LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости - Страница 105

Коллективное бессознательное русских воспитано на сугубо православном — имманентном — ощущении присутствия Бога внутри души каждого человека.

«Саньясины», в отличие от «психонавтов», рассчитывали не на внешние, а на внутренние источники преображения — на самих себя. О православии большинство из них имело крайне поверхностное представление, поэтому никто не задумывался о том, что самоуверенность — это лишь ощущение образа Бога, отнюдь не дающее права чувствовать себя Его подобием.

Не осознавая этого, «искатели» надеялись мгновенно — одним усилием, с помощью любых самоистязаний, из образа превратиться в подобие. На самом деле для этого нужны совершенно другие, в первую очередь нравственные, усилия. Усилия, направленные в сторону другого человека.

Своеобразность отечественного мистического «нарциссизма» заключалась вовсе не в мазохизме русского народа, как это утверждают некоторые зарубежные исследователи, а в гордыне, бессознательной неколебимой уверенности, что Бог, находящийся имманентно, выручит из любых неприятностей.

К сумасшествию «духарей» приводила не самовлюбленность, а чисто русская убежденность души в изначальном присутствии в ней магизма, к которому нужно «просто прорваться» любой ценой. «Внешние» по отношению к человеческому телу средства воспринимались поэтому большинством искателей как нечто вторичное и необязательное.

Большинство отечественных «духарей» чувствовали опасность «психоделиков», возможность навсегда «застрять в их пространствах». «Грибочки для слабых — психический яд, — говорил один из наших пациентов. — Они могут слабого оставить в психоделии на всю жизнь. Есть риск превратиться в гриб, если расслабиться и не выгребать оттуда все время. Грибы — это соблазн, через который нужно пройти, главное, не задержаться в нем надолго».

Можно даже сказать, что задачей грибного экстаза «духарей» была борьба с галлюцинациями. Важно было во время действия наркотика сохранять связь с реальностью, не проваливаясь в галлюциногенные образы до конца. Искатели описывали это усилие разными словами. Часто это называлось «рулить» — то есть управлять трансовым состоянием.

Говорили еще «грести», «выгребать», «держать корму по ветру» и т. д. Обратите внимание: все эти словечки так или иначе связаны с водной стихией, точнее говоря, с искусством управлять собой или своей лодкой в воде. «Выгребать» (сохранять чувство «Я») нужно было из водной, женской, хтонической стихии грибного безумия. Точно так же, как с помощью своего корабля Одиссей «выгребал» из бесконечности своего морского путешествия.

Для удержания контакта с реальностью («гребли») использовались разные приемы. Некоторые «мастера» рекомендовали танцевать и одновременно кричать «Агу», некоторые считали, что лучше всего помогают подпрыгивания и крики «Ха». Иногда для сохранения ощущения тела нужно было прикладывать к нему какой-либо горячий предмет (сигарету); зимой советовали проделывать все это на снегу с босыми ногами и т. д.

Для подавляющего большинства «духарей» это был этап, упражнение в поисках собственного духовного пути. Но для многих этап этот растянулся на долгие годы.

Возможно, что отечественная психоделия имеет уникальный по длительности опыт приема растительных галлюциногенов. Автору приходилось видеть на двух полуразрушенных подмосковных дачах людей, которые около десяти лет (!) ежедневно поедали галлюциногенные грибы.

Вполне возможно, что эти окончательно опустившиеся, ведущие животный образ жизни люди, пытающиеся спрятаться при звуках человеческого голоса, являются той самой недостающей живой иллюстрацией тотальной диссоциации личности, которой нам недоставало в главе, повествующей о психической зависимости от галлюциногенов. Только увидев их однажды, можно понять истинное «психоделическое счастье» — счастье глубокого слабоумия (окончательной инфляции личности).

Бывшие дачи ныне превратились в измазанные человеческим навозом конюшни. Они производят гораздо более страшное впечатление, чем то, которое оставляли, наверное, конюшни греческого царя Авгия. Существование, которое ведут эти существа, нельзя назвать даже животным. В жизни зверя действует Божественный Логос. Животные не совершали первородного греха развоплощения. Их жизнь упорядочена инстинктом.

Трагедия человека заключена в том, что, обретя свободу, он больше не в силах превратиться в зверя. От свободы нельзя вернуться к инстинкту. Человек не может опуститься до животного уровня. Он может только превратиться в чудовище. В исходе инфляции он становится хтоническим чудищем древнегреческого мифа.

И здесь мы можем вспомнить наконец необыкновенно важные для всей этой книги слова Христа:

«Горе миру от соблазна: ибо надобно придти соблазнам: но горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф. 18, 7).

Может быть, об этих словах мы должны были вспомнить раньше. О них нужно было помнить, говоря о трагической судьбе Джона Леннона, о ранней смерти «пророка» Тимоти Лири или о том, что Кен Кизи после своего «кислотного путешествия» так и не смог написать ни одной значимой книжки, а ведь начинал с «Кто-то пролетел над гнездом кукушки»!

Но ужас существования этих «зомби без хозяина» на идиллических подмосковных дачах лучше, чем многое другое, показывает, как соблазн становится искушением.

Жаль, что российская психоделия не смогла увидеть в этих «растворившихся в грибах» существах конечную цель и результат своих исканий.

Несколько наших пациентов рассказывали об участии в грибных мистериях известного российского писателя Виктора Пелевина.

«Только сам он грибы почти не ест, — говорила одна из них, — только все время строчит, гад такой — записывает, значит, то, что мы рассказываем…»

А один из героев уже упоминавшейся книги Лебедько передает несколько иную информацию.

«В: — Вот эта ситуация, когда Володин с бандитами едят у костра грибочки, — из «Чапаева…», — это из реальных событий? Володин с вас написан?

Т: — Кто-то П-н давал мне эти странички, когда еще их не публиковал; я их прочитал, — ну да, хорошо; но там ведь всякое было, — чего там только не было на этой базе, когда мы грибы жрали!

Один раз мы с П-ным нажрались грибов так, что П-н вышел из Васиного дома на четвереньках, укусил грозную собаку овчарку так, что она забилась в будку, потом пошел в другой домик, лег спать и всю ночь толкал кого-то. Потом утром проснулся, — он, оказывается, с другой грозной овчаркой спал.

А там была женщина, с которой Вася жил, — она была собачница, у нее были овчарки, и обе они только на ночь спускались, — они действительно были очень злобные и грозные. Так вот, П-н одну из них укусил, — она его потом боялась…

Другой раз после грибочков он долго сидел под столом, а я его всячески пинал ногами».

Конечно, автор данной книги не может ручаться за абсолютную достоверность приведенных сведений. Однако они позволяют, без обильного цитирования, отослать читателей, интересующихся художественным описанием переживаний отечественных «психонавтов», к романам В. Пелевина «Чапаев и пустота» и «Generation «П».

Роман «Чапаев и пустота» является художественной иллюстрацией политического спора сюрреалистов. В его пространстве герои коммунистической революции и гражданской войны выступают в качестве… мастеров психоделии. В конечном итоге их духовным адресом оказывается растворяющая все бездна буддийской философии. Сущностью мира оказывается пустота. Для Пелевина, точно так же, как и для Андре Бретона, коммунизм и сюрреализм — одно и то же.

«Грибные» переживания героя второго романа оказываются только пародией на виртуальные процессы, происходящие в реальности. Герой романа не в состоянии отличить реальность «виртуальной» культуры от безумных переживаний наркотического транса. «Generation «П» можно, в свою очередь, считать иллюстрацией к философским творениям Жака Бодрийара.