Ловушка для вершителя судьбы - Страница 6

– Кто это? Что им надо?

Ужасно не хотелось выходить на улицу под дождь, припустивший сильнее. Плед так и норовил сползти с плеч. Холод террасы лизнул сначала голые ступни, затем пополз вверх по ногам. Машина за окном не двигалась с места, клаксон звонко и нагло звал к себе.

– Почему они решили, что я должен выйти? – Писатель нажал кнопки на пульте, открыл наконец дверь и сделал первый шаг на ледяное крыльцо. Ответом ему был долгий противный скрип – то ли петли не смазаны, то ли дверь рассохлась.

– Рассохлась, наверное… Все скрипит и плачет в этом доме, – проворчал Алексей, надевая на босу ногу уличные туфли и оглядываясь в поисках зонта. Пытаясь хоть как-то защититься от дождя, он пошел к забору, убыстряя шаг, и от этой вынужденной торопливости, совершенно ему не свойственной, нервничал и злился.

Путь до калитки показался на удивление долгим. Зато сама калитка распахнулась легко, даже не скрипнула – порыв ветра оказался тут как тут. В лицо хозяину дома вместе с ветром бросились дождевые капли и мокрая тонкая ветка с ближней березы.

– Вот спасибо, – усмехнулся писатель, вытирая мокрый след. – Поздоровалась, значит…

Когда он приблизился к драндулету, в нем приоткрылось окно. Из него высунулся крепкий лысенький мужичок средних лет и прокричал звонким бодрым голосом:

– Меду, молочка, сметаны не желаете?!

– Что? – Писатель даже растерялся. Неужто стоило так долго гудеть и вытаскивать его из теплого дома на дождь, чтобы предложить ему бидон молока? Черт бы побрал этого громогласного незваного гостя! Алексей уже готов был разозлиться, возможно, даже нагрубить назойливому продавцу, прогнав его восвояси, но вдруг почувствовал, что ему действительно очень захотелось молока. Не обезжиренного концентрата из тетрапаковского пакета, а настоящего, деревенского молока. И чтобы теплого, как в детстве…

– Молока парного, сметанки домашней! – раздавался тем временем сквозь дождь невозмутимый голос. – Еще медок есть, свой, гречишный!

– Медок… – отчего-то повторил за ним Алексей, кутаясь в плед.

– Вам сейчас как раз пригодится. Хворь как рукой снимет!

– Я что, так похож на больного? – Писатель удивился и даже немного обиделся.

– Ну, – осекся лысенький, – вон как в плед завернулись. Небось простыли… Да и выглядите неважно…

У самого-то молочно-медового предпринимателя вид был что надо: щеки горели здоровым румянцем, глаза счастливо улыбались.

– А молоко действительно парное? – Алексей не спеша подошел поближе.

– А как же! – В голосе водителя «москвичонка» чувствовалась гордость хозяина. – Жена вот только подоила, а я по домам развожу. Попробуйте, еще теплое, я его специально в тулуп кутаю, чтоб не остывало. Меня, кстати, Виктором зовут. Во-о-он там, видите, на выселках, зеленую крышу? Так это наша.

– А козьего нет? – сам не зная, зачем, спросил писатель и мысленно тут же обругал себя: «Какая разница, – молоко и молоко. Только что вообще не собирался ничего покупать, а теперь привередничаю».

– Нет, коз не держим, только коровок… – бойко отвечал Виктор.

– Ну, давайте… Почем оно у вас? – поинтересовался Алексей, засовывая руку в карман джинсов. Где-то там была пятисотенная бумажка, он хорошо это помнил.

– Всего-то сотня за банку! Это по нынешним временам сущие копейки – за три литра-то, – заверил краснощекий Виктор. – Берите, оно еще теплое! А сметанки не желаете? Она у нас така-а-я жирная – пальчики оближешь! Как масло.

– Нет-нет. Я что-то молока теплого захотел. – Алексей держал банку бережно, словно она была прижавшимся к груди котенком. – Погреться.

– Да, погода нынче мокрая, простыть – как плюнуть. Вы бы меду еще взяли, – не унимался лысенький. – Чудо, а не мед! Янтарный! Да вот, понюхайте!

Владелец авто порылся в багажнике и вынул на свет божий баночку янтарного цвета. Отвернул крышку и протянул Алексею: понюхай, мол. Запах был изумительный – сразу чувствовалось, мед самый что ни на есть настоящий, устоять просто невозможно.

