Луна во второй четверти - Страница 3

Не верит Меланюк в пришельцев, подумала Варька, и правильно делает.

Она тоже не верила в пришельцев — кто же в них верит, — во всяком случае, не больше, чем, в, скажем, способность двигать предметы посредством усилия воли. Но в человеке живет надежда на Чудо. На Нечто, что снисходит просто так, даром и меняет всю твою жизнь, поскольку самим своим существованием доказывает, что есть в мире нечто большее, чем унылая лямка, в которую впрягаются и тянут от и до. И что бы там ни говорил тот же Шерстобитов, ему не пришельцы нужны. Ему Чудо требуется. И Приобщение. А вот Меланюк уже знает, что чудес нет. Причем, на собственном опыте знает.

— Как там картошка, Пудик? — спросила она.

Пудик потыкал в картошину палочкой, потом выкатил ее из углей, отсвечивающих парчовыми переливами.

— Порядок, — проворчал он, — можно жрать…

Пудик не прогадал. Он мечтал об активном отдыхе на природе, и получил чего желал. Но еще больше выгадал Шерстобитов, заполучив хозяйственного и основательного Пудика. И попытался закрепить успех.

— Погоди, — сказал он, — успеется. Возьми-ка рамку!

— Так остынет же, — забеспокоился Пудик.

— Не остынет. Не так держи — свободно. Да не зажимай же…

— Само как-то зажимается, — беспомощно объяснил Пудик, непроизвольно стискивая могучий кулак.

— Сделай несколько проходок. Да не так, меандром! Галсами ходи. Да не напрягай же так мышцы!

Пудик сокрушенно покачал головой.

— Я ж говорю, не получается… рамка, наверное, некачественная.

Шерстобитов не понял юмора.

— Тут рамка — чисто формальное вспомогательное орудие. Она реагирует на непроизвольное, подсознательное сокращение мышц.

— Нет, — Пудик вновь присел к костру. Сосредоточенно перебрасывал горячую картошку с ладони на ладонь. — У меня не бывает непроизвольных сокращений мышц. Только произвольные…

Должно быть, нервные посетители университетской читалки, глядя на бугристые Сашкины мышцы, перекатывающиеся под застиранным тельником, на его круглую стриженую голову, полагали, что библиотека наконец-то взялась за ум, остепенилась и завела себе какую-никакую, но крышу.

— Нечувствителен ты к паранормальным воздействиям, Пудище, — флегматично констатировал Анджей, — чурбан ты бесчувственный. И чего это тебя на психфак понесло?

— А чего? — переспросил Пудик, морщась от едкого дыма, — чем психфак-то плох?

— Нет, правда, — не отставал Анджей, — Пудище, колись. Такие, как ты, в спецназ идут. На контрактную.

— А я и собирался на контрактную… — Пудик, казалось, не замечал иронии, — У меня братан в десанте. Мы ж качки люберецкие, нас любой спецназ с руками оторвет. Он старший был, а я, вроде, при нем.

Он смолк, сосредоточенно дуя на картошку.

— Ну? — подсказала Лера.

Приятно, должно быть, вот так, работать в паре… понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда. Остальной мир не то, чтобы враждебен, просто безразличен…

— Ну… — Пудик разломил картошину, откусил кусочек, глядя на бирюзовые язычки пламени, — странная петрушка получилась. Короче, решили мы себе спортзал оборудовать. Пошли по инстанциям всяким — мол, подрастающее поколение, спорт против наркотиков, все такое… Ну, выделили нам подвал. Мы, значит, губы раскатали, обои там налепили, постеры — с Арнольдом, с Чаком… железо поставили… А потом какая-то сука телегу накатала, что у нас там сплошной, извиняюсь, психфак, и моральное разложение. Короче, отобрали у нас этот подвал — дождались, падлы, пока мы его отремонтировали, чуть не языком вылизали, и отобрали. Бесплатная, блин, рабочая сила — вот кем мы для них были.

Он вздохнул…

— Не понимаю, — Артем любил во всем усматривать логическую последовательность, — при чем тут психология?

Пудик почесал пятерней круглый затылок.

— Стены-то неровные были в том подвале… Обои как проклеишь? А мы хотели, чтобы все путем. Натаскали макулатуры, газеты, книги старые потрошили. Бобер от отца-покойника кучу книг притаранил, я начал странички отрывать и зачитался. Я и мы называется. Как, типа, человек среди людей себя чувствует… Автор этот, Леви его фамилия, и фотка сзади — надо же, думаю, ушастый, из себя невидный, а сечет! Начал читать, втянулся. Юнга там, Кречмера. Как раз Юнг тогда на лотках появился. Ну, этот позаковыристей оказался… Что ж, думаю, Леви этот допер, а я, выходит, не допру? Карандаш взял, тетрадку, словарь иностранных слов… Так и пошло.

