Лучший исторический детектив (СИ) - Страница 9

После чашечки кофе Рузя захотела домой, и пан Зеленский заволновался.

— А что вы делаете завтра? Может быть, сходим в кино или поедем за город подышать?

— Если спектакль дают интересный, комедию или про любовь, то пойдём, а если плакать надо, то лучше отправиться подышать воздухом, — сказала Рузя. — Здесь же в половине шестого и встретимся. Только не опаздывайте.

Такой репликой Рузи закончилось их первое с Зеленским свидание. Пан доктор спорить не стал, облобызал ручку и дождался, пока милое создание скроется за углом. Теперь он мог дать волю нервам и стал покусывать себя за ус. Надвинув шляпу чуть не на глаза, чтобы не быть узнанным, пан доктор отправился к автомобилю, ехать домой.

— Дядька, дядька! — орали хлопчики сдвинув на затылок кепки. — Покатай на «Лягушёнке» до площади. Мы тебе потом колеса почистим!

Они кружились вокруг «Opel», облипали его как саранча и тянулись грязными пальцами к никелированным, сверкающим под красным вечерним солнцем, деталям.

— Отойдите! — махал руками Зеленский, возмущаясь голосом тихим, но вполне сердитым. — Прочь! Кому говорят? Какая площадь?! Идите домой, и пусть ваши матери дадут вам еды.

Зеленский достал из кармана монеты и бросил в сторону от дороги. Покуда хлопчики собирали деньги, он сел в машину и был таков.

— Зелюнця, ты дома?! — орала Рузя под окнами старинного дома. Время было позднее, но в одном окне еще горел свет.

— Зачем так орать на целую улицу?! Тебе обязательно нужно, чтобы весь квартал знал, что к Зельде пришли гости? А так, чтоб меня завтра не спрашивали соседки, во сколько они ушли, ты не можешь?

— Открывай уже, что в окне стоять, — сказала Рузя и поёжилась от холода. Тонкое крепдешиновое платье хорошо сидело на фигуре, выделяя всё, что нужно, но совсем не грело.

Зельда была занята — она заканчивала срочный заказ. Шикарное свадебное платье занимало всю огромную Зельдину кровать, а шлейф от него лежал у Зели на коленях. Она пришивала к нему кружево, тонкие булавки, натыканные по краю, тускло поблёскивали, от чего платье казалось особенно торжественным. Зельдины чёрные кудри путались с кружевом, образуя загадочный узор, и Рузя ненароком залюбовалась, сдерживая в себе желание прикоснуться к кудрям и булавкам.

— Красивое какое, — сказала Рузя. — Это кто у нас замуж собрался?

— Дочка одного доктора. Да ты не знаешь его. Он богатенький.

— Вижу по платью, что не бедненький, — засмеялась Рузя, потом вдруг повернулась к Зельде и спросила: — А что фамилия этого доктора, не Зеленский случайно?

— Ну, Зеленский, — ответила Зельда и нахмурилась на Рузю. — Это кто тебе уже доложил?

Зельдины тёмные глаза имели удивительное свойство смотреть как будто насквозь и от того Рузе всегда делалось немного не по себе.

— Никто. Я сама догадалась.

— А откуда ты про Зеленского знаешь?

— Знакома.

— Врёшь.

— Не вру. Я на свидание с ним сегодня ходила. А завтра опять пойду!

После этих слов Рузя так пренебрежительно посмотрела на Зельду, не иначе та проигралась на скачках и теперь просила у Рузи на тарелку супа. Но Зельда задала Рузе один вопрос и сбила весь гонор.

— Прости, подружка, я спросить тебя забыла! Так ты в тюрьме сидеть не будешь?

— Нет, не буду, — сказала Рузя сквозь зубы.

— А что так? Не берут? — Зельда хохотала, запрокинув голову. — Нашу Рузю ни в тюрьму, ни замуж не берут!

— А может мне и не надо замуж?

— Гляди! Не предлагали — вот и не надо.

— Можно подумать тебе предлагали? — обиделась Рузя.

— Портвейн будешь? — Зельда отложила шитьё и пошла к буфету. — У меня здесь осталось полбутылки.

— Буду.

До полночи они цедили портвейн, Зельда слушала, как Рузя умудрилась избежать тюрьмы и как удачно повернулась к ней судьба. Поворот казался неожиданным.

— Этот твой Мрозовский — опасный человек, — сказала Зельда задумчиво.

— Почему?!

