Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Страница 7

Теперь я распознал и знакомое течение, увлекавшее меня к нему. Я, спотыкаясь, пересек вестибюль и, свернув за угол здания, увидел синий фургон с тонированными стеклами. На руке, открывшей дверцу, сверкнуло золотое кольцо. Я чуть ли не с облегчением опустился на пассажирское сиденье и обмяк.

Рахул Може снял темные очки и с улыбкой взглянул на меня. Он подавлял меня величиной, хотя был всего лишь среднего роста и сложения. Видеть его целиком, тело и разум вместе, было все равно что глядеть на огромный корабль из–под носовой фигуры. Глаза на смуглом лице горели лесным пожаром. Руки протянулись ко мне. Я услышал, как щелкнул ремень безопасности.

Много позже, придя в себя, я увидел его лицо, склонившееся надо мной. Мы находились в номере дешевого отеля. Мне запомнилась, какой жесткой была кровать, на которую он меня уложил, и солнечные пятна на зеленом ковре. Я закрыл глаза, но он остался в моем сознании.

Щупальца его разума удерживали меня, эта близость меня ужаснула. Он заговорил:

— Ты трус, Арун. Ты бежал от единственного человека, подобного тебе. Почему?

Пальцы его разума открывали все двери, раздвигали все преграды моего ума. Он входил в мои воспоминания, в тайники, в неведомые глубины моего сознания. Он вбирал меня в себя, и горячие тиски боли сжали мою голову.

— То, что ты видел, — лишь начатки того, на что мы способны вместе. Ты не знаешь, кто ты, не знаешь, как давно ты мне нужен. Вместе мы выстроим метасознание, перед которым то, последнее, покажется ребенком. Позволь, я научу тебя, расскажу, как пользоваться своей властью. Но сперва позволь мне рассказать, кто ты. Наконец…

Хватка его разума ослабла, когда он принялся ласкать меня. Я так устал, я так долго сопротивлялся. Теперь я мог отдохнуть. Доселе я не знал, что значит — преодолеть пустоту, разделяющую людей, и встретить руку, протянутую навстречу твоей…

Я ударил его, собрав остатки сил. Я попал прямо в горло — он скатился с кровати и хрипел, задыхаясь на полу. Мысленно оттолкнув его, я вскочил на ноги. Он лежал, зажимая руками горло.

Моя рука уже нащупала дверную ручку, когда стрела боли вонзилась мне в голову. Он уже сидел, растирая шею, сконцентрировавшись. Помимо воли я развернулся, пошел обратно и беспомощно сел на кровать. Боль отступила. Он подсел ко мне, притянул за плечи.

— Ты не знаешь, кто ты, Арун. Эта сука Джанани забрала твои воспоминания. Ты это знаешь? Она забрала то, чем ты был. Я бы исцелил тебя, если бы мог. Но я могу только поделиться с тобой…

В глазах у меня потемнело. Я падал в темноту, в тишину, в которой беспрерывно звучало эхо моего вопля. Ужасные образы толпились, выступая из мрака, — лики и тела демонов, чудовищные хари, сменявшие одна другую. Я вместе с ними падал к бледному световому кругу, открывавшемуся внизу жерлом колодца. Потом я потерял сознание. Когда я очнулся, моя голова лежала на плече у Рахула Може, а он подносил ложку мне ко рту. Я едва не подавился глотком куриного бульона, потом облизал растрескавшиеся губы и попытался вырваться из его лап. Все кружилось перед глазами.

— Спокойно, — сказал он.

Тусклая лампа освещала комнату. Я увидел, что уже ночь. Я был слаб и измучен.

— Слишком много и слишком быстро для тебя, — говорил он, вливая мне в рот следующую ложку бульона. — Вижу, тебя хорошо обработали. Исправлять причиненный вред придется долго.

После этого он дал мне уснуть, и за все время моего пленения я ни разу уже полностью не приходил в сознание. Я переживал короткие моменты пробуждения, но большую часть времени пребывал в смутной полудреме, не отличая действительности от осаждавших меня кошмаров. В жестокой хватке Рахула Може, прижимавшегося ко мне щека к щеке, я, помнится, слышал знакомые голоса. Раз мне показалось, что рядом со мной лежит женщина — ее болезненно тонкое тельце прижималось к моему плечу, и говорила она голосом Дулари. В другой раз мне почудилось, что со мной рядом сидит Санкаран. Я решил, что наконец спасен, но он лишь держал в руках звездную карту и, указывая на нее, что–то увлеченно говорил. Старые друзья — мальчики, с которыми я играл подростком, Манек — призраками проходили через мое сознание. И неизменно в нем оставался Рахул Може, нашептывавший на хинди, на английском и на незнакомых мне языках.

