Ловцы человеков - Страница 11

Но как клюнул мой хариус, как я его потащил, я совершенно не понимаю. Он тюкнул, я потащил, подтащил поближе и даже замер от восхищения, такой он был прекрасный. Хариус, дав мне на себя полюбоваться секунды полторы, сорвался и ушел. Но все равно то, что он был, он клюнул, то, что рыба все-таки меня за человека считает, это придало мне силы ловить еще и еще. Уже ноги мои были сплошными ледышками, когда леску рвануло, и рвануло серьезно. Я думал, за камень зацепило и не стал сильно дергать, чтоб блесну не сорвать, а потянул, но потянул сильно и неостановимо, ибо вода метрах в пяти закипела и оледеневшие ладони судорожно сжались и волокли леску. Я побежал даже от рыбы, будто пугаясь ее, но тем самым ее тащил на берег.

Да, это был хариус! Меньше, чем у Славы и Галины Васильевна, но это был мой хариус. То есть, не мой, Макарихин и даже не Макарихин, а Божье достояние, но я его поймал. Хариус тускнел на глазах, бился хвостом и головой о камешки и было его очень жалко. Вот он только что так быстро, изгибисто, носился в чистых водах и вот ему нечем дышать.

То есть я нарыбачился. На окоченевших ногах я пошагал как истукан вдоль по берегу. Конечно, я был рад, конечно, и меня согревала удача, но я чувствовал, что уже никогда не заражусь страстью к рыбалке. Поздно. Это не голодное детство, когда ловили, чтобы хоть что-то поесть. Не дай Бог, чтоб вернулась такая ловля.

Я попробовал побежать, куда там, даже идти было тяжело. Я пошел в том направлении, куда ушел Стас. А ушел он далеконько. Но, по крайней мере, у меня хоть ноги стали чуть-чуть отходить, оживать. Заболели ступни и пальцы, но это была боль живого организма.

Стас первым увидел меня.

- Говори, - велел он.

- Стас, ужасно быть вестником несчастья.

- Галя поймала, - сразу догадался он.

- Не только.

- И Славка?

- Даже я, Стас. Прости, пожалуйста.

Он помолчал, методично скрипя ручкой катушки и спросил:

- Ты в армии наколки делал?

- Нет.

- А вообще делали?

- Было.

- Вернемся к вагончику, выколешь мне на груди: "Нет в жизни счастья".

- Счастья нет, Стас, а артрозы всякие, радикулиты, - все это есть.

- Это плата за страсть. Всё! - Стас снова засвистнул блесну в Макариху. Да, посчитай себестоимость пойманных хариусов. Поезд, самолет, вертолет, коробки. Зачем? Есть его не сможешь от почтения. Иди. Ты должен выжить: ты последний, кто видел меня в этой жизни. Скажи на редколлегии, что даже легче бороться с теми, кто считает себя гениальным, чем со своими привычками.

- Добавлять: с дурными?

- Это уже можешь от себя?

Я побрел к вагончику. Мелкая изморозь висела в воздухе. Птиц не было слышно. Возник Юра, человек с ружьем.

- Перед отъездом надо будет по ворону стрельнуть. Ну, не в него, а рядом, мимо. Только, чтобы испугать. А то привык, лезет, ведь пристрелят. Я его смотрителем называю.

- Назови Мельником.

- Да, может быть, повезете в Москву рога?

- Чего? - спросил я с ужасом.

- Рога. Лосиные. Над диваном повесить.

- Юр, предложи Славе. Стаса спроси. Мне не надо. И вообще, в Москве рогов хватает.

- Красивые, - сказал Юра, отходя, спеша проверить остальных членов группы.

У вагончика веселый Слава воскликнул:

- То ж воно у мэнэ е. Спросите, шо?

- Шо?

- Та ж сало.

- Де ж ты раньше був? Ну что ж, отлично. Беги к Станиславу, вытаскивай из воды, сообщи, что сало е, горилка е, гарно время настае. Только, Слав, он уже знает, что ты поймал.

- Не пойду. Юра сказал?

- Я. С гордостью за молодое поколение. Есть на кого Россию бросить. Вы приходите на посты: Сегень, Артемов, Дорошенко, Козлов. Дерзайте. Удача с вами.

Мы стали готовиться к отлету. Наготовили дров тем, кто прилетит после нас, прибрали в вагончике, около. Еду подвесили под потолок. Стеклянные банки пришлось везти обратно, тут завтра-послезавтра будут морозы.

