Лучшее от McSweeney's, том 1 - Страница 88

Уезжая, он взял с собой кое-какие книги, но лишился их, когда пересаживался на судно поменьше. Один из подъемников опрокинулся, и груз полетел вниз вдоль борта корабля. Его ежегодник сохранился в целости, за что он был благодарен судьбе.

Среди утерянного были его Симпсон и Элдридж, его «Остеология и отношения хрящевых рыб», его «Песни для мальчиков», «Онтогенез пластиножаберных рыб» Бэлфура и сопровождавшая его с детства «Библиотека для мальчиков» Бидла, в том числе и «Ловкач Нэд, мальчик-волшебник».

Межзвездное пространство у него над головой было невозможно черным. Той ночью он записал в своем ежегоднике: «Бархат, пронизанный иглами света». Судя по всему, над ним простиралось какое-то галактическое облако. Звезды образовывали арку от одного горизонта до другого. Вода у самого льда тревожила своей неподвижностью. Неподалеку волны плескались о нос каяка. Холод казался ветром, долетающим со звезд.

Тридцатитрехлетний Рой Генри Тедфорд и его немногочисленные пожитки висели на подветренной стороне каменистого склона на крошечном острове где-то около 146 градусов долготы и 58 градусов широты, в семистах милях от антарктического побережья Земли Адели и, согласно любым официальным картам, в четырехстах милях от ближайшей земли вообще: невзрачной точки острова Маккуори к востоку. Стояла ясная летняя ночь 1923-го года.

Его остров — одна из трех сбившихся в цепь длиной в четверть мили скал, покрытых льдом, — существовал только на нарисованной от руки карте, которая и привела его в это место, удаленное от немногочисленных морских путей и районов рыбного промысла, заходивших так далеко на юг. Рядом с приблизительными координатами места, Хевельман своим почерком, похожим на колючую проволоку, начертал название карты: Острова мертвых. Снизу большими печатными буквами Хевельман подписал туземное слово Kadima-kara, или «животные Времени творения».

Запасы Тедфорда включали двадцать один фунт галет, две банки бисквитной муки, кулек конфет, мешок сухофруктов, походную газовую плитку, непромокаемую обертку для ежегодника, два небольших фонарика для чтения, четыре канистры керосина, водонепроницаемую одноместную палатку, спальник, запасную куртку и перчатки, запасную пару веллингтонов,[70] нож, малый набор инструментов, спички в двойной герметичной упаковке, нераздвижную фотокамеру в специально изготовленном чехле из красного дерева и непромокаемом мешке, револьвер и Блэнд-577 Аксит-экспресс. Он дважды стрелял из Блэнда, и оба раза его отбрасывало на спину отдачей. Охотник в Мельбурне, продавший его, уверял, что это наиболее близкий к полевой артиллерии предмет, который человек мог положить на плечо.

Четыреста миль отделяли его теперь от возможности поделиться с кем-нибудь мечтой или воспоминанием или просто перекинуться словом. Если все пойдет хорошо, он снова увидит дружески расположенное лицо, вероятно, только через два месяца. Прежде чем прекратить писать, его мать регулярно напоминала ему, что нужно обладать чрезвычайно упрямой натурой, чтобы добровольно обречь вполне разумного в других отношениях молодого человека на такую жизнь.

На бумаге его план выглядел превосходно. Он уже оставил один из двух каяков вместе с кое-какими припасами на третьем, самом западном острове, на случай если плохая погода или сильное волнение не позволят ему вернуться сюда.

