Луна во второй четверти - Страница 18
Впрочем, подумала она, что-то в этом есть. Как они стояли, эти двое… Непонятная семья, страшная…
— Брось! — сказала она скорее самой себе, — просто живут на отшибе, вот и отвыкли от людей. Так бывает.
— Тут нет людей.
— Ну, ты это уж слишком…
— Эти? Да они ж не люди вовсе! А ты что думала? Думала, Шерстобитова найдут? Не найдут. Его забрали. Эти… чужие… к себе забрали.
— Заблудиться он мог, — неуверенно сказала Варвара, — лес, он тут такой, знаешь…
— А я говорю — никогда мы его больше не увидим. Потому что…
— Не хочу слушать!
Варвара зажала уши ладонями, но все равно услышала свистящий шепот Леры:
— Они не вернутся… Никто больше не вернется…
— Ты сошла с ума! — крикнула Варвара, — Замолчи! Ну, пожалуйста, замолчи!
В комнате неожиданно стало еще темней. Она резко обернулась — темное нечто отпрянуло от окна. Кто-то снаружи заглядывал в дом, прижавшись к стеклу…
— Кто там? — взвизгнула Лера.
— Не знаю…
Тень пропала так же внезапно, как и появилась.
— Кто это был?
— Они. Оно!
— Чужие?!
Варвара затрясла головой, отгоняя наваждение.
— Послушай, может, если мы попробуем выскочить отсюда… только быстро… успеем добежать до Катерины.
— Нет! — Лера вцепилась в край столешницы, словно Варвара собиралась тащить ее силой, — Не пойду! Не открывай!
— Ладно…
Они сидели, вглядываясь в равнодушный белесый мир за окном…
— Э-гей! — Артем приложил руки ко рту рупором и вновь воскликнул, — Эй!
— Ветви ближайших деревьев шелохнулись, точно по ним пробежала волна дрожи.
Пудик присел на корточки, охватив Бардака за шею.
— Нюхай, дурень, — бормотал он, — ищи! Ну ищи, кому сказано!
Бардак смущенно отворачивался и жался к коленям.
— Я ж говорил, — Анджей безнадежно махнул рукой, — толку от него…
Кологреев осмотрелся, покачал ветку можжевельника.
— Истоптано тут все, — сказал он, — кругами он, что ль ходил, по этой поляне?
— Ну да, — уныло сказал Артем. — Это у него метод такой.
— Ишь ты! Метод! Сидел бы дома со своим методом, цел бы остался… вон, сапожищами бухал, аж в земле вмятины.
— Погодите, Миша, — Меланюк вдруг застыл, вглядываясь, потом нагнулся. Когда он выпрямился, в ладони у него что-то блеснуло.
— Анджей, это твои часы? — спросил он.
— Ну, мои, — Анджей вздохнул, — точно. Только они у Вадьки были. Потому как электроника сбоит в аномальной зоне. Ремешок тут хлипкий. Расстегнулся, похоже.
— А если собаке дать? — предположил Пудик.
— Так я ж их носил вон сколько…
— Трясина тут где-то поблизости, кажется? — Меланюк обернулся к Мишке.
— Подале она… там, за озером…
— Побежал и провалился, так? Прямо в болото? И крикнуть не успел? — теперь уже Пудик приложил руку ко рту и крикнул, — Э-эй!
— Тш-ш… — неожиданно накинулся на него Мишка, — не ори. Услышит.
— Я для того и кричу.
— Да не ваш, а этот… зверь! Ваш-то, сдается, — он безнадежно махнул рукой, — уже ничего не услышит.
— Зверь? Ну, услышит. Не набросится же сейчас, среди бела дня! Нельзя ж так бояться.
— А как же иначе? — удивился ветеринар, — Его все боятся.
— Все?
Артем внимательно поглядел на него и Кологреев не выдержал первым, отвел взгляд.
— Миша, это был действительно волк? — спросил Артем.
— Волк… — ветеринар искоса взглянул на Артема, — а вы что подумали?
— Не знаю, — Артем нерешительно покачал головой, — просто… все это странно. В такой близости к жилью — я думал, зверь должен избегать человека.
Мишка какое-то время мрачно смотрел на него, потом потянул за рукав.
— Притормози немного, — сказал он.
Артем замедлил шаг, чуть отдалившись от остальных.
— Вы, городские, в такие байки не верите… Смеяться не будешь?
— Вот те крест!
Мишка вздохнул.
— Это не волк. Нет здесь никаких волков. Перебили всех. Дед Катеринин шалит — Маркел Баженин. Думаешь, чего Иван так ярится?
Артем уставился на него.
— Ты хочешь сказать, что это — человек?
— Какой там человек? Мертвяк. Навь… Могилу видел с хрестом? Домовище на угоре… Так это его могила.
— Он что — из могилы вылезает?
— Он… — Мишка вновь глубоко, порывисто вздохнул, и, словно его прорвало, торопливо продолжал, — у них в роду все такие — на всякие кудесы горазды: отец Маркела дождь умел вызывать. А как скотина у кого потеряется, сразу к нему шли — он и говорил — там-то мол, там-то и там-то… Заговоры знал, травами лечил — доктора-то откуда взять? Не в город же ехать. И Маркел такой был. Знатливый с ранних лет… пойдет на косьбу — и все, и нет его… Зверем обернувшись, по лесам рыщет. Через нож перекидывался — все они так. Устьяне и нашли как-то нож этот, у большой вараки он был, в землю воткнутый… Ну и вынули — пущай, мол, бегает себе, в волчьй-то шкуре… он, значит, прибежал к вараке, ищет нож, чтобы через него перекинуться, а ножа-то и нет! Он повыл-повыл, и опять в суземы побег. Две луны по лесу бродил. Батька его тогда пошел к старосте, говорит — верни нож, а то как бы худа не было! Я, говорит, такую порчу на тебя напущу, хуже казней Египетских… Тот нож и вернул. А как колдун воткнул его в землю, на угоре-то, и сам Маркел воротился. Весь шерстью оброслый… Батя его и повел поутру за деревню, выкупал в утренней росе на ущербной луне, слова какие-то пошептал, вся шерсть и сошла. Потом, значить, батя маркелов помер, Маркел сам остался… и за знахаря, и за кладознатца. Жену себе, значит, взял — она, понятно дело, боялась, кто ж пойдет за такого, так он ее приворожил, да так, что она ему всю жисть десятую дорогу забегала, в глаза смотрела — что, мол, желаешь, кормилец? У него кудесного талану было поболе, чем, даже у бати его, у Маркела, слава о нем пошла от Летних гор аж до Гирла… ну, и пришли за ним… От жены оторвали, от детишек… Увезли на Соловки… Вредитель мол, кулак, суеверья распространяет. А как такого знатливого удержишь? Он зверем обернулся, конвойному горло перегрыз — и домой… к хозяйке, к детишкам… Уж палили ему вдогон, палили — а как колдуна убьешь? Тут особые пули нужны, заговоренные пули, серебряные… в ту же луну отлитые… Начальник этот, комендант лагеря, как узнал, сам озверел, хуже волка лютого. Велел — вернуть. Послали ему вдогон солдатиков, человек пять. А тот уж далеко ушел, за Пертозеро, в самые суземы… А как волком в родной дом придешь? Он, значит, до вараки добежал, нож этот ржавый лапой когтистой раскопал, голову перекинулся, и оборотился человеком… И — берегом озера, значит, домой… Тут-то они его и настигли. Убить не убили, а повязали, к дереву прикрутили, стали пытать — тебе, мол, тут все клады известны, скажи, тогда и семейство твое не тронем, и тебя лютой смертью не изведем, отведем обратно, по уставу все, по правильнику… Он молчит… Какая у связанного волшебная сила?
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил Артем.
— Дед мой, совсем тогда еще мальчишкой был, видел все своими глазами… корова заблудилась, так он ее искал, забрел на угор, вот все и видел. Только к нему, к Маркелу, значит, подступились, как он охнул, глаза закатил и на веревках и обвис…
— Сознание потерял? — сочувственно спросил Артем.
— Какое там! Помер. Как есть помер! Они ему пульсы щупают, веки открывают, а он лежит синий и не дышит. Что с мертвяка возьмешь? Они его бросили. Веревки сняли и бросили. И тут видят — встает! Сам встает, на четвереньки, уши на затылок ползут, и шерстью обрастает. Они — бежать, а ноги не несут… к месту приросли… Порвал он их. Тут же, на месте и порвал. Ну, дед мой прохватился — бежать… Прибежал в деревню, кричит — воротился, мол, Маркел, но не живым, а мертвым, не человеком, а зверем! Устьяне ему — врешь, дурень! А он — нет, правду говорю, вот те хрест! Сами поглядите! Ну, поверили они, не поверили, а побежали туда… а он лежит, холодный совсем. В человечьем обличье лежит… и те рядом, растерзанные… Ну, устьяне что, перехрестились, уполномочного из Чупы вызвали, тот постановил — зверем загрызены лютым. И уехал восвояси. А Маркела погребли на буеве, не на кладбище же такого хоронить. Но хрест поставили. На меженье как раз это было.