Lover In Low Light (СИ) - Страница 12

— Изливать информацию?

— Что это значит? — вздохнула Лекса, игнорируя вызов. — Это в прошлом, так же, как и другие моменты, которые мы никогда не обсуждали и, вероятно, не будем обсуждать.

— Я не спрашиваю у тебя о прошлом, Лекса, потому что это прошлое, очевидно, приносит тебе боль, — сказала ей Костиа. — Я думала, это из-за времени, проведённого тобой в системе приёмных семей; возможно, в какой-то мере так и есть, но теперь мне ясно, что основная боль — из-за отношений, о которых я ничего не знаю. Что она сделала?

— Ничего, — выпалила Лекса. Голос вдруг стал резким и прямым, словно вспышка защиты загорелась в её груди. — Она ничего не сделала, Костиа. Я стала причиной нашего расставания, и я беру на себя полную ответственность за это.

— Хорошо, — медленно сказала Костиа, поднимая руки в знак капитуляции. — Извини. Я не знаю, но, может, именно поэтому ты и должна рассказать мне. Мы увидим её снова, так что думаю, мне нужно иметь хоть какое-то представление.

Лекса испускает рваный вздох и прижимает руки к лицу.

— Я не могу поверить, что ты пригласила их на ужин, Костиа. Она уже уходила, и ты вернула её, чтобы пригласить, будто то, через что мы только что прошли, было недостаточно неловко. О чём ты вообще думала? Это — полнейшая катастрофа.

— Ну, я не знала, что это была катастрофа, Лекса, — прокричала Костиа, и Лекса чувствует надлом в её голосе, когда девушка встаёт с кровати, чтобы уйти. — Я пыталась быть милой, потому что эти люди, кажется, важны для тебя! Ты вообще представляешь, каково это было для меня: стоять перед этой огромной картиной с изображённой моей голой девушкой, нарисованной, напомню тебе, моей девушке от её бывшей, которая тоже была там? Ты хоть представляешь, Лекса? Ты представляешь, каково это было для меня?

Лекса мнётся на месте, разваливаясь на части от слов Костии. Она была настолько охвачена тем, что снова увидела Кларк, была в вихре собственной боли и шока, что она даже не попыталась остановиться и подумать, какие чувства испытывала Костиа в галерее.

Дотянувшись до Костии, Лекса возвращает её на кровать, и они вместе садятся.

— Извини, — потупилась она, выпуская на волю дрожащий вздох. — Ты права, я сволочь.

Костиа ложится к Лексе, кладёт руки вокруг талии девушки и дышит ей в шею.

— Я не говорила этого, — бормочет она, целуя тёплую кожу, а следом поднимает голову, чтобы посмотреть ей в глаза. — И я не хочу чувствовать такого, потому что да, этот момент в галерее был неловким и очень некомфортным, но ты не хотела, чтобы это произошло, и не знала о том, что произойдёт. Мы были там только потому, что я притащила нас туда, так что это не твоя вина. И тот факт, что ты мне никогда не говорила о Кларк не означает, что я могу сейчас обижаться из-за этого. Ты права, что мы никогда не говорили много о прошлом, и это было касается нас обеих, но сейчас я спрашиваю, Лекса. Я хочу знать… Если ты хочешь рассказать мне.

Кровать вздрагивает, когда Лекса плюхается на спину, и одеяло слегка помялось. Когда Костиа расположилась рядом с ней, взгляд брюнетки сфокусировался на потолке, а её девушка хранила молчание. Лекса знает, что она ждёт, ждёт, что она начнёт, ждёт, что расскажет ей их историю, скажет что-то, что угодно.

Лекса сглотнула ком в горле и громко вздохнула.

— Мы были вместе в колледже, — прошептала она. — Это было… сильно.

— Первая любовь всегда такая, — мягко сказала Костиа, мило рассмеявшись. — Я предполагаю, она была твоей первой любовью?

— Да.

— Как долго вы были вместе?

Облизнув губы, Лекса закрыла глаза:

— Четыре года, начиная с того времени, когда мы были в колледже, и немного позже.

— Воу, — прошептала Костиа, и Лекса могла слышать, каким удивлённым голосом это было сказано. — Это долгий срок.

— Да.

— Ты сказала, что расставание было твоей виной?

Лекса почувствовала острый приступ боли в груди и кивнула. Она не видела Костию, но знала, что та смотрит на неё и ждёт большего.

