Лукоеды - Страница 6
— Боже милостивый.
— Все бы ничего, но кому захочется выплясывать танец смерти где-нибудь на бастионе, убегая от этих тварей.
Персиваль идет вперед через скрытую дверь в панельной обшивке библиотеки. В конце узкого холла перед тем, как спускаться по круговой лестнице вниз, Персиваль снимает со стены позолоченный канделябр. Который стоит целое состояние. Оценю его позже. Будет время, надо внимательно посмотреть клеймо и контур. И вес прикинуть.
Пять свечей мерцают в сыром промозглом воздухе. Под сводчатыми каменными потолками. Проходим дверь с кучей золы рядом. Другая завалена поленьями. Комнаты полные свинцовых раковин. И выходим на перекресток. Туннелей. Из одного доносятся бульканье воды и звуки моря. Прямо впереди, над каменными плитами. От которых несет холодом. Сквозь пару носок из овечьей шерсти и туфли для бильярда, которые, как мне сказали, когда я их покупал, водонепроницаемы и сделаны из корня верескового дерева. Персиваль останавливается. В стене выполнена надгробная плита с выбитыми на ней черепом и скрещенными костями под гербом, на котором изображены поднятая человеческая рука между оленем и львом, стоящим на задних лапах.
— Отлив, сэр. Но временами здесь стоит такой рев, что лопаются барабанные перепонки. А то, что это дверь и не догадаешься, не так ли? Это вход в винные погреба. В прежние времена тут были катакомбы. Быстро сюда не попадешь. Местный гранит в девять дюймов толщиной. Но сейчас, мы покачаем его как ребенка, туда, сюда и вот тут толкнем.
Огромная плита откатывается, открывая дубовую дверь. Я держу амбарную книгу и канделябр. Вес последнего умиляет. Персиваль открывает дверь тремя ключами. Внутри установленные друг на друга клети. Воздух неподвижный и затхлый. Оазис бутылок из темного стекла, аккуратно уложенных в солому. Ярд за ярдом. Ярус над ярусом кларета, шампанского, бургундского, разлитого в магнумы, иеровоамы, реовоамы и мафусаилы. А дальше разные сорта портвейна, бренди, рома, не говоря уже о мадере и мозеле в бутылках из светлого зеленого стекла.
— И так до самого конца, сэр. Говорят, дыхание смерти вину не страшна. Я в этом особо не разбираюсь, кроме того как налить, да хранить, но то что ваш желудок возрадуется и горло не пересохнет от жажды, это точно. И еще, сэр, раз уж мы здесь одни, то хотел бы вам сказать, что этот мистер Эрконвальд отвел меня в сторону и поставил в известность, что почти все они, кроме женщины, вегетарианцы и строгие приверженцы метрической системы, опять таки кроме женщины. А после этого, вы бы видели, сэр, он вынул из кармана луковицу размером с редьку, отхватил от нее кусман размером с ваш кулак и сжевал, как будто это было самое сладкое яблочко из райского сада.
На массивный сервант из красного дерева в столовой выставили большую бутылку шампанского, которую Персиваль принес из катакомб, вместе с позолоченными бокалами и соусницами. Сервант без предупреждения рухнул. Пробка шампанского вырвалась вверх из проволочной оплетки. Обратив мое внимание на прекрасное качество канделябра, в который она попала, выбив хрусталик, шлепнувшийся в мой суп. Обильно залив мой галстук и смокинг. Роза, сидевшая рядом со мной справа, быстро погасила сатанинскую улыбку, мелькнувшую у нее на лице.
— Ах, да, сэр, хорошо, что вспомнил, забыл вам сказать, не переступайте через линии, что я нанес мелом на полу в разных местах, не то уйдете вниз быстрее самого скоростного лифта.
— Спасибо. Вино пропало?
— Ничуть, сэр, пениться полное жизни.
— Прошу всех извинить меня.
— О, любезный, ну что вы.
Сидим все вместе и молчим. Поедая суп из листьев капусты и картофеля. Супницу с которым принес Оскар, а Персиваль разлил по тарелкам. Роза с большим шумом втягивает его между губ. Постоянно жалуясь, сколько ей пришлось ехать, чтобы пообедать.
— Я больше не могу ждать, дайте же что-нибудь перекусить.
