ты угрожал ему. И к тому же оскорбил его. На его же собственной кухне.

– Назвал его идиотом, если правильно помню.

Он взял со стола листок бумаги:

– И кретином. И придурком. И шутил на тему того, что он отправляет людей в кому.

– Он ту девчонку в больницу отправил, – сказал я. – Пожизненно.

Дент пожал плечами:

– Нам платят не за то, чтобы мы беспокоились о ней или ее семье. Нам платят за то, чтобы мы не допустили, чтобы они обобрали наших клиентов до нитки. Пострадавшие? Не наша проблема.

– Я об этом и не говорю.

– Ты только что сказал, я цитирую: «Он ту девчонку в больницу отправил».

– И никакого зла на него я за это не держу. Как вы и сказали – это работа. И я ее выполнил.

– Но ты оскорбил его, Патрик.

Я повторил каждое слово:

– Я. Оскорбил. Его.

– Ага. А его родители – те люди, благодаря которым мы пока еще при деле.

Я поставил стакан на стол.

– Я подтвердил им то, что все и так знали, – что их сын, научно выражаясь, идиот редкого калибра. Я выдал им всю информацию, необходимую для того, чтобы они и дальше могли защищать его от самого себя и чтобы родители парализованной девчонки не наложили лап на его машину за двести тысяч долларов.

На секунду глаза его раскрылись.

– Это столько она стоит? «Астон-мартин»?

Я кивнул.

– Двести тысяч, – присвистнул он. – За британскую машину.

Какое-то время мы сидели в тишине. Сок я оставил там, где он и был, и наконец сказал:

– Значит, никакой постоянной работы, так?

– Так. – Он медленно качнул головой. – Патрик, ты пока что не понимаешь местной культуры. Ты отличный сыщик, но тот факт, что ты постоянно ищешь повода для драки…

– Да о какой драке речь?

– О какой драке? – Он усмехнулся и отсалютовал стаканом. – Ты думаешь, что носишь красивый костюм, а я вижу только классовую ненависть, в которую ты закутан. И клиенты наши тоже ее видят. Как ты думаешь, почему ты до сих пор не познакомился с Большим Д.?