LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости - Страница 94

Так возник джаз. Классический пианист и композитор Джордж Гершвин писал симфоническую музыку, которая принимала образцовые джазовые очертания. Его мелодии входят в репертуар лучших симфонических оркестров, но также исполняются и ведущими джазовыми музыкантами всех мастей. Подобная ассимиляция еще до Гершвина породила госпел — уличные песни-молитвы негров, основанные на языческом ритме и обращенные к Христу.

Очевидно, что блюз явился единственной музыкальной формой, которой удалось на протяжении столетия сохранить свою энергетическую мощь. Видимо, своим пульсирующим ритмом он как бы напоминал человеку о напряженном, предельном противоборстве Добра и Зла — антиномии, ставшей главной реальностью в эпоху «сумерек» духа.

Случайные ли это процессы? Бывают ли вообще случайности в области культуры?

Именно блюзовый ритм века, на взгляд автора, помогал человеку сохранять индивидуальность и устойчивое ощущение собственного «Я» наперекор всем попыткам манипулировать человеческим сознанием. Мелодия блюза то расходится, вовлекая в свое пространство нашу трансцендентную надежду, то усыхает до ломаного пунктира, символизируя неустойчивость, тревожную готовность, невротизм бытия.

Блюз — а внутри его мелодики всегда жив примат индивидуальности — как бы повествует о том, что, несмотря на любые испытания и любое давление, человек способен оставаться человеком, то есть личностью — самим собой.

Ритм тамтамов оказался неожиданно схож со структурой привычного военного марша. Марш — это почти единственная форма европейской музыки, которая была изначально призвана растворять индивидуальное начало слушателя. Действительно, для победы в военных действиях необходимо не скопище разрозненных индивидуальностей, а управляемая единой волей и нерассуждающая масса людей.

Маршевый ритм состоит из четырех долей такта. Блюз и джаз — это маршевый ритм, в котором одна из таких долей утрачивается. Внутри этого ритма возникает диссонанс. Диссонанс становится импульсом трагедии среди фигур обезличенной маршевой мелодии. На джазовом языке это называется свингом, и отсюда такое неповторимо-индивидуальное, импровизационное звучание джазовых и блюзовых композиций.

Скрытый в корнях блюза, изначально трагический диссонанс делал джаз не мелодическим, но духовным родственником христианской музыки. Культура хотела обновления, но сохраняла потребность в диссонансе как чувстве, охраняющем индивидуальность.

Внутренняя трагичность диссонанса создала музыкальную индивидуальность блюза-джаза. Ее энергетика оказалась необходимой европейцам, так как помогала сохранить чувство «Я». Жестокий век пытался уничтожить личность — джаз помогал ей выжить.

Отнюдь не случайно и не по глупости сталинский «дионисический» социализм запретил джаз, поставив слушание музыки в один ряд с… уголовным преступлением. Сталин правильно ощутил джаз как «музыку анархистов», это и была музыка ярких одиночек, непрерывно напоминавшая слушателю о существовании «Я» — образа Бога в человеческих душах.

Суфий X. Инайят Хан пытался понять роль современной ему популярной музыки.

«Как возникает огромная популярность джаза, — писал он. — Джаз не заставляет мозг много думать о технической стороне музыки; он не принуждает душу углубляться в духовное; он не заставляет сердце чувствовать глубже — он затрагивает тело. Он позволяет ему обновить жизненную силу с помощью определенного ритма и определенного звука; это дает людям — я имею в виду большинство — большую энергию и заинтересованность, чем музыка, которая напрягает ум. Тех, кто не хочет быть возвышенным духовно, кто не верит в духовные вещи и кто не хочет утруждаться, джаз оставляет в одиночестве; хотя в то же время он затрагивает всех, кто слышит его».

