Ловцы душ - Страница 6

Дедко захихикал, потом шлепнул по макушке, сказал добродушно:

– Невеждой ты был, им же остался. Вставай, вечеря поспела.

Бурый почесал косматую голову. Смешной он тогда был, да. Не понимал, что в заклад отдал не откромсанный палец. Собственное посмертие. Страшная цена для глупого мальчишки. Но не для него, Бурого. Особенно теперь, когда он узнал: заклад можно выкупить.

Все можно выкупить за подходящую цену. Вот только подходящая не значит – справедливая.

Культяпка, оставшаяся вместо мизинца, зажила на удивление быстро. Малец заметил: теперь на нем все быстро заживает: ушибы, порезы, ссадины, ожоги. Вечером спать лег, а утром – кожица розовая или легкая желтизна на месте здоровенного синячищи.

Малец спросил у Дедки: почему так?

Тот хмыкнул, но все же пояснил:

– А потому что ты теперь – немного мертвый. И вода у тебя в нутре – тоже немного мертвая. А мертвая вода, малой, она всякое телесное заживляет.

– Это что ж, я теперь, к примеру, слюной своей могу раны лечить? – оживился Малец.

Да такому цены нет. Такому лекарю только лишь в княжьих хоромах жить и горя не знать.

– Размечтался! – вернул его из грез Дедко. – Твоей мертвой воды только-только на тебя самого достанет. Да и то – на мелочь мелкую.

Малец поглядел на культю мизинчика:

– А к примеру, палец новый вырастить – это мелочь?

И схлопотал от Дедки такого леща, что с чурбака слетел.

– Даже и не думай, бестолочь! – прорычал Дедко, нависая. – Палец твой…

И вдруг махнул рукой, враз остыв:

– Да все одно пока не поймешь. Просто не думай, и все.

Зато с того дня взялся Дедко учить Мальца всерьёз. Наговорам, покону-обычаю ведуньему, сути живой и вещной.

– Вот, – сказал Дедко, наклонясь к земле. – Болботун-трава.

Он оторвал листок, протянул ученику.

Тот взял, и на лице его выразилось удивление.

– Так это ж…

– Молчи, дурень! – цыкнул ведун, да так громко, что Малец от неожиданности обронил лист.

Дедко дернул его за ухо.

– Всякий побег два имени имеет! – строго произнес он. – Одно имя для дурачков навроде тебя. Другое – тем, кто видит. То – ключ власти. К примеру, как черный люд волка кличет? – и опять дернул за ухо.

– Серый, – сказал Малец. – Пусти, больно ведь!

– Терпи. Еще как?

– Ну, бирюк. Или еще – злодеем.

– Еще?

– Разбойником… Да по-всякому зовут!

– А волком?

– Могут и волком. Токо нечасто.

– Отчего так? – Дедко упустил намятое ухо, ухмыльнулся.

– А боятся! – захихикал Малец. – Дурные. Думают, скажешь «волк» – и прибежит.

– А прибежит?

– Не! То ж не его имя!

– Ага. А ну-ка кликни мне его, быстролапого!

– Дедко, как? – воскликнул Малец. – Я ж имени не знаю!

– Знаешь же, что не «волк»!

– Ну!

– А я позову «Волк!» – и прибежит! – сказал Дедко.

– Так то – ты!

– А прибежит – не испугаешься?

– Не! Пускай он пугается! – и заявил гордо: – Я – ученик твой!

– Дурень ты! – (Малец увернулся от Дедкиных пальцев, спас ухо.) – Допреж времени с тобой говорю. Закрой варежку и запоминай. Болботун-трава. Для чего? Для лиха. Вари с приговором в собачьей крови от заката до первой звезды. Залей в след с приговором, и станет человек злой да на слово грубое скорый, да не к месту. А сие, бывает, и к смерти ведет, а уж к хуле – наверное. То для лиха. Теперь – для добра. Хочешь лешего от ульев отвести, в меду вари да с хлебом положи на пенек. Леший придет, понюхает и боле приходить не станет. Еще ежели на живот или на горло порчу навели, мешай с лунным цветом да золой да с простым приговором «помянись-оборотись, прямо да навыворотись» по телу разотри. И порча на другого перейдет.

– Дедко! – перебил Малец. – Разве ж это – доброе? Всё ты мне про нехорошее, про порчу да чары злые. А как попросту людей лечить да помогать им безвредно – никогда.

– А ты што ж, лечить удумал? – сощурился ведун.

