Лучшие люди (СИ) - Страница 8

— Спокойной ночи, Maus.

Несколько минут Чарльзу пришлось стоять, прислонившись лбом к двери и тяжело дыша, прежде чем он смог заставить себя вернуться в комнату.

Комментарий к Глава 3.

*Elvis Presley – Can’t Help Falling In Love

========== Глава 4. ==========

Закончилась первая учебная неделя. Эрик умудрился не искалечить даже самых тупых учеников. Он стерпел подпрыгивающего от радости Скорпиуса Малфоя, который получил назад свой шарф из бюро находок на Кингз-Кроссе (даже когда тот, к его неудовольствию и смущению, обнял его) и поселил страх перед господом богом и Эриком Леншерром в сердцах трех садистов, которых засек в первый вечер в гостиной. Имоджен Кокс продолжала создавать проблемы по любому поводу, а пухлая Долли Дарсли ходила за ней по пятам, но с этим Эрик ничего поделать не мог.

— Запугивать ребенка — не значит решать проблему, — пробормотал Чарльз за ужином. Он больше не сбегал, когда Эрик садился рядом с ним, хотя и не предпринимал ничего, чтобы остановить Рейвен, когда та начинала к Эрику цепляться.

— Я считаю достижением все, что позволяет заткнуть ей рот на время, необходимое для того, чтобы хоть какая-то часть знаний попала к ней в голову, — произнес Эрик. — Нельзя сказать, что она идиотка. Она могла бы учиться, если бы не была так занята, создавая проблемы собственным учителям.

Мойра свирепо уставилась на него.

— У нее непростая жизнь, Леншерр.

— Конечно, она ведь в Хаффлпаффе, это тоже довольно тяжелое испытание.

Профессор Шоу хрипло рассмеялся, ошарашив всех. Он редко присоединялся к ним за едой, не говоря уже о том, чтобы участвовать в разговорах.

— Тяжелое детство еще не оправдание для неуважительного поведения, — произнес Шоу. — Хаффлпаффка она или нет. У профессора Леншерра тоже было крайне непростое детство. Тем не менее, он был хорошо воспитанным и умным ребенком.

— Ага, — пробормотала себе под нос Рейвен. — Таким и остался.

— Ученик, который не слушает советов — бесполезен, — продолжал Шоу. — Хуже, чем бесполезен, поскольку показывает дурной пример более восприимчивым детям.

— Я займусь ею, сэр, — произнесла Мойра.

— Посмотрим, что вы сможете сделать, МакТаггерт. Иначе последуют меры.

***

Эрик так и не выяснил, что случилось с пропавшими из его кабинета ингредиентами. Согласно инвентарным записям, это были ложечная трава, корень имбиря, жуки-скарабеи и примерно половина запасов хвостов тритонов. Возможно, это были ингредиенты для Зелья Для Ума или Бодрящего Зелья, популярных во время экзаменационной недели. Что ж, если это просто студент собирался жульничать на экзаменах — Эрик мог хоть растерзать его за воровство, но, все же, это было безобиднее, чем другой вариант. Хотя слишком много Бодрящего Зелья было бы опасным для здоровья ученика. Может быть, ему стоило предупредить мадам Помфри о возможном отравлении с последствиями в виде тяжелого истощения и магического бессилия…

С вечера он готовился к урокам, затем проводил время, изучая вновь появившиеся воспоминания из детства. Как и сказал Чарльз, теперь они появлялись легко, стоило только расслабиться и сосредоточиться. Он вспомнил, как возился с выпечкой с матерью, пел с отцом, вспомнил снег за окном в своей комнате, полосатого котенка, которого отец принес из-под дождя. Он вспомнил, как наблюдал за работой родителей в лавке, десятки этапов тщательной обработки и разборки, и заклинаний, которые они накладывали на каждую палочку. Они действительно научили его немногому, хотя он был всего лишь ребенком, поэтому понимал и запомнил мало.

В отличие от популярных производителей палочек вроде Олливандера, Леншерры, в основном, делали их на заказ. Каждая с учетом конкретного пользователя и, зачастую, для определенной цели: тяжелые послушные палочки для Авроров; быстрые, чуткие палочки для дуэлянтов; чувствительные, точные палочки для Целителей.

Они начали работать над палочкой Эрика в тот день, как проявилась его магия, заставляя участвовать в каждом этапе. В итоге она получилась длиннее и толще, чем должна быть обычная палочка, особенно первая палочка ребенка, но Эрик как будто родился с ней в руке — 14 дюймов длины темного блестящего терновника с сердцевиной из жилы дракона. Сильная палочка, сказал его отец, для сильной магии и сильного волшебника.