Книга Инайят Хана «Мистицизм звука» написана в 1914 году, в годы становления новой музыкальной традиции блюза-джаза. Хан не знал тогда ни джазовых импровизаций, включая темы Баха, ни Эллингтона, ни гос-пельных распевов. Вряд ли сегодня найдется хоть один музыкант, согласный с тем, что джаз «не заставляет сердце чувствовать глубже».

Не знал Инайят Хан и того, что элементы классической музыки («музыка, развивающая дух», по его определению) и джаза сольются и к середине века во многом станут единым целым.

Можно утверждать, что джаз — это музыка, в которой дух и тело существуют в неразрывном единстве.

Вот как Инайят Хал описывает влияние звука на тело человека:

«Помимо психического и духовного эффекта, который звук производит на человека, существует и физический эффект. С метафизической точки зрения, дыхание является жизненным током праны; этот жизненный ток существует и в таких вещах, как жильные струны или кожа барабанов. В них тоже есть часть жизни, и именно в этой мере их жизненный ток становится слышимым, он затрагивает прану живых созданий и придает им дополнительную жизнь. Именно по этой причине примитивные племена, которые имеют только барабан или простые духовные инструменты, постоянно играя на них, входят в такое состояние, что наслаждаются экстазом».

Неслыханная популярность блюза-джаза, по всей видимости, стала возможной потому, что у человечества накопилась колоссальная потребность в такой энергетике извне, в метапрограммировании собственной цельности, — а именно это новые ритмы несли в себе.

Само слияние ритма тамтамов и основ классической христианской музыки уже обусловливалось потребностью в слиянии духа и тела. Танец способствовал этому слиянию и, несомненно, исподволь учил чувствовать другого человека.

Мы говорим об очень важных вещах. В самом понятии «джаз» кристаллизируется одна из основных экзистенциальных проблем века безверия — проблема отчужденности духа (или чувства «Я») от тела. Разрыв между телом (внешней оболочкой) и «Я» (ощущением индивидуальности) стал главным симптомом и диагнозом XX столетия.

Под «телом» подразумевается, естественно, не скелет и мягкие ткани, но ощущение себя в пространстве и времени как отдельного целостного и поэтому полностью отвечающего за свои действия существа. Вот как говорил об этом Лев Платонович Карсавин:

«Дух — синоним единства. Духовность обозначает ту либо иную степень единства. Но не мыслимо и не возможно единство само по себе; не возможен отвлеченный дух: его нет и быть не может. Единство — источник и начало множества…

…Иными словами, личность ни духовна, ни телесна, но духовно-телесна. И, как дух, личность не единство, противостоящее ее телесности (в этом смысле она — абстрактный дух, дух без содержания), но единство самой этой телесности и воссоединение разъединяющегося или «дух животворящий». Дух не тело, но у него нет своего, «духовного», содержания (что делало бы его телом), ибо он — духовность телесности. Дух на тело «нисходит», телесное «берет», воссоединяет и воссоединяет с собою».

Разрыв между душой и телом — это разрыв между «Я» и поступком, между «Я» и принятием решения. Кому из нас не знакомо ощущение того, что он совершил поступок, который на самом деле его «Я» совершить не могло?

Поговорите с осужденными на смертную казнь, и вы услышите вечное раскольниковское — это сделал не я, какой-то бес управлял моим телом и душой/

В случае, когда раскол между телом и духом окончателен и невосполним, налицо болезненное состояние, недуг, который с начала XX века называется шизофренией.

Джазовая музыка была одним из немногих культурных механизмов, который помогал человеку встретиться с самим собой: посредством танцевальных элементов, пульсирующей энергетики тамтамов объединить тело и дух в синтезе внутренне напряженного чувствования не только себя как личности, но и партнера — другого. Джазовый танец заставлял сопереживать чувства партнера через единую сближающую внутреннюю тональность.

И вот что интересно: Роберт Лэнг, отрицательно относившийся к популярной музыке, пишет о нескольких своих пациентах, страдавших резко выраженной онтологической неуверенностью: