Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Страница 49

На достижение удовлетворительного результата ушли недели упорного труда. Памятники, похоронные венки и тому подобные вещи являлись важными атрибутами человеческой культуры, пусть Халцедония никогда не постигнет до конца их смысла. Воздвигнуть гробницу в память о погибших товарищах было ей не под силу, но те истории, которые Бельведер обожал, словно кот сметану, помогли ей сформировать концепцию ритуальных ожерелий. У нее не было ни клочка одежды погибших, ни пряди волос, но, вероятно, на месте кораблекрушения найдется что–либо, что сойдет за драгоценности, достойные памяти ее взвода?

Но вот загвоздка: кто будет носить эти ожерелья? Наследники, родственники… Те, кто сохранит память о погибших. Халцедония располагала полной информацией о семейных связях ее товарищей, но она не имела понятия о том, выжил ли кто–нибудь и есть ли смысл их разыскивать.

Поначалу Бельведер держался поблизости, уговаривая Халцедонию на совместные прогулки и поиски новых сокровищ. Эти просьбы она игнорировала. Запас топлива был ничтожно мал, а с приближением зимы ее способность накапливать солнечную энергию снижалась с катастрофической скоростью. К тому же подступала пора штормов, когда путь в океан ей будет отрезан.

Она была обязана исполнить свой последний долг прежде, чем окончательно выйдет из строя.

И мальчуган все чаще бродил в одиночестве, охотился и жарил на костре птиц уже самостоятельно. Халцедония считала это хорошим знаком: Бельведер должен рассчитывать только на себя. Вечерами, впрочем, он возвращался к ней, усаживался на свой плоский камень, помогал сортировать «бусины» и слушал истории.

Они были пронизаны той же идеей, над которой без устали трудилась Халцедония: живые обязаны воздать последние почести тем, кто пал. Правда, теперь она рассказывала истории, которым сама была свидетелем: об Эмме Перси, спасшей ребенка под Саванной, о рядовом Майклсе, закрывшем собой сержанта Кей Паттерсон, когда боевые роботы угодили в ловушку во время перестрелки на подступах к Сиэтлу.

Мальчик внимательно слушал и, к удивлению Халцедонии, в подробностях запоминал услышанное, хотя не дословно. Отличная память, пусть и не сравнимая с памятью машины.

Однажды Халцедония услышала отдаленный крик Бельведера.

Вот уже несколько дней она оставалась без движения: замерла в нелепой позе с вытянутым на песке поврежденным манипулятором, нависая над валуном, служившим ей импровизированным верстаком.

Куски камня, стекла и проволоки посыпались на песок, когда Халцедония, прилагая неимоверные усилия, перенесла вес на большие манипуляторы, чтобы подняться. Последнее, как ни удивительно, удалось с первой же попытки, и пару секунд она стояла, дрожа и покачиваясь, испытывая острую нужду в стабилизаторах, давно отказавших.

Бельведер закричал снова, и Халцедония чуть не упала.

О подъеме в гору не могло быть и речи. Но бежать она еще была способна. Парализованная конечность пропахивала в песке глубокую колею, и начинавшийся прилив не оставлял роботу шансов избежать разрушавшей панцирь и сочленения морской воды.

Халцедония выскочила из–за скалистого выступа как раз вовремя: два взрослых человека повалили ребенка на песок, грозя палками и пытаясь отнять сумку. Взмах дубины, и Бельведер закричал, схватившись на бедро.

Халцедония не смела пускать в ход микроволновые проекторы, но в ее арсенале имелось кое–что другое, в том числе лазерная винтовка с разрывными пулями. Люди–враги оказались легкими мишенями. У этих двоих даже не было доспехов.

Она зарыла тела на пляже: убитый враг достоин погребения. Таков протокол войны. Бельведеру пока ничто не угрожало: Халцедония наложила шину на поврежденную ногу и обработала кровоподтеки.

Копать песок было тяжело: он то и дело осыпался, но Халцедония не допускала возможности отправить тела в последний путь по волнам. Она делала все, что могла.

Закончив, она отнесла Бельведера к их камню и принялась собирать рассыпавшиеся ожерелья.