— Ты принадлежишь мне, — говорил он. — Ты и я — мы одного рода, оба чужие, оба потерянные, оба притворяемся своими. — И снова: — Порознь наша сила — ничто. Вместе мы можем многое… — Порой его слова бились у меня в голове приглушенными отзвуками барабанного боя. — Способность менять… менять… менять… — Или: — Она выжгла тебя… выжгла тебя.

Он то соблазнял, то упрекал меня.

— Ты думаешь, что ты здешний, Арун, — помнится, бормотал он мне в ухо, — но ты живешь в опасной зоне вне границ, которыми окружают себя люди. Мужчина — женщина, тело — разум… Если бы те, кого ты зовешь друзьями, увидели тебя таким, каков ты есть, они бы с ненавистью отшатнулись от тебя. Я твой единственный друг, любовь моя. Мы обязаны хранить верность иной звезде…

Я вновь увидел себя падающим к бледному солнцу, окруженным подобными демонам призраками, тянувшими ко мне длинные пальцы.

— Вот кто ты, — шептал Рахул Може.

Его ногти расцарапали мою голую грудь. Проглотив крик боли, я увидел — его разум открылся передо мной, как рассвет нового мира. Я увидел его силу, красоту, беспощадность — горные хребты, отвесные скалы, огромное пространство, словно с рисунков Эшера.[12] Он впустил меня к себе в душу.

И я обратился к нему, протянул руки, исследуя эту бескрайнюю страну. Мы лежали рядом, и его тело становилось другим: кожа побледнела, потом потемнела, цвет волос сменялся как в калейдоскопе. Руки, груди, бедра гладили мою кожу — мелькнуло на миг большое голодное существо — сплошь отверстия и фаллосы, — и я, сливаясь с ним, уже не мог отличить тела от разума. И тогда, словно кошмарное соитие достигло кульминации, он ворвался в меня, питая и питаясь, терзая и раздирая…

Когда, тысячу лет спустя, я открыл глаза, я был слаб, но мог думать. Рахул Може лежал рядом со мной, спал, забросив руку мне на грудь. Сквозь зеленые пластмассовые жалюзи лился вечерний свет. Я с ужасом увидел на одеяле, прикрывавшем меня, пятна крови. Я обшарил свой разум, отыскивая его, но он ушел. Медленно, бережно я собирал себя заново. Так раненый зверь зализывает раны.

И тут я увидел женщину с оливковой кожей. Она стояла в дверях с кипой чистых простыней, приоткрыв рот от изумления. Женщина попятилась и захлопнула дверь. Или она мне приснилась? А если нет, почему я не ощутил ее разума? Почему Рахул Може не шевельнулся, не почувствовал ее присутствия? Я догадался, что она — пустышка, одна из тех, чье сознание для меня недоступно. И для него тоже, понял я.

Должно быть, я, обессилев, задремал, потому что, когда проснулся снова, в комнате было темно и звонил телефон. Рахул Може шевельнулся рядом со мной, выругался и зажег лампу.

Схватив трубку, он несколько минут вел разговор на хинди. Его разум дрожал от возбуждения.

— Найден еще один из наших, — сказал он мне. — Ты слишком слаб, чтобы ехать со мной. Я на несколько дней оставлю тебя. Но не думай меня предать. За тобой присмотрит работник этого отеля — мой слуга.

Когда мне удалось заговорить, голос прозвучал еле слышным шепотом:

— Где…

— В Бангкоке, — ответил он.

Я снова уснул, а когда проснулся, увидел в комнате незнакомого темноволосого пожилого человека, одетого в бело–зеленую ливрею. Его разум напоминал разум запуганного животного.

— Это Одильо, — сказал Може. — Он будет тебя кормить и следить за тобой. Может быть, без меня ты быстрее поправишься. — Он склонился ко мне, и я на мгновение увидел пасти демонов, осаждавших меня во сне. — Жди меня, Арун, — прошептал он и скрылся.

В тот вечер меня кормил бульоном Одильо. Заговорить со мной он не пытался. Я был слишком слаб, чтобы играть с его сознанием, да и вряд ли моего скромного искусства хватило бы, чтобы исправить то, что сделал с этим человеком Рахул Може. Може не было рядом, и мысли мои понемногу прояснялись. Я начал подумывать о побеге, хотя это и казалось невозможным. Должно быть, в бульон добавили наркотики — я был неестественно слаб. Я беспомощно лежал, просматривая сознания проходивших за дверью людей, но не в силах был даже позвать на помощь.