Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Страница 2

Когда придет время, уходи. Из всех воспоминаний, что остались от земной жизни, это самое яркое: она проснулась и увидела призрака в темной комнате, женщину в белых одеждах, которая дала ей совет, когда было нужно. Неожиданно Карлотте хочется крикнуть: «Когда придет время…»

Но она не может пошевелить даже пылинку в древнем воздухе, а девочка спит.

Рядом с кроватью стоит столик из комиссионки, покрытый шрамами от сигаретных ожогов. На нем — детский ночник, поблекшие трафареты Губки Боба на бумаге. Рядом, спрятанный под раскрытым журналом «Пипл», пузырек с барбитуратами, который Карлотта выкрала сегодня днем из сумки Большого Дэна, той самой, цвета хаки, где он хранит наличку, одежду, поддельные водительские права и автоматический пистолет из вороненой стали.

Юная Карлотта не видит призраков… не просыпается даже от сердитых криков Дэна, не слышит, как в соседней комнате охнула от удара мать. Похоже, Дэн проснулся, к тому же трезв и обнаружил пропажу. Дело осложняется.

Но Карлотта не дает себя торопить.

Когда я присоединилась к Флоту, самым трудным было отказаться от мысли, что у меня есть тело, что оно занимает некое реальное место в пространстве.

В то, что мы по–прежнему целые и нормальные, поначалу верили все — в смысле, все, кого спасли с Земли. Все, кто так или иначе ответил Эразму «да», — а он в той или иной форме явился каждому человеку на планете за несколько секунд до конца света. Два с половиной миллиарда человек приняли его предложение о спасении. Остальные решили остаться и погибли, когда континенты растаяли в раскаленной магме.

Конечно, у выживших возникли проблемы. Дети без родителей, родители без детей, любовники, разлученные навеки. Печально и трагично, как всегда, когда не всех удается спасти, а тут еще и эвакуация планетарного масштаба. Покинув Землю, мы вроде как появились на травянистой равнине шире горизонта, плоской, как Канзас, под фальшивым голубым небом, у каждого над плечом парил Эразм, и все рыдали, всхлипывали или требовали объяснений.

Равнина, конечно, не была реальной — по крайней мере, не в том смысле, в каком мы привыкли говорить о реальности. Это было виртуальное место, а мы носили виртуальные тела, хотя этот факт осознали не сразу. Мы продолжали оставаться такими, какими ожидали себя увидеть, — очнулись в той самой одежде, в которой нас вознесли. Я помню, как посмотрела на пару грязных потрепанных «рибоков» из городского секонд–хенда и подумала: «На небесах? Серьезно?»

— У тебя есть место, где бы ты сейчас предпочла очутиться? — спросил Эразм, раздражая своим нечеловеческим терпением. — Тебе нужно кого–нибудь найти?

— Да, мне бы в Новую Зеландию, — сказала я, хотя это была лишь истерическая шутка. О Новой Зеландии я знала только из телешоу на канале Пи–би–эс, единственном, который остался после того, как нам вырубили кабельное.

— В какую–то особенную часть Новой Зеландии?

— Что? А, ну… куда–нибудь на пляж.

Я никогда не была на пляже, на настоящем пляже у океана.

— Одна или в компании остальных?

— Ты серьезно?

Вокруг всхлипывало или бормотало на незнакомых по большей части языках множество людей. Скоро начались драки. Когда пара миллиардов человек оказывается в одном месте при таких обстоятельствах, по–другому и быть не может. Но толпа уже редела, люди принимали предложения других аватаров.

— Одна, — ответила я. — Только ты не уходи.

И как по щелчку, я очутилась там, где пожелала: Ева без Адама, стоящая на пустынном белом пляже.

Через какое–то время изумление сменилось усталостью, но вполне сносной. Я сняла ботинки и попробовала ногой песок. Теплый, нагретый солнечными лучами. С кораллового голубого моря набежала волна, и соленая вода водоворотами закрутилась между пальцами.

Тут у меня закружилась голова, пришлось сесть.

— Может, хочешь поспать? — спросил Эразм, паря надо мной, словно воздушный шарик, украшенный драгоценными камнями. — Если хочешь, я могу помочь тебе уснуть, Карлотта. Если отдохнешь, переход пройдет легче.