Артем тихонько ткнул Варвару острым локтем в бок.

— Он высший бал набрал, — шепотом пояснил он Варваре.

— Я уж такой, — виновато откомментировал Пудик, — как вцеплюсь во что-то, не отстану. Такая уж у меня хватка.

— Во всем мне хочется дойти до самой сути, — с преувеличенным пафосом продекламировал Анджей.

— Во всем? — задумался Пудик, и покачал головой, — Не… На все сил не хватает.

Анджей хмыкнул, разве что пальцем у виска не покрутил.

— Эх ты, Пудище, — перехватила мяч Лера, — ты хоть что-то, кроме своего Юнга читал?

— Стихи-то? Когда? Вот, классику осваиваю потихоньку…

Пудик вздохнул, вновь сокрушенно покачал головой и смолк.

Белые ночи уже сошли, оставив лишь долгие сумерки, наполненные акварельной прохладой, да мягкое свечение, в котором словно плыли дальние острова на горизонте, кромка зубчатого леса на выдающемся далеко в море мысу — который здесь зовется наволок. Над этим темным, точно вырезанным из черной бумаги лесом, поднималась прибывающая бледная луна, отчего все вместе еще больше напоминало детский рисунок.

Шерстобитов неплотно сжал в кулаке правой Г-образную рамку, крутил ее указательным пальцем левой, чтобы проверить, свободно ли она вращается.

— Кто еще хочет попробовать? — с надеждой обвел он взглядом сидящих, — Ты?

— Ну, уж нет, — замотала головой Варвара.

— Почему? Ты, хотя и не сенситив по фенотипу, — он скептически оглядел коренастую Варькину фигуру, — все же женщина… а вы чуткие по самой своей природе.

У самого Шерстобитова, похоже, никакой чуткости. Да и зачем она ему. Варька привычно ощущала собственную неуклюжесть. Ну, не Лера… что уж тут поделать. В принципе, она притерпелась, но когда вот так ни с того, ни с сего напоминают…

Ладно, хоть с рамкой отстал.

Варька представила, как она идет, глядя перед собой и держа рамку в вытянутой руке. Дурацкое зрелище. А остальные смотрят в спину и хихикают.

— Не хочу, — твердо сказала она, подтянув под подбородок колени и на всякий случай придвигаясь поближе к Артему.

— Давай я попробую, — тут же с готовностью вызвал Артем огонь на себя.

Шерстобитов, прищурившись, оглядел его оценивающе…

— Может, толк и выйдет… Потренировать бы немного. Ладно, отложим на завтра. Картируем зону, отграничим центральное пятно, и погоняем тебя и, вон, ее, — Кивнул на Леру. Поднялся.

— А сейчас для разминки, пока не стемнело… Пошли, Яблонский. Бери вон ту рамку. Ты влево, я вправо… Колышки прихвати — отметишь точки.

Анджей неохотно поднялся.

— Фанатизм заразителен, — Артем глядел в удаляющуюся спину, — ни за что не подумал бы, что Анджей паранормальщиной увлекается.

— Для понту, — пояснил Пудик, — Девкам головы морочить хорошо. Тарелки-марелки, уфология-хренология…

— А ты? — поинтересовалась Варвара.

— А что — я? Я свое дело честно делаю. Вадька дорогу оплачивает, я ему ящики таскаю. Продукты закупил, посчитал все — вес, калории. А с фигней этой — сама видела, не идет у меня. Слишком тонкая материя. А за ними наблюдать забавно — тут же все на чистом самовнушении держится…

— Тоже опыт проводишь! — сообразила Варвара.

— Полевой эксперимент. А чего? На такие камлания обычно посторонних не пускают, только избранный круг. А тут наблюдай процесс изнутри сколько влезет.

— Хитрый ты, Пудик.

— Какой же я хитрый? Я честный.

— А вы, Игорь Оскарович? — Артем обернулся к Меланюку, — согласились бы?

— На что, Артем?

— Ну, пройтись с этой рамкой…

— Нет, — твердо ответил Меланюк, — нет. Не знаю, что заставляет вращаться эти рамки, но пришельцы тут совершенно ни причем… Тут совсем другие силы.