Лунная миля - Страница 4

– Чего? – ответил я, еще толком не проснувшись. Взглянул на определитель – звонили с частного номера.

– Один раз ты ее нашел. Поищи опять.

– Слушайте, вы вообще кто?

– За тобой должок, – просочилось из трубки.

– Проспись, а? – сказал я. – До свидания.

– За тобой должок, – повторила женщина. И бросила трубку.

Утром я уже не был уверен, не приснился ли мне этот звонок. Но даже если не приснился, мне уже трудно было сообразить, этой ночью он раздался или предыдущей. Я подумал и решил, что к завтрашнему дню наверняка забуду о нем вообще.

По дороге к метро я выпил кофе. Грязное небо с драными облаками нависало над головой, в канализационных стоках шуршали серые хрупкие листья, которые сгниют с первым же снегом. Деревья по обе стороны Кресент-авеню стояли с голыми ветвями, и холодный ветер с океана проникал под одежду. Станция метро располагалась между концом Кресент-авеню и бухтой. Ведущая на платформу лестница уже была забита людьми, однако я все равно заметил в толпе лицо, которое надеялся никогда больше не увидеть. Усталое, изрезанное морщинами лицо женщины, которую удача всю жизнь обходила стороной. Когда я подошел поближе, она попыталась улыбнуться и приветственно махнула рукой.

Беатрис Маккриди.

– Эй, Патрик! – На верхних ступеньках ветер дул сильнее, и она защищалась от него, кутаясь в тонкую джинсовую куртку с поднятым до ушей воротником.

– Привет, Беатрис.

– Ты уж извини, что я тебе ночью звонила. Я… – Она беспомощно пожала плечами и обвела взглядом толкущихся на платформе пассажиров.

– Ничего страшного.

Спешащие к турникетам люди задевали нас плечами, и мы отошли в сторонку, поближе к белой металлической стене с нанесенной на нее картой метро.

– Хорошо выглядишь, – сказала она.

– Ты тоже.

– Спасибо, что соврал, – сказала она.

– Да нет, все так и есть, – снова соврал я.

Я прикинул – ей должно быть лет пятьдесят. В наши дни пятьдесят – это новые сорок, хотя в ее случае – скорее новые шестьдесят. Некогда рыжевато-золотистые волосы поседели. В морщинах на лице впору было хранить гравий. Она производила впечатление человека, изо всех сил цепляющегося за скользкую стену из мыла.

Много лет назад – считай, целую жизнь тому назад – похитили ее племянницу.

Я нашел ее и вернул домой, матери, сестре Беа – Хелен, даже несмотря на то что мать из Хелен была так себе.

– Как дети?

– Дети? – удивилась она. – У меня только один ребенок.

Господи.

Я порылся в памяти. Мальчик, это я помню. Ему тогда было лет пять, может, шесть. Черт, или семь? Марк. Нет. Мэтт. Нет. Мартин. Да, точно – Мартин.

Я подумал было, что можно рискнуть и озвучить его имя, но пауза в разговоре и так уже тянулась слишком долго.

– Мэтт, – сказала она, внимательно глядя на меня. – Ему восемнадцать исполнилось. Старшеклассник, в «Монументе» учится.

Средняя школа «Монумент» относилась к числу тех, где детишки учат математику, подсчитывая отстрелянные гильзы.

– Ясно, – сказал я. – И как ему там, нравится?

– Он… Ну, с учетом обстоятельств, он… Иногда его надо наставлять на путь истинный, но вообще все могло быть гораздо хуже.

– Вот и хорошо.

Стоило мне произнести эти слова, как я об этом пожалел – настолько жалко и лживо они прозвучали. Ее зеленые глаза на секунду сверкнули, как будто она хотела в деталях мне рассказать, насколько, мать твою, хорошо у нее сложилась жизнь после того, как я помог отправить ее мужа за решетку. Его звали Лайонел, и он был нормальным, достойным человеком, который однажды из лучших побуждений решился на преступление, а потом беспомощно наблюдал, как оно превращается в кровавую лавину. Он мне действительно нравился. Жестокая ирония расследования заключалась в том, что злодеи мне нравились гораздо больше, чем пострадавшие. За исключением Беатрис. Она и Аманда были единственными невинными участниками во всей той гнилой истории.

