Лучшие люди (СИ) - Страница 26

Шаги. Очень медленные и осторожные. Даже настороженные. Как будто кто-то, придя домой, обнаружил, что дверь не заперта.

Беги, прячься, беги, прячься… Куда? Под стол? И ждать, пока Шоу за него сядет? Надо было выбираться.

Чарльз медленно вздохнул — Успокой свои мысли — и поднял палочку перед собой, отвлекаясь от страха; это непростое заклинание, надо сосредоточиться…

— Вейлеус Обскурас.

Он почувствовал, как магия сгущается вокруг него облаком, создавая тень, которая отвела бы от него взгляд Шоу. Не идеально, поскольку исчезло бы под пристальным вниманием. Я невидим, пока ты не смотришь на меня…

Если ему только удастся остаться незамеченным, пока не доберется до двери…

Опасаясь, что на него наткнутся в сравнительно небольшом кабинете, Чарльз метнулся в спальню, держась у стены.

Шоу зашел туда с поднятой палочкой, глаза рыскали по углам. Чарльз, затаив дыхание, снова вжался в стену. Взгляд Шоу скользнул по нему, но не задержался, и он вернулся в кабинет.

Чарльз направился в гостиную. Возможно, ему удастся закрыть за собой дверь достаточно тихо, и Шоу даже не…

Нога ударилась о подставку огромного глобуса с громким стуком. Он закусил губу, пытаясь подавить вскрик боли, но было уже слишком поздно. Шоу немедленно появился в комнате, направляя палочку прямо на голову Чарльза.

Но взгляд его все еще не был сфокусирован, метался… он не видел Чарльза. Сердце Ксавьера бешено колотилось, он задержал дыхание, оставаясь совершенно неподвижным…

Шоу нахмурился; на лице его было сомнение, замешательство и даже страх — самые искренние эмоции, которые Чарльз когда-либо видел. Он даже не знал, чувствовать ли ему триумф или нервничать.

Шоу сделал шаг вперед, и Чарльзу пришлось отступать — осторожно, беззвучно, пока он не уперся спиной в двери, ведущие на балкон.

Поигрывая палочкой, Шоу обошел комнату, и, как будто внезапно вспомнив о существовании балкона, распахнул двери; Чарльз попятился на расстоянии всего нескольких дюймов от Шоу.

Тот быстро окинул свирепым взглядом балкон, с минуту посмотрел вниз… затем вернулся, запирая за собой французские двери.

Несколько минут Чарльз стоял, пытаясь прийти в себя.

Пока он решал, что делать дальше, начался дождь.

Чарльз яростно выругался про себя. Дождь означал, что он не сможет воспользоваться “Абракадаброй”, чтобы вернуться и применить ее к дверям, не оставив мокрых следов. Это так же значило, что стоит Шоу посмотреть на балкон, и он заметит фигуру Чарльза, потому что дождя там не будет… нет, нет, еще хуже! Он вспомнил, что “Вейлеус Обскура” было из тех заклятий, что смывалось под водой. Уже чувствовалось, что магия вокруг него постепенно иссякает. Ему надо было убираться с балкона.

До земли было пятнадцать или двадцать этажей. Может быть, тридцать.

Крыша была значительно ближе.

Чарльз залез на балюстраду и прислонился к каменной стене, нащупывая, за что можно зацепиться.

“Ты окончательно спятил, Чарльз Ксавьер. Ты серьезно собираешься карабкаться по каменной стене высотой в тридцать этажей под дождем? И, вполне возможно, что ты умрешь в течение ближайших десяти минут. Лучше бы тебе попытать удачи с этими французскими дверями или сдаться на милость Шоу”. Но перед мысленным взором вставал блеск глаз Шоу, когда Эрик падал на пол класса, и аккуратная схема “Авада Кедавра” на его столе.

Найдя опору, Чарльз ухватился за нее и подтянулся.

И застрял. Больше ничего не было. Школа, в конце концов, не была предназначена для тренировки скалолазов. Многие из камней, составляющих стены, были размером даже больше Чарльза, и он элементарно не мог дотянуться до их стыка.

Последовало несколько яростных ругательств, пока Чарльз пытался понять, как спуститься обратно, чтобы это не стало последним, что он сделает в жизни.

Осторожно… осторож…

Испугавшись, он чуть не разжал руки, когда рядом с его щекой скользнула веревка. Он посмотрел наверх, смаргивая капли дождя, и увидел мужчину, наклонившегося с края крыши. Чарльз не мог разглядеть его лица, но и сквозь пелену дождя узнал очертания головы и плеч Эрика.

Даже с веревкой он поднимался по стене с опасением и ужасно нервничая. К тому моменту, как он оказался наверху, у Чарльза болело все тело и он тяжело дышал.