— Ты бы лучше на вопросы ответил, урод! — воскликнула я.

Он сел на песок рядом со мной, отпрыск–мутант стрекозы и пляжного мяча:

— Хорошо, задавай.

Эта Вселенная только для чтения, думает Карлотта. Так сказали Древние, а значит, это, скорее всего, правда. Но все–таки она знает, помнит, что девочка проснется и увидит ее: призрака, изрекающего мудрости.

Но как же сделать так, чтобы этот спящий ребенок ее почувствовал? Ощущения — такая упрямо материальная штука, электрохимические данные, каскадом льющиеся в огромные и сложные нейросети… возможно ли как–то вмешаться в пограничную зону между квантами и восприятием? На секунду Карлотта решает взглянуть на свою юную версию другими глазами, внимая еле заметным перепадам молекулярных магнитных полей. Кожа спящей начинает бледнеть, а потом и вовсе становится прозрачной, когда Карлотта сужает поле зрения и недолго странствует по своему собственному животному мозгу, жужжащему ландшафту, где пряди снов сливаются и распадаются, подобно мыльным пузырям. Если бы она могла передвинуть хотя бы бозон… скажем, повлиять на заряд какого–то критического синаптического узла…

Но не может. У былого нет ни рычагов, ни ручек. Неопределенности или альтернативного исхода. Повлиять на прошлое — значит изменить его, а это, по определению, невозможно.

Крики в соседней комнате неожиданно становятся громче и яростней, и Карлотта видит, как ее юная версия начинает просыпаться. Слишком рано.

Разумеется, в конце концов с помощью Эразма я все поняла. О, девочка моя, не стану утомлять тебя историей первой пары лет… меня они утомили преизрядно.

Мы оказались не на небесах. Конечно, множество людей умерло, и теперь их доставили в то место, в которое они верили. В таком взгляде на мир была доля истины; правда, Бог не имел к нашей судьбе никакого отношения. Флот существовал в реальности и занимался вполне реальными делами, и люди были далеко не первыми разумными существами, которых он вознес. Как сказал Эразм, уничтожено уже множество планет, а Флот не всегда успевал спасти местное население, хотя и очень старался. Так что нам повезло.

Я спросила его, почему все эти планеты взорвались.

— Мы не знаем, Карлотта. Какая–то сущность систематически ищет миры с развитыми цивилизациями и приговаривает их к смерти. Мы называем ее Невидимым врагом. Он не оставляет улик. — А потом Эразм добавил: — Флот ему тоже не нравится. Некоторые уголки галактики для нас закрыты… потому что если мы отправимся туда, то назад уже не вернемся.

Тогда я толком не знала, что такое «галактика», потому разговор решила не продолжать, только спросила, как оно выглядело — уничтожение Земли. Поначалу Эразм ничего не хотел показывать, пришлось долго упрашивать, но в конце концов он превратился в нечто похожее на парящий телевизор и дал картинку «с плоскости солнечной эклиптики», правда, эти слова мне ни о чем не сказали.

Я увидела… в общем, на нашу голубую планетку это больше не походило.

Скорее на шар из красных кипящих соплей.

— А моя мама? Дэн?

Мне не нужно было объяснять, кто эти люди. Флот поглотил кучу самой разной информации о человеческой цивилизации, уж не знаю как. Эразм замер, словно сверяясь с каким–то невидимым каталогом, потом ответил:

— Они не с нами.

— В смысле, они погибли?

— Да. Эбби и Дэн мертвы.

Новость меня не удивила. Я как будто и так уже знала, словно мне было видение их смерти, мрачное видение, как и тот призрак прошлой ночью — женщина в белом, велевшая мне уходить.

Эбби Будэн и Дэн мертвы. А я вознеслась на робонебеса. Ну–ну.

— Ты точно уверена, что не хочешь поспать?

— Может, немного.

Дэн — мужик большой, и сейчас он специально накачивал себя для большой ссоры. Даже теперь Карлотта чувствует отвращение от его голоса, от злобного, раскатистого рычания согласных. Потом Дэн бросает что–то большое о стену, наверное, часы. Те с шумом разбиваются. Мать в ответ кричит, и ее всхлипы, кажется, не затихают несколько недель.