Объявив обед, Персиваль удалился. И мне пришлось самому выводить народ из библиотеки через разные комнаты и коридоры в попытке достичь столовой. Что в конце концов удалось с помощью Элмера. Чей большой черный нос уловил чудный для собаки аромат. В ходе поисков Эрконвальд прокомментировал остроконечные арки, выполненные трилистником. Заимствованы, сказал он, у пирамиды Хуфу. Влияние которой снова можно видеть в остроконечной круговой арке над срединными эркерами в столовой.
Чучело огромного питона свисает с балкона менестреля, разинув рот прямо в комнату. От чего Элмер даже зарычал. И напомнил тему, от которого я чуть не подавился слюной и, не сдержавшись, пукнул. Но оказавшаяся в нужном месте обивки стула прореха приглушила, ушедший в нее пердеж.
Разговор не улучшился при проявлении рыбы. Крупной рептилии под белым соусом. Свернувшаяся кольцом на блюде, которое, как я определил, было от Мейсена. Как задать вопрос? Какого черта вы приволокли в мой дом этот чертов клубок ядовитых змей?
Гости осушают свои бокалы. Тут же, как только их наполнит Оскар. Аккуратно и быстро наливающий из большой бутылки. Г-н Рулетт часто поглядывает в мою сторону, поднимает свой бокал, кивает и улыбается. Для преступников они выглядят слишком образованными. А я, кажется, единственный, кто примеряется к столовым приборам. Чисто серебро. Греб с изображением руки, льва и оленя.
— Эрконвальд.
— Да, любезный.
— Я так и не понял, чем вы и ваши друзья занимаетесь.
— О, рад, что вы спросили. Мы — скромные ученые.
— О, это интересно.
— Франц, с его позволения, органический химик, выделил несколько самых редких в мире запахов. Франц, ты лучше всего известен своей работой о гниении?
— Согласен.
— Джордж, ты позволишь сказать за тебя?
— Конечно.
— Джордж, милый и приятный Джордж. Его предок Путлог изобрел строительные леса. Джордж, любезный, физик. Как и я. Но сейчас мы занимаемся вопросами немного далекими от нашей профессии. Комментировать которые я не имею права. Но, любезный, мы не утомляем вас такими разговорами?
— О, нет, нет.
— Ну, тогда, Роза. Ах, Роза. Некоторое время назад, мы ставили оперу и провели конкурс певиц, который выиграла Роза. Она может брать шесть октав и получила образование как баритон. Ах, да. Роза, можно мне и дальше рассказывать о тебе?
— Ты, что хочешь, то и делаешь.
— Ага. У Розы объем груди, если замерять по соскам без бюстгальтера, девяносто два с половиной сантиметра. В талии по пупку семьдесят пять сантиметров. В бедрах, если замер брать посредине ягодиц, сто два с половиной сантиметра. От талии и по мере ее перехода в бедра она представляет собой необычную и замечательную нео-дугообразную форму. Верхняя часть бедер гладкая, волосяной покров начинается в четырех дюймах выше колен и становится все более плотным по направлению к лодыжкам. Ступни обычные по всем другим показателям имеют перемычки между пальцами. А, вы, любезный, может расскажете нам что-нибудь о себе.
— Ну, у меня нет под рукой моих размеров. Но родом я из Чикаго.
— А, индейское название. Означает дикий лук. Город, построенный в мелком аллювиальном бассейне. Имеет важное торговое и промышленное значение. Но, прошу вас, продолжайте.
— А, больше и сказать нечего.
Персиваль забирает остатки рыбы. Продолжаю ее смаковать во рту. Приказал подать портвейн. И побольше. Иеровоам, бутыль литров на десять. И тут на столе поодаль мои глаза наталкиваются на плетенную из позолоченного серебра корзинку для десерта. Полную картофелин. С бледно-зелеными росточками, проросшими сквозь сморщенную кожуру. Одну из которых Франц уже схватил в рот и вовсю жует. Глубоко вонзая зубы в сырую мякоть. От чего, я полагаю, вполне можно напугаться. И будешь рад закончить с десертом и перейти к сигарам и выдержанным напиткам. И сообразить, пока не слишком поздно. Что там внутри футляра для виолончели.
— Кто-нибудь из вас интересуется зоологией?
— Позвольте сказать, г-н Клементин. Франц, который не обрезанный, герпетолог-любитель и все мы тоже интересуемся этой областью.