Палочка в руке Эрика была почти идентичной — терновник, жила дракона, четырнадцать дюймов; он чувствовал, словно снова обрел старого друга, когда мистер Олливандер вложил ее ему в руку. Но все еще причиняло боль то, что палочки, которую сделали для него родители, больше нет, и она исчезла в темной ледяной глубине Озера.

“Я знаю, что это значит для тебя, но ты утонешь. Ты должен отпустить ее.”

К слову о Чарльзе, Эрик редко видел его за пределами Зала, и задавался вопросом, неужели это все — их вежливые беседы или, чаще, вежливые споры раз или два в день до конца жизни. В каком-то смысле, это было еще хуже, чем вовсе не видеться с ним.

Он понимал, что должен бы злиться на Чарльза сильнее. То, как он сбежал без предупреждения или объяснения и не давал о себе знать десять лет — у Эрика было право злиться, он пользовался им много лет, изнемогая от ярости. Он все еще злился, иногда он чувствовал, как это чувство поднимается внутри, но оно было более спокойным, погребенное под множеством других забот, так что он мог убедить себя, что это неважно, это могло подождать. Все, чего ему хотелось, — чтобы все было так, как раньше.

Эрик больше не обманывался по поводу того, зачем он здесь. Шоу мог бы доказывать хоть до посинения о престиже, привилегиях и возможностях, и Эрик бы пальцем не шевельнул, но стоило тому упомянуть, что там преподает Чарльз Ксавьер, и у него ушло меньше минуты на то, чтобы принять предложение.

Еще будет время злиться, время предъявлять обвинения в обмен на извинения, какие только потребуются, как только Чарльз окажется в его объятьях, где он и должен был быть.

***

Он сорвался в середине второй недели.

Когда мадам Сальвадор, инструктора по полетам, доставили в больницу с расстройством желудка, профессор Шоу, возможно, вспомнив о том, как Эрик играл в квиддич, назначил преподавателем его.

Первыми были рэйвенкловцы.

— Я должен был научить их летать на метле, — говорил он Чарльзу за ужином, — а не нянчиться с ними.

— Эрик, — процедил Чарльз сквозь зубы, — ты столкнул испуганного ребенка с крыши башни.

— И он полетел!

— Не в этом смысл!

— Я думаю, именно в этом.

— А если бы он не полетел?

Спор разгорался с новой силой, и, пока они выясняли, насколько глупо было бы применить “Акцио, болван”, спасшего бы неумелого летуна от грязной смерти, другие учителя слушали их с плохо скрываемым весельем. До тех пор, пока Эрик, почувствовав внезапную вспышку ярости, которую даже не мог объяснить, не вскочил на ноги, ударив кулаком по столу.

— Пошел ты, Чарльз, у тебя нет никакого права! — он дышал тяжелее, чем если бы причиной был только спор, и голова странно кружилась. — Ты потерял все права осуждать меня десять лет назад, когда бросил меня. Если бы ты хотел хоть как-то влиять на то, каким человеком я должен стать, что ж, у тебя было право голоса и ты, черт возьми, воздержался.

Он развернулся и покинул Зал, старательно не думая о десятках — если не сотнях — пар глаз, смотрящих ему в спину.

***

Эрик прошел где-то половину пути до своей комнаты, когда пришлось остановиться, прислонившись лбом к стене, пытаясь глубоко дышать, не обращая внимания на злость и странное чувство головокружения, отзывавшееся во всем теле.

Сзади донеслись шаги, и у него еще было время пригладить волосы и поправить мантию, прежде чем из-за угла показалась Рейвен.

— Меня прислал Чарльз, — сказала она, скрестив руки на груди, остановившись в нескольких шагах от него. — Не вслух, ты понимаешь…

Он понимал. Чарльзу и Рейвен не нужны были слова. Эрик когда-то завидовал этой связи между Чарльзом и девочкой, с которой он сдружился во время первой поездки в Хогвартс, с девочкой, которую он уговорил взять к ним в семью, когда она осиротела на пятом курсе. Они составляли своеобразный треугольник, — он с Рейвен боролся за внимание Чарльза — но Эрик не был уверен, замечал ли тот вообще, что Рейвен в него влюблена, а к тому времени, как они выпустились, ее чувства стали исключительно любовью к брату. С примесью материнского инстинкта.