— Жизнь покажет, — ответила Зельда. В её черных глазах отражалась море вселенской печали. Для клиентов Зельда была приветлива и мила, даже иногда говорила что-нибудь на французском, чтобы утвердиться во французском происхождении, но перед Рузей не притворялась и хандрила не по годам. — Для него люди — мусор. А такие, как мы с тобой, вообще бирюльки, как карты в колоде. Хочешь — тасуй, хочешь — пасьянсом разложи.

— Может, бросишь мне на картах? — попросила Рузя, не особо надеясь на согласие.

Вечер, на удивление, был удачлив для Рузи. Зельда лениво потянулась, встала из-за стола и подошла к буфету. Где-то в верхнем ящичке она хранила карты. Старая засаленная колода вызывала у Рузи брезгливость. Однажды она даже купила новую колоду и принесла подружке.

— На, возьми. Будешь теперь на новых гадать. Хватит уже мусолить эту помойку.

Рузя потянулась к старым картам, лежавшим на столе, и Зельда моментально врезала ей по руке.

— Не тронь. А эти новые можно оставить — в дурачка резаться.

Вот и сейчас Зельда мусолила старую колоду, которая даже на вид казалась тяжёлой. Каждая карта лоснилась затёртыми картинками.

— Скажи мне, почему нельзя сменить колоду? Эти скоро сами развалятся.

— Почему нельзя? Можно. Но кто на них сидеть будет? Нужна девушка не целованная. Ты что ли у нас девушка? — спросила Зельда и захохотала в голос. — Может, ещё и не целованная? Куда тебя ещё не целовали?

Зельда хохотала, прикрыв рот ладонью.

— Цыц ты, шлёндра! Ночь давно! — обиделась Рузя.

Дальше она молча смотрела на то, как Зельда раскладывает карты и слушала гадание. Сколько раз видела, как гадает Зельда, но никогда не могла повторить. Не видела Рузя в картах ничего, кроме самих карт. Зельда рассказала, что гадать её старая цыганка научила, это уже после смерти родителей случилось.

— Под сердцем у тебя обида. На всех обида. Но тебе того не нужно, иначе желчью изойдешь и хуже будет. Вот у тебя казенный король. Над тобой он, а ты под ним. Вот как скажет, так и сделаешь. Но ты ему сейчас не нужна, потому от него нету к тебе интереса. А вот еще один королик, трефовый, тоже из дома казённого. Любовь у него к тебе. Страсть.

— Этот молодой? — спросила Рузя, тыча пальцем в карту. — Ну, второй который, трефовый. Венечка тоже в казённом доме теперь.

Зельда не сильно ударила её по руке, и Рузя захихикала.

— Не молодой. Старше тебя намного. Пан Зеленский, наверное. Только ты с ним не будешь долго любовь крутить. Сразу после большого застолья расстанетесь.

— Что за застолье?

— Свадьба. Не его, не твоя.

— Ты же сказала, что дочке его платье шьёшь. На свадьбу.

— Не перебивай. После него у тебя скоро новый роман случится. Только он тебе не нужен. Так просто — пить, гулять.

— А любовь где? Что-то ты мне о любви ничего не говоришь. И деньги где? Ни любви, ни денег? — Рузя нахмурилась и допила свой стакан портвейна. — Больше нету?

— Нету. Любовь? Любовь у тебя нескоро случится. А деньги, Рузюнця, с тобой и не расстаются. Ты, главное, в дела подозрительные не лезь. Поняла?

— Поняла. Я у тебя спать останусь, — сказала Рузя, зевая.

— Оставайся. Завтра с утра, отнесёшь Тине немного работы. Мне тут бросили мелочёвку, самой некогда заниматься, да и клиенты неважные. Так перебьются, на Христиных иголках.

Рузя укладывалась спать на Зельдиной кровати. С того краю, что у окна. Через щель между занавесок на лицо падал холодный лунный свет, Зельда надевала ночную рубашку и что-то тихо пела на иврите. Рузе виделось в этом что-то загадочное, по-детски волшебное. Она скоро уснула, чтобы увидеть во сне прекрасного кавалера без лица и голубя в клетке. Голубь бился о решетку так, что перья летели во все стороны, и постепенно белая грудка потемнела от крови. Так бы и бился этот голубь, но наступило утро, и Рузя открыла глаза.

Утро наступило до того неожиданно, что Рузя мгновенно проснулась. На небе ни облачка и солнце било по стёклам, расцвечивая каждую мелочь в спальне Зельды. Больше всего была заметна пыль.