Он начинал в качестве студента Дж. X. Тейта в Аделаиде. Тейт, который обеспечивал себе добровольцев для полевых исследований тем, что сделал частью своей экипировки бочонок пива, познакомил Тедфорда с теорией эволюции и палеонтологией, когда решил внести разнообразие в тот случайный званый обед, распевая во все горло, на мотив «Долог путь до Типперэри»:[71]

В течение двух лет Тедфорд был его ревностным приспешником, а затем его энтузиазм стал угасать перед лицом отдаленности мест исследований, недостатка материальной поддержки и скудости находок. Три месяца ради древнего зуба, древность которого Тейт определял сам! Тедфорд устроился на работу секретарем к местному землеустроителю, и, в силу своих обязанностей, попадал под удар всего арсенала местных небылиц, историй, которые передавали друг другу по секрету, и причудливых баек. Неожиданно для себя, он увлекся тем, что в свободное время расследовал каждую из них, разыскивая животных, известных местному населению, но невиданных в мире. Когда дело касалось историй, его метод заключался в подробном рассмотрении, логическом анализе, и затем переосмыслении услышанного. Его инструментами были настойчивость, страсть к наблюдениям, терпимость к долгим лишениям и трастовый фонд его тетушки. Однажды зимой он провел месяц, разыскивая bunyips — чудовищ, которые, как ему сказали, обитали в глубоких подводных ямах и по ночам блуждали по биллабонгам.[73] Однако нашел только несколько окаменелых костей каких-то огромных сумчатых. Его увлекли paringmal — «птицы, ростом превосходившие горы», но он обнаружил их только в наскальной живописи. Он провел лето, спекаясь на раскаленном сланце, в ожидании мифического животного cadimurka.

Вся эта лихорадка подошла к своему апогею в тот день, когда один рыбак показал ему зуб, обнаруженный в глубоководных сетях. Это оказался большой светлый треугольник толщиной с лепешку; корень его был шершавым, лезвие, покрытое гладкой эмалью, имело по краю около двадцати острых зазубрин на сантиметр. Примечателен был и его вес: один только этот зуб весил около фунта.

Тедфорду и раньше встречались подобные зубы, в миоценовых известняках. Они принадлежали, как уверял Тейт, существу, которое наука определяла как Carcharodon Megalodon, или «большой зуб», — недалекого предка большой белой акулы, только примерно в три раза больше: исполинская акула, между челюстями которой высокий человек мог бы стоять, не нагибаясь, с крепкой, непропорционально большой головой. Но зуб, который Тедфорд теперь держал в руках, был белый, и это означало, что он принадлежал животному либо вымершему совсем недавно, либо до сих пор существующему.

Он написал о находке в «Тасманийский естественнонаучный журнал». Издатель принял текст, но отказался от его провокационного заголовка.

Почти год спустя он случайно увидел в газете сообщение о уорнамбулском морском чудовище, названном так по имени порта приписки трех тунцеловов, на которых одиннадцать рыбаков и мальчик отказывались выходить в море в течение нескольких дней. Они были на промысле, на неких известных только им отдаленных рыбопромысловых участках, недалеко от того места, где шельф круто уходит на глубину, когда громадная, невероятных размеров акула всплыла между ними и погрузилась обратно, унеся с собой сети, одну из лодок и судовую собаку. Мальчик — он был в лодке, которая опрокинулась, — закричал: «Что это? Плавник огромной рыбы?» — а потом всё пошло кувырком. Из пучины спаслись все, кроме собаки. Они в один голос твердили, что никогда раньше не видели подобных тварей. Во время интервью, проводившихся в присутствии местного инспектора по рыболовству и некоего Б. Хевельмана, зубного врача и натуралиста, мужчин очень подробно опросили, и их показания совпадали до деталей, даже вплоть до длины этого существа, которая казалась немыслимой: по меньшей мере, шестьдесят пять футов. Их не смущал тот факт, что такова была длина крытого причала в их родном заливе. В сообщении уточнялось, что все эти люди были привычны к морю, и к любым погодным условиям, и, кроме того, к любым разновидностям акул. Они встречались и с китовыми, и с гигантскими акулами. Они подробно описали возмущение на поверхности воды, вызванное всплытием твари и её последующим погружением. Они настаивали, что это был не кит, — они видели эту ужасную голову. Они сошлись во всем: в размере спинного плавника, в поразительно огромном диаметре существа, в его призрачно-бледном цвете. Что особенно говорило в их пользу, согласно их собственным критериям доверия, так это их бесповоротный отказ возвращаться в море в течение примерно недели, несмотря на потерю заработка — потерю, которую они с трудом могли себе позволить, как подчеркнули их также опрошенные жены.