Лучший исторический детектив (СИ) - Страница 11

— Вы, пан Мрозовский, зря вот так, — часто кивал головой Гриша. — Я, пан Мрозовский, к вам всегда с хорошим отношением и к отцу вашему, да утешит вас Всевышний вместе с другими скорбящими. Я маленький человек, но понимаю значимость вашей профессии и, смею сказать, государственной важности. — Гриша тряс указательным пальцем, подняв руку выше головы, притом, что сама голова тряслась не в такт с пальцем. Мрозовскому смертельно захотелось остановить это тряску, или хотя бы заставить трястись в унисон. — Я, пан Мрозовский, всё хорошо понимаю. Ведь весь город судачит об этом деле. А дело-то в действительности плёвое! На нём и не заработаешь ни уважения особого, ни признания начальства, а о гешефте я вообще молчу! Хотя есть такие, что на чужой беде умеют заработать и имя, и доход… Вот господин Зеленский, какой приличный с виду господин, а без того, что у кого-то со здоровьем беда и на новый галстук не заработал бы. Жизнь так устроена, пан Мрозовский, когда у одних прибавляется, то у других убывает. А вернее всего зарабатывать на больных и покойниках. Это, можно сказать, и дети знают. А вы знаете, какие сейчас пошли дети?

Портной продолжал рассуждения, потерявшись в дебрях извечной проблемы отцов и детей. Мрозовский задумался и перестал слушать. «Гриша что-то хотел сказать, но или сам не знал, или очень боялся. Если уж Гриша боится рассказать, значит, дело — табак». Портной продолжал изливать душу и перешёл на шёпот:

— Вот хоть бы взять дочку пана Зеленского. Чем не пример непокорного дитя? Ей же только шестнадцать лет! А я вам скажу по секрету, что она не так, чтобы просто замуж идёт. Вынужденная, так сказать, ситуация у панянки. Милое дитя, радость родителей, гордость школы, и что вы себе думаете? — Гриша заговорил ещё тише: — Она в положении! Да-да! В том самом интересном положении, когда папа и мама становятся дедушкой и бабушкой. Потому пан Зеленский и не делает пышной свадьбы, да и платье невесте шьют широкое. Но скажите мне, зачем переводить столько материи? Я лично заказал для них атлас и кружево. При фигуре невесты идеально подойдут жоржет и органза! Да побольше! Ой, ну что я говорю! Откуда там фигура! Она до свадьбы ещё разойдётся и сидеть в платье не сможет.

Гриша продолжал изливаться, он всё никак не мог пережить свадьбу дочери Зеленского.

Мрозовский подумал, что где-то в словах Гриши чувствуется подвох, или намёк на то главное, чего никак не возможно уразуметь. А сам рассказчик явно не решался договорить. Прозрачные намёки Гриши Бердника достигли цели. При всей своей болтливости он не говорил ничего конкретного, но связь между Зеленским, гробокопателями и Гольдманом Мрозовский нащупал.

Подумав, что служба отнимает слишком много душевных сил, пан Эдвард немедленно вспомнил очаровательную кондитершу. Возможно, пан Пашкевич уже уехал открывать охотничий сезон и пора бы проведать пани Марьяну.

В кофейне было людно. Шуршали газеты, запах свежесмолотого кофе плыл над головами, возбуждая не хуже самого напитка. Пани Марьяна порхала между столиками, улыбалась посетителям и разносила заказы. Пан Мрозовский стал почти у самого прохода таким образом, чтобы кондитерша не смогла свободно зайти за стойку.

Засунув руки в карманы брюк, Мрозовский любовался собою в зеркале на противоположной стене. Конечно, он был еще вполне хорош собой: широкоплечий, немного располневший, но достаточно импозантный мужчина. Если не снимать шляпу, то о лысине нельзя будет догадаться. А вот бакенбарды у пана Мрозовского, как у столичного начальства — густые и с лёгкой проседью! Зеркало было массивным, в широкой, резной, позолоченной раме. Отчего Мрозовскому собственное отражение казалось портретом. Необычайно удачным портретом.

Пани Марьяна заметила кавалера, как только он вошел, но виду не подавала. Она только чаще покачивала пышными боками, и улыбка не сходила с миловидного лица. Это было их игрой. Один делал вид, что не замечает другого, а потом они слово случайно сталкивались и — о, чудо!

— Какая встреча! Как приятно видеть вас! Как поживаете?