А теперь она смотрела на меня, как будто пыталась разглядеть сквозь фальшивую ауру, которой я себя окружил. Разглядеть меня настоящего, меня более достойного.

Через турникеты прошла группка подростков в одинаковых куртках – судя по нашивкам, сборная школы Бостонского колледжа, что в десяти минутах ходьбы от бульвара Моррисей.

– Аманде было сколько, четыре, когда ты ее нашел? – спросила Беа.

– Ага.

– Теперь уже шестнадцать. Почти семнадцать. – Она ткнула подбородком в сторону спортсменов, спускавшихся по лестнице. – Их возраста.

Меня ее слова ужалили в самое сердце. Каким-то образом я жил, отрицая саму идею того, что Аманда Маккриди выросла. Что она может быть кем-то еще, кроме четырехлетней девочки, которую в последний раз я видел в квартире ее матери – на экране мелькала реклама собачьего корма, отбрасывая на ее лицо разноцветные блики.

– Шестнадцать, – повторил я.

– Даже не верится, – улыбнулась Беатрис. – Куда время ушло?

– В чью-то еще жизнь.

– Это точно.

Мимо прошла еще одна группа спортсменов и несколько школьников, на вид – ботаников.

– По телефону ты сказала, что она опять пропала.

– Ага.

– Сбежала из дома?

– Ну, с такой матерью это не исключено.

– А есть повод думать, что все… я не знаю… серьезнее?

– Ну, как минимум Хелен отказывается признать, что она пропала.

– А в полицию звонили?

– Конечно, – кивнула она. – Они спросили Хелен, Хелен сказала, что с Амандой все в порядке. Больше они и спрашивать ничего не стали.

– Почему?

– Почему? Да потому что в девяносто восьмом как раз копы ее и похитили. Хелен наняла юриста, он засудил и копов, и их профсоюз, и муниципальные власти. Выбил из них три миллиона. Один прикарманил, а два достались Аманде – то есть ее доверительному фонду. Копы и к Хелен, и к Аманде, и вообще ко всему этому делу близко даже подходить боятся. Когда Хелен говорит им, что «с Амандой все в порядке, отвяжитесь», как ты думаешь, как они поступают?

– А с кем-нибудь из прессы ты не разговаривала?

– Разговаривала, – сказала она. – Они тоже не хотят связываться.

– С чего бы?

Она пожала плечами:

– Видимо, есть темы поинтереснее.

Бред какой-то. Она явно чего-то недоговаривала, хотя чего именно, я понять не мог.

– И чем я могу помочь?

– Не знаю, – сказала она. – Чем?

Ветерок трепал ее седые волосы. Не было никакого сомнения, что она винит меня в том, что ее мужа подстрелили, а потом арестовали – пока он валялся на больничной койке. Однажды он вышел из дома, чтобы встретиться со мной в баре в Южном Бостоне. Оттуда попал в больницу. Из больницы – в КПЗ. А оттуда – в тюрьму. Вот как вышел в четверг вечером из дома, так до сих пор и не вернулся.

Беатрис смотрела на меня так, как смотрели монашки в начальной школе. Мне и тогда это не нравилось, и сейчас не понравилось.

– Беатрис, – сказал я. – Мне очень жаль, что твой муж похитил твою племянницу, потому что считал, что его сестра – не мать, а дерьмо.

– Считал?

– Ну, он все-таки ее похитил.

– Для ее же блага.

– Ага, ага. Может, тогда вообще позволим всем решать, что лучше для чужих детей, а? Почему бы и нет? Эй, детишки! Если у вас хреновые родители, милости просим к ближайшей станции метро. Мы всех вас отправим в Вонкавилл, где вы будете жить долго и счастливо.

– Все сказал?

– Хрена лысого. – Я чувствовал, как закипает долгие годы копившаяся внутри ярость, которую с каждым годом держать в себе все труднее. – Сколько лет меня с говном мешают за то, что я хорошо выполняю свою работу! Меня наняли, Беа, и я сделал что от меня требовалось.

– Бедняжка, – сказала она. – Никто тебя не понимает.

– И это ты меня наняла. Ты сказала: «Найди мою племянницу», и я ее нашел. Так что если хочешь винить меня и презрительно вскидывать брови – ради бога. Я все сделал правильно.

– И многие пострадали.

– Я им никакого вреда не причинил. Я нашел Аманду и вернул ее домой.