– Да не то чтобы… Ты ж лечишь! – нашелся Малец.

– Ха! Ты сперва шесть личин смени да семь сил накопи.

– Это как? – озадачился Малец.

– А так. Одна у тебя есть. Та, что от страху. Да только одна. Вторую получишь в срок, однако толку она тебе не прибавит. Сперва разума наберись. Пусть людишки под тобой походят. Пусть все злые их обвычки твоими станут. Пути властей и пути холопьи познай. А не то не лечить станешь, а мучить. Да сам не заметишь.

– А не врешь ли ты мне, Дедко? – и приготовился увернуться от оплеухи.

Однако ведун не ударил. Поглядел одобрительно и согласился:

– Вру.

У Мальца аж челюсть отвисла: не ожидал такого ответа.

– А потому вру, – продолжал Дедко, – что ты дурень. Ну-ко, скажи мне приговор, чтоб кабан поле попортил.

Малец задумался, затем начал не слишком уверенно:

– Зверь-зверь-клыкан-веперь-каменнобок-иди-на-лужок-с-лужка-на-дорожку-с-дорожки…

– Побежал! – насмешливо перебил Дедко. – Ток не к тебе, а свиней гонять иль в болото – спать! Голос, голос делай! Силы у тебя в наговоре – сколь у комара в грудке. Давай снова…

А на следующий день они отправились в город.

Стража на воротах сначала удивилась: старец оборванный, кудлатый, дикой бородой по глаза заросший, но не из жрецов. Знаков бога нет.

Зато оберегов всяких – на рынке за седьмицу не распродашь.

А с ним – мальчишка. В справной одежке, добрых сапожках, личко умытое, шапочка алая, власы льняные, чистые. Думалось сразу: может, дед при мальце – холоп услужный?

Однако слишком властно лежала на плече мальчишки клешнястая лапа с пальцами-корнями. Не по-холопьи. А кто тогда? Может, на продажу мальца ведет, потому и приодел?

Пока отроки привратные думали, старший подошел:

– Пропустить!

Гридень-десятник. Сам. Да еще главу склонил, уважение проявляя. Знает, видать.

Дедко тоже кивнул. С достоинством.

Малец не особо удивился. Вои к Дедке приходили, и не единожды. С подарками, с просьбами, за помощью.

– Сначала поснедаем горячего, потом – на рынок. Купим кой-чего.

Малец в городе – в первый раз. Дивился всему. Стенам вокруг повыше медвежьего роста, домам, заборам, тесноте, толпе людской, что спешит не пойми куда.

Дедке, впрочем, дорогу уступали. Кто – сразу, кто – помедлив. А вот псы за заборами брехать начинали пуще. Не нравился им Дедко.

Вышли на площадь. Ну как площадь… Иной огород попросторней будет. Зато за ней дом знатный. Большой, в два этажа, и этот второй – выше ограды. А еще выше – башенка деревянная, а на башенке – вой в сверкающем шлеме. И вниз не смотрит, только вдаль.

Малец так загляделся, что едва на конское яблоко не наступил. Дедко поддёрнул, спас сапожки.

Сам-то ведун уверенно шагал. Как по лесу своему. Гордо вышагивал. Посторонился только раз, всадника пропуская.

Но этому всаднику все дорогу давали.

– Посыл княжий, – пояснил Дедко Мальцу. – К наместнику нашему приезжал. – Кивок на дом с башней, что выглядывал из-за частокола: – Всё, пришли. Сейчас горячего похлебаем, домашнего мясца поедим, попьём сладкого.

Изба была просторная и вонючая. Однако сквозь вонь пробивалось и хорошее: едой пахло.

Дедко выбрал стол почище, уселся на лавку, хлопнул по ней ладонью. Это Мальцу, чтоб сел рядом.

Напротив два мужа, по виду из смердов-селян, хлебали из миски уху. Чинно, по очереди. Покосились на Дедку и задвигали ложками побыстрее.

Дедко вынул из чехла ножик, простой, не ведунский, и трижды стукнул рукоятью о столешницу.

Подошел парень. Босой, в серой рубахе и таких же серых портах. Видно, из холопов.

– Меда, – потребовал Дедко. – Хорошего. Ухи той же, что эти, – кивок на смердов, – едят, чесноку покидай побольше. Поросенка такого, – Дедко отмерил ладонями примерно локоть. – Овощей пареных, хлебушка, только чтоб мягкий, из печи. А там поглядим. Ну что встал, бегом!