Раскланивались, шаркали ножкой и любезно кивали головами на манер фарфоровых китайских болванчиков.

— Ах, какая встреча, пан Мрозовский! — пани Марьяна зарумянилась сдобной булочкой и выпустила в Мрозовского жаркую стрелу из карих глаз.

— Добрый вечер, пани Марьяна? А вы всё цветёте? Рад видеть вас в добром здравии! — Мрозовский слегка поклонился, заглядывая в вырез платья очаровательной кондитерши.

— Спасибо. Будьте любезны присесть за столик у окна, та пара сейчас уходит, — она показала пухлым пальчиком на крайний столик и зашла за стойку. — Вам как обычно?

— Вы же знаете мои пристрастия, — улыбнулся Мрозовский.

Мрозовский медленно размешивал в кофе сахар, вдыхал аромат и наблюдал за посетителями. В какой-то момент его фантазия взбунтовалась, и Мрозовский представил всех голыми. Немного задумавшись, он сделал вывод, что в дезабилье публикой можно недолго любоваться. Все сразу стали не такими чопорными, как в одежде. Даже, можно сказать, беззащитными. Вон тот господин бухгалтерского вида. Препротивнейшая личность, и плечики у него эдаким домиком торчат, словно хочет он в них голову втянуть. Но глазки хитрющие, как у рака, осматривают всё вокруг внимательно и дотошно. Через столик панянка сидит. Шея у той панянки в красных пятнах, которые уходят под глухой воротник платья. Ей жарко, но другой наряд надеть нельзя, поскольку этих пятен по телу довольно густо. Кофе панянка пьёт с облезлым господином. Тот, похоже, тщедушен и не имеет растительности не только на лице, но грудь у него хилая и лысая. Жалкое зрелище.

Насмотревшись на посетителей, Мрозовский вспомнил о кондитерше и залюбовался ею, вообразив их в уединении на супружеском ложе пана Пашкевича. От фантазии Мрозовский возбудился и сильно покраснел. Да так, что пришлось доставать из кармана платок, чтоб вытереть капли пота на лбу.

Народу в кондитерской стало меньше, и пани Марьяна подошла к пану Эдварду.

— Завтра супруг мой, пан Пашкевич, изволит открывать охотничий сезон. Вернётся только через три дня, — сказала она тихо, многозначительно глянув на пана Эдварда.

— На кого же охотиться идёт?

— На болотную птицу. Дупель называется. Слышали о такой?

— Что-то, кажется, слышал. Я, знаете ли, дичи предпочитаю хорошо запеченную курочку, или утку с яблоками, — сказал Мрозовский и в животе у него громко заурчало.

Пани Марьяна рассмеялась и погрозила пальчиком:

— Вы бы пообедали, пан Эдвард. Ведь после таких разговоров аппетит может разыграться.

— Уж лучше я поужинаю, — хитро прищурился Мрозовский.

— А я, пожалуй, завтра курочку на ужин запеку, — протянула пани Марьяна, выразительно посмотрев. — Сегодня могу вам предложить шоколадный торт с фруктовой начинкой.

— С удовольствием! И повторите кофе, со сливками взбитыми, — попросил Мрозовский и сладко потянулся на пани Марьяну.

— Ах вы, озорник! Лень мне свою отдаёте, — сказала пани Марьяна, кокетливо передёрнув плечами, и ушла за стойку выполнять заказ.

«Хороша птичка, — думал Мрозовский, — такую не грех и отохотить».

Вечером следующего дня пан Мрозовский, спрятав в саквояж бутылку шампанского и коробку конфет, отправился к Пашкевичам. Нет-нет! Он шел не для того, чтоб проведать супругов и обсудить в их семейном кругу последние новости из Управы. Мрозовский шел к пани Марьяне обсуждать совсем иные темы. И даже можно сказать, что и не обсуждать вовсе он шел, а по другим вопросам.

Ещё в полдень Пани Марьяна торопливо чмокнула супруга в жесткую щетинистую щеку, солнечно улыбнулась, как для него единственного, и выпроводила за дверь. Потом она бросилась к купленной с утра на рынке курице, чтобы успеть приготовить её к приходу пана Мрозовского.

Аппетитный запах запечённой курочки расплывался даже в парадном. Пани Марьяна суетилась, поправляя прическу и внимательно осматривая гостиную. Она зажгла толстые свечи, брызнула на себя немного кёльнской воды, особо модной в этом сезоне, и села ждать на край кресла.