Прибежал Юра, беспокойно поглядывая на небо. Если так стремительно будет портиться погода, можем застрять.

Пришла и Галина Васильевна. Так измучилась, что помогаем стащить куртку, сапоги. Сами за Стасом не пошли, послали Юру. Юра тоже боится. Советуем посмотреть издали. Юра ушел и быстро вернулся.

- Думаю, что он даже точно поймал.

Но вот вернулся и Стас. Да, он поймал. И поймал очень крупных, ядреных хариусов. Молча уселся у костра.

- Ну вот, - бодро стал я подводить итоги, - все промыслительно. Слава как самый молодой и нетерпеливый, поймал первым, я как совершенно не рыбак поймал одну. Галина Васильевна как женщина, поймала количественно больше всех. Ну, а Станислав Юрьевич как начальник, поймал и много и качественно. Но, как повар, спрашиваю, мне готовить уху?

- Нет, нет, не успеем, - говорит Юра. - Вертак сейчас должен придти. Если не погода, то придут минута в минуту. На северах только так и можно выжить на честности и доверии.

- Тогда засолю. - Я стал потрошить хариусов и засыпать их крупной солью.

- Да, - сказала уже отогревшаяся Галина Васильевна. - У нас мужчины на собрании боятся выступить, а в одиночку на медведя пойдут.

- В Москве наоборот, - Стас тоже оживал. - Особенно в нынешнем составе Думы- выступать все смелые, а вот их надо проверять, вывозить сюда и ставить против медведя.

От такой перспективы даже невозмутимый Юра засмеялся. И тут же отошел от костра слушать небо, как он выразился. Вернулся, сказал, что надо развести костер на открытом месте.

Туман становился все серьезнее. Мы перетаскали рюкзаки и коробки ближе к месту высадки, перетащили горящие головни и дрова. Костер загорелся, но это уже не был костер для чая, для обогревания, это был сигнальный костер.

- Вертак! - закричал Юра. - Так кричат, наверное: "Земля!" матросы, когда уже не чают ее увидеть.

И опять все произошло моментально: вертолет резко завис, даже круга делать не стал, снизился, как будто упал не до конца, мотор ревел над нами, мы под сшибающим с ног ветром погрузили вещи и заскочили внутрь. Вертолет наклонился, качнулся и взревел. Понеслась под нами тончающая, худеющая от разлуки Макариха, мигнул и погас огонечек костра, вагончик, крохотный и сиротский отдалялся, вот пошли незнакомые места. Вскоре все было закрыто серо-молочным туманом. Командир, вышедший к нам, кричал:

- Еще бы минут десять, и не нашли бы. Нас не выпускали. Только уже сам, командир назвал фамилию, - вмешался, говорит: писателей надо спасать.

Белесая мгла за иллюминаторами была как темная вода, мы в нее нырнули и будто понеслись над дном, которое не видели, но которое должно было быть.

- А может и не надо было, - закричал на ухо Стас.

- Чего?

- Писателей спасать.

- Нет, надо. Тут, давай, доведем до символа. Россия спасает русских писателей, писатели спасают Россию. Надо же Россию спасать.

- Спасем, - отвечал Стас, - к четвергу.

- К четвергу? - кричал я в ответ. - Очень хорошо. Как раз Вознесение в четверг. Так что день недели спасения России известен, а о годе пока умолчим.

Слава, лежа животом на вещах, пытался снять виднеющийся под нами слабый факел нефтяной вышки. Будто там, внизу сидели при коптилке.

Вскоре мы вернулись к своим пластмассовым баракам. Отдохнувший за два дня пиджак, истосковавшийся по хозяину, бодро прыгнул на плечи. Но вначале я долго отмывал руки, видя, как под напором какого-то синтетического средства смывается с ладоней голубая кровь тундры - сок голубики.

В столовой, где снова надо было приставлять к электронике наши карточки, со мной вышел казус: карточку я приставил, а в следующие две секунды не прошел, замешкался. Турникет щелкнул и вновь замигал красным сигналом. Изнутри выскочил плешивый и в галстуке иностранец и, горячо жестикулируя, объяснил, что я уже свой завтрак скушал: у него в компьютере я значусь как поевший. Я махнул рукой, но пошла женщина в белом халате и повела меня через кухню. То есть и на электронику нашлась управа. Я спросил ее, может быть тут есть бедные, кому мы могли бы отдать остатки, и очень приличные, продуктов. Но она сказала, что у них все есть. Всем они обеспечены и ни в чем не нуждаются.