– Как хорошо-то – намазать на хлеб меду и молочком запивать… – продолжал соблазнять Виктор.

– Да-да, действительно хорошо, – согласился писатель, обнаружив наконец в кармане купюру. – Давайте и меду, что-то я в самом деле раскис. В полтыщи впишусь?

Очень уж не хотелось ему возвращаться в дом за деньгами.

Лысенький ненадолго замялся.

– Я вообще-то мед за пятьсот продаю… Но так уж и быть, уступлю. Хорошему покупателю – скидка от фирмы.

Он ловко сгреб деньги и вручил Алексею его покупки.

– Завтра еще заеду! – бойко пообещал продавец, вкорячиваясь в свой автомобиль. – Ждите!

– Ну вот, сейчас молока попью, мед на хлеб намажу… – бормотал писатель, расставшись с фермером и направляясь к дому. Идти было неудобно: одной рукой он прижимал к себе банки – большую, действительно еще теплую, с молоком и маленькую, восьмисотграммовую, с медом; другая рука держала раскрытый зонт и одновременно сжимала края сползающего пледа. А тут еще проклятые туфли, надетые на босу ногу, начали натирать пятки…

На крыльце пришлось немного повозиться, закрывая зонт. И когда одна нога уже была занесена над порогом, Алексей почувствовал, что плед, предательски покинув плечи, стремительно сбегает вниз по спине, на мокрое от косого дождя крыльцо. Он попытался помешать этому, но входная дверь и порыв ветра сыграли с ним злую шутку, резко, наотмашь, толкнув в спину. Ноги в одно мгновение запутались в складках упавшего пледа, он потерял равновесие и упал лицом вниз. Осколки двух разнокалиберных банок разлетелись по террасе острыми брызгами, мокрый зонт с чавкающим звуком шлепнулся рядом, прямо в бело-желтую лужу.

Через секунду-другую Алексей сделал попытку подняться. Он встал на колени, держась обеими руками за ушибленную голову, но что-то мешало ему, не давая выпрямиться во весь рост. Скосив глаза, он увидел, что резко закрывшаяся дверь прихватила край солнечного пледа и поймала таким простым и коварным способом запутавшегося в оранжевых клетках человека, как рыбу в невод.

Несчастный, чертыхаясь, выпутал ноги из объятий старенького пледа и потянул его на себя. Истончившаяся за годы шерсть затрещала, и ткань с треском разделилась на две части: большая оказалась в руках, меньшая же осталась за закрытой дверью, на крыльце.

– Черт! – простонал Алексей. – Черт…

Это было последней каплей…

За окном хлестал настоящий ливень, где-то наверху открылась от сквозняка незапертая форточка. Холод непрошеным гостем расползся по всему дому. В сенях, прямо на полу, лежал известный писатель Алексей Ранцов, уткнувшись лицом в яркие полосатые лохмотья, и сотрясался в беззвучных рыданиях, оплакивая то ли любимый плед, то ли свою неудавшуюся жизнь… А молочно-медово-стекольное месиво все растекалось и растекалось вокруг него, заползая в щели между широкими сосновыми досками.

Когда Алексей пришел в себя, за окном уже сгустились ненастные сумерки. И хотя он заставил себя переодеться, умыться и причесаться, выглядел все равно не лучшим образом, от одного его вида больно сжималось сердце. Я очень не люблю, более того, терпеть не могу, когда мой подопечный находится в таком настроении, да и какому хранителю такое понравится? А Писатель испытывал упадок сил все чаще. А ведь совсем недавно он был абсолютно другим – энергичным, подтянутым, жизнерадостным, элегантным, уверенным в себе… Неужели тот человек исчез навсегда? Это меня ужасает! Ведь я так старался, так много сил вложил в эту свою работу… Ох, простите, я начал свой рассказ, забыв представиться! Будем знакомы – ангел-хранитель Писателя. Тот самый, кто сопровождал Алексея на протяжении всего его жизненного пути, делил с ним все его печали и радости, знал обо всех его тайных мыслях и желаниях, кто вместе с ним переживал открытия и разочарования, кто вместе с ним – и теперь я могу этого не скрывать – создавал его прекрасные произведения: вдохновлял, подсказывал идеи, мысли и образы, заставлял садиться за работу, когда лень или рутинные повседневные хлопоты отвлекали от творчества.