— Аня сказала бы иначе, и, возможно, Кларк тоже.

Тяжело произносить её имя вновь, проталкивать эти звуки через губы, но это всё равно приятно. Похоже на освобождение; или, вернее, на возвращение домой, и, вероятно, это должно пугать Лексу, но это не так. Это слишком приятно, чтобы бояться.

— Может, это не было чьей-либо ошибкой, — прошептала она. — Я делала то, что считала лучшим на тот момент, что я и до сих пор считаю, было верным для меня, но я чувствую ответственность. Постоянно.

— Что ты сделала?

Лекса снова и снова сглатывала, пытаясь прекратить душивший спазм в горле, но это не помогало. Её голос напрягается, когда она старается выдавить из себя слова; хочется остановиться. Она хочет дать словам умереть, дать истории вновь отойти на задний план. Она хочет доползти до подушки и закрыть глаза, проспать всё это горе, забивающее её горло и пульсирующее в груди.

Она никогда не была хороша в том, чтобы говорить о своём прошлом, только не об этой части. Они с Кларк были вместе уже почти четыре месяца, когда Лекса сказала, что она сирота, и целых шесть месяцев отношений с Костией потребовалось, чтобы рассказать ей. Даже тогда она лишь мимолётом об этом упомянула, короткими фразами, которые показали, что она слишком свыклась с этим, чтобы ситуацию оценивали, чтобы её жалели, смотрели свысока.

Спустя восемь месяцев Лекса познакомила Кларк с Аней, показала ей их старую потрёпанную квартиру в противоположной стороне города. Только Кларк она рассказывала ночью, как они познакомились с Аней, когда их поселили к приёмным родителям. Лексе было тринадцать, Ане — шестнадцать; какой это был жуткий опыт, но даже после того, как их выгнали из дома, они сохранили контакт; и как, когда Лекса была уже достаточно взрослая, за шесть месяцев до окончания старшей школы, она покинула систему и съехалась с сестрой.

Аня была первым человеком, кому Лекса верила или кого любила, и она всегда хотела защищать её, держаться рядом. Она хотела, чтобы их отношения с Кларк были твёрдыми и серьёзными, прежде чем привести её в эту маленькую семью, к Ане.

Они встречались около двух лет, когда Лекса поделилась с Кларк самыми ужасными историями из её жизни в этой системе. И не развалилась на части от этого рассказа.

Боль — это что-то, что ассоциируется с горем, печалью и одиночеством. Она знает её как свои пять пальцев и может иметь с ней дело. Она может вынести это, но говорить? Это другое. Ей всегда это давалось с трудом.

Слишком тяжело говорить о том, что она перенесла, о том, что она потеряла, включая и Кларк, потому что испытывать это и тащить на себе — более чем достаточно. С этим она справляется. Это — всё, что она может взять и продолжать проживать день за днём. Она не говорит о прошлом, а у неё редко спрашивают, и, может, неверно было молчать о Кларк раньше, но так всегда было проще: нести груз в тишине, пусть прошлое и остаётся в прошлом.

Это делает жизнь гораздо более терпимой.

— Я подала заявку на стажировку в компании на год прежде, чем окончила обучение, — скрежещущим голосом выдаёт Лекса.

Костиа подползла ближе к ней:

— В ту компанию, где ты работаешь и сейчас?

Кивнув, Лекса скручивает на пальце одеяло и смотрит на потолок.

— Я никогда не думала, что получу её. Филиалы компании охватывают полстраны, и принимали они только по три интерна в год. Это было рискованно, но то была одна из самых больших и успешных в стране компаний по кадрам и планированию. Когда я не получила от них извещения, окончив университет, то подумала, что уже никогда не получу и отпущу эту ситуацию.

— Но ты всё-таки получила извещение, — сказала Костиа, и Лекса снова кивнула.

— Получила, — ответила она. — Но они позвонили мне с предложением интернатуры только через четыре месяца после выпуска. Кларк открыла свою первую галерею двумя месяцами ранее, и её работы уже начали притягивать публику. Она только что получила задание от самодеятельного театра — рисовать фоны к их летним и осенним шоу. Она не могла сорваться и уехать, не тогда, когда всё начинало получаться. Я бы не стала просить её ехать со мной, а она — просить остаться. Хотелось, чтобы у нас обеих были возможности и успех, поэтому мы решили, что я уеду и мы будем поддерживать отношения на расстоянии, пока интернатура не закончится и я не вернусь домой.