Нога мальчугана не была сломана: пострадали только сухожилия да имелись обширные синяки. Тем сильнее он, вопреки всякой логике, стремился к новым поискам, едва пошел на поправку. К этому он приступил уже через неделю, опираясь на костыли и подволакивая ногу, совсем как Халцедония. Когда шина была снята, Бельведер начал уходить еще дальше, чем прежде. Хромота его нисколько не смущала и не сказывалась на скорости. Бывало, он пропадал где–то целыми сутками. Он рос, рос стремительно, и сделался почти таким же высоким, как морские пехотинцы. И становился все более самостоятельным. Случай с мародерами научил его осмотрительности.

Тем временем Халцедония собирала похоронные ожерелья, достойные каждого из ее погибших товарищей. По ночам она оставалась неподвижной, что отдаляло момент завершения работы. Спасение Бельведера вынудило ее распределять энергию в еще более жестком режиме; теперь она уже не могла себе позволить включать фары.

Разумеется, Халцедония сохраняла способность видеть при лунном свете, но ночное и тепловое видение оказывалось бесполезным, когда требовалось различать цвета.

Всего ей предстояло собрать сорок одно ожерелье, по одному на каждого из членов взвода, и она бы не позволила себе опуститься до поделок, сляпанных кое–как.

В октябре, когда дни стали короткими, было готово сороковое ожерелье. Как–то на закате она приступила к последнему — для главного механика сержанта Паттерсон — с синим Буддой посередине. Бельведера Халцедония не видела уже несколько дней, но не волновалась. Все равно сегодня завершить работу ей не удастся.

В ожидании солнца она пребывала в оцепенении. — Халцедония?

Что–то пищало. Младенец, решила она. Но теплый комочек в руках у Бельведера не был младенцем. Он принес щенка немецкой овчарки, вроде тех собак, что работали порой с командой Л.

На собак Халцедония не обращала внимания, но некоторые вояки побаивались за своих питомцев, хотя и не признались бы в этом. Сержант Паттерсон однажды сказала: «Да бросьте, Хал сама как милейший боевой пес» — и под всеобщий смех демонстративно почесала панцирь робота между телескопическими визуальными сенсорами.

Щенок был ранен. Тепловые сенсоры фиксировали кровь, сочившуюся из задней лапы.

— Привет, Бельведер, — сказала Халцедония.

— Вот, щеночка нашел. — Мальчик опустил его на потрепанное одеяло.

— Ты хочешь его съесть?

— Халцедония!!! — воскликнул Бельведер и прикрыл щенка руками, защищая.

Она подумала.

— Ты хочешь, чтобы я заботилась о нем?

Ребенок кивнул, и она погрузилась в размышления. Ей потребуются свет и энергия, невосполнимые запасы энергии. Антибиотики, коагулянты, хирургические инструменты. Животное может не выжить. Но собаки крайне важны; Халцедония знала, как высоко их ценили, даже больше, чем ценила своего боевого робота сержант Паттерсон. Кроме того, в базе данных Халцедонии содержалось достаточное количество информации по ветеринарии.

Так что она включила фары и активировала нужные файлы.

Она закончила только под утро, когда ее топливные клетки почти опустели.

Взошло солнце, щенок мирно спал. Глубокая рана на его бедре была зашита, а кровоток насыщен антибиотиками. Халцедония вернулась к последнему ожерелью. Ей нельзя было медлить, ведь на ожерелье для сержанта Паттерсон пошли самые ценные, самые хрупкие и красивые «бусины». Те, что Халцедония все это время откладывала, боясь повредить прежде, чем наберется необходимого опыта.

Движения становились все медленнее, все мучительнее. Солнечного света не хватало, чтобы восполнить энергозатраты прошлой ночи. Но, бусина к бусине, ожерелье росло: кусочек свинца, осколок керамики, стеклянная слезинка, зародыш жемчужины… И халцедоновый Будда — ведь сержант Паттерсон была главным механиком Халцедонии.

Когда солнце достигло зенита, работа пошла быстрее. Щенок дремал в тени робота; недавно он пообедал остатками птицы, которую принес Бельведер. Сам мальчик сидел перед Халцедонией на камне и следил за ее работой.