Ни голова, ни тело не отреагировали, когда нога сорвалась на самом краю крыши.

Эрик поймал его прежде, чем он успел закричать. Чарльз понял, что цепляется за него слишком крепко, мешая дышать, и тот обнимает его со всей силой, и их сердца колотятся контрапунктом к дождю.

— Ты в порядке? — пробормотал Эрик куда-то в его висок через неимоверно долгие несколько секунд.

Внутри Чарльза закипал неконтролируемый гнев, прозвучавший и в голосе.

— Шоу вернулся слишком рано, ты, недееспособный ублюдок! Я попросил тебя об одной очень простой вещи, чтобы меня не убили, и ты облажался! Я должен был попросить кого-нибудь из детей или Рейвен… знаешь, очень хорошо, когда есть тот, кому можно довериться и кто будет с тобой считаться, и жаль, что это вовсе не ты, я должен был понять это… — он сжал зубы, сдерживая остальные ядовитые слова, собираясь подняться на ноги.

Только тогда до него дошло, что вся тирада была адресована шее Эрика, в которую он уткнулся, потому что Чарльз не удосужился высвободиться из его рук, прежде чем начать ругаться. Возможно, из-за дождя и того, что он мямлил, Эрик вообще его не расслышал.

Но нет. Он услышал, и Чарльз видел это по тому, как внезапно напряглись его руки и спина. Тот не заговорил, но и не отпустил его. Как и Чарльз. Напротив, он поймал себя за тем, что, конечно, не подался ближе, что было невозможно в этой позе, но расслабился в объятьях Эрика, как бывало раньше, закрывая глаза и обвивая руки вокруг талии Леншерра. Он еле удержался от того, чтобы не коснуться губами шеи Эрика.

Да здравствует Чарльз Ксавьер, Король Неопределенности. Прости, милый. Я хотел бы искренне ненавидеть тебя, это было бы гораздо легче для нас обоих.

— Надо укрыться от дождя, — наконец, сказал Эрик.

— Да уж, — произнес Чарльз слишком уж охотно, отодвигаясь как можно дальше, но чтобы не упасть с крыши. Зубы уже стучали от холода. — Наверное, будет весело спускаться, учитывая, что все такое мокрое, — будучи студентами они обычно использовали веревочную лестницу, но заклинания позабылись со времени выпуска. — Как ты сюда поднялся?

— Отчаяние и мускулы верхней половины тела, — рассеяно отозвался Эрик. — Мы могли бы переждать дождь там, — указал он, и Чарльз с удивлением понял, что они довольно близко к их старому шахматному убежищу, чья блестящая крыша блестела между башнями.

Церебро.

Они осторожно пробирались по покатой, мокрой от дождя крыше к куполу, для подстраховки держась за руки.

— Что ж, господин заместитель директора, — произнес Эрик, перекрывая шум дождя, — вы выяснили, для чего вообще нужна эта штука?

— О, конечно! На самом деле, я даже использовал его по прямому назначению за неделю или около того до твоего приезда. Этот купол, мой друг, — самое сердце Хогвартса. Его выбрали, потому что это естественный источник магической энергии, позволяющий всего паре человек накладывать очень могущественные заклинания на большую площадь. Директор, обычно с помощью заместителя, приходит сюда каждый год, чтобы обновить защитные заклинания на территории. Антимаггловское заклятие, Антиаппарационное поле и тому подобное.

— Так вот почему нас ни разу не поймали, — задумчиво произнес Эрик. — Никто вообще даже не приходит туда, когда начинается учебный год?

— Вот именно, — заскользив, они остановились перед безликим куполом. Будучи мальчиками, они исследовали его вдоль и поперек, пытаясь найти путь внутрь, пока в один из таких дней Чарльз совершенно случайно не рассказал ему о служанке Пилар, которая в детстве называла его Niño Cerebro.

И в куполе открылся проход.

Он быстро стал их тайным убежищем, на удивление оказавшись небольшим помещением: внутри был только какой-то алтарь из белого мрамора. Входить сейчас с Эриком туда, где был лишь затхлый воздух и своеобразный свет, от которого не оставалось теней было… неуютно. Чарльз думал, что после многих лет, что он накладывал заклятья в начале семестра, у него больше не будут всплывать эти воспоминания о коварных ухмылках и “Кто первый потеряет пешку, снимает рубашку!”, но на самом деле в этот момент в голову приходили не столько откровенные моменты, сколько разговоры: бесконечный поток слов, льющийся над шахматной доской — истории из детства, впечатления после каникул, споры о теории магии и профессорах, еде, квиддиче, домашних заданиях, истории, психологии, генетике и этике, чистоте крови и о том, как правильно штопать носки; как он обнимал Эрика, когда тот плакал в день годовщины смерти родителей…