ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ - Страница 19

Мы уже слышали много об Ауде и твердо рассчитывали занять Акабу с его помощью. И через минуту, увидав силу и прямолинейность этого человека, я уже знал, что мы достигнем нашей цели.

Нас собралась веселая компания: Несиб, Фаиз, Мохаммед эль-Дейлан, хитрый родич Ауды, его племянник Заал и Ишан Насир, отдыхавший в Ваджхе в течение нескольких дней между двумя походами.

Я рассказывал Фейсалу необыкновенные истории о лагере Абдуллы. Внезапно Ауда вскочил на ноги с громким восклицанием: Да сохранит меня Аллах! – и бросился прочь из палатки. Мы уставились друг на друга. Снаружи раздался громкий стук. Я выбежал, чтобы узнать, что он означает, и нашел Ауду прислонившимся к скале и камнем разбивающим в куски свои искусственные зубы.

– Я забыл, – объяснил он, – что мне их дал Джемаль-паша.[31] Я ел хлеб своего Господа турецкими зубами.

К несчастью, своих зубов у него было мало, и с этих пор есть мясо, которое он очень любил, стало для него мучением. Он почти голодал, пока мы не взяли Акабу и сэр Реджинальд Уингэйт не прислал ему дантиста из Египта, чтобы тот сделал ему зубы из материала его союзников.

Ауда был одет очень просто и носил красное мосульское головное покрывало. Ему можно было дать свыше пятидесяти лет, и его черные волосы серебрились, но он все еще был силен и статен, гибок и сухощав, и деятелен, как молодой человек. Очертания его лица были великолепны. На этом лице лежала печать искреннего горя, омрачившего всю его жизнь и вызванного смертью в бою его любимого сына Аннада, разбившей его мечту передать будущим поколениям величие имени абу-тайи. У него были большие, выразительные, бархатные глаза.

Благодаря своему великодушию он никогда не мог разбогатеть, несмотря на добычу от сотен набегов. Он был женат двадцать восемь раз, был ранен тринадцать раз. Он собственноручно убил в бою семьдесят пять человек арабов, но ни одного вне поля сражения. О числе убитых им турок он не мог дать отчета: они не входили в его счет. Люди его племени сделались при нем первыми бойцами пустыни, полными отчаянной отваги и чувства превосходства над другими, но благодаря этим качествам число этих бойцов уменьшилось в течение тридцати лет: из тысячи двухсот человек осталось около пятисот.

Ауда предпринимал набеги при каждом представляющемся ему случае и совершенно не считался с расстоянием.

После своих разбойничьих подвигов он был настолько хладнокровен, насколько перед тем был горяч, и в самых безумных своих поступках он мог холодно взвешивать все возможности. В своей деятельности он проявлял чрезвычайное терпение и неизменно выслушивал советы, критику и оскорбления с очаровательной улыбкой. Когда он приходил в ярость, его лицо конвульсивно подергивалось, бешенство его стихало только тогда, когда он убивал кого-либо: в такие минуты это был бешеный зверь, и люди старались избегать его. Ничто в мире не могло заставить его изменить свое убеждение, подчиниться приказу или сделать что-нибудь, чего он не одобрял.

Его память хранила поэтические повествования о старых набегах и эпические рассказы о сражениях, и он расточал их перед любым слушателем. Если ему недоставало слушателей, он пел эти предания самому себе оглушительным голосом, низким и звучным. Он не мог обуздывать своего языка и постоянно вредил им своим собственным интересам, а также задевал своих друзей. Он говорил о себе в третьем лице и настолько был уверен в своей славе, что любил рассказывать истории, направленные против себя самого. И все же при всем том он был скромен, прост, как дитя, прямолинеен, честен, добросердечен и горячо любим даже теми, кого он чаще всего приводил в замешательство, – своими друзьями.

Долгая передышка после падения Ваджха имела для меня важное значение, так как я мог в одиночестве обдумать и рассмотреть нашу деятельность как бы со стороны.

Все наши усилия все еще были направлены против железной дороги. Ньюкомб и Гарланд с ишаном Шарафом и Мавлюдом находились вблизи Муаддама. С ними было много людей племени билли, посаженной на мулов пехоты, орудий и пулеметов. Они надеялись захватить там крепость и железнодорожный вокзал. Затем Ньюкомб намеревался двинуть вперед всех людей Фейсала к самому Медаин Салих[32] и, захватив и удерживая часть железнодорожной линии, отрезать Медину и вынудить ее к быстрой сдаче. Вильсон должен был приехать, чтобы помочь им в этой операции, а полковник Давенпорт должен был доставить столько солдат египетской армии, сколько он мог перевезти, чтобы подкрепить атаку арабов.

Всю эту программу я считал необходимой для дальнейшего развития арабского восстания, до того, как мы взяли Ваджх. Часть ее я сам составил и разработал. Но сейчас мне казалось, что не только в деталях, но и по существу план был неправилен. Таким образом моей задачей стало – разъяснить свое переменившееся мнение и, если возможно, убедить начальников согласиться с моим новым планом.

Арабская война была географической войной, а турецкая армия была скверно организована. Наша задача заключалась в том, чтобы найти слабейшее место неприятеля и упирать лишь в него, пока время не поколеблет врагов на всем их протяжении. Самые крупные наши силы, бедуины, не привыкли к правильным операциям, но их преимуществами были подвижность, гибкость, самоуверенность, знание местности и разумная отвага. Благодаря им раздробленность наших сил становилась нашей силой. Следовательно, мы должны до максимума расширить наш фронт и вынудить турок к пассивной обороне, что являлось для нас в высшей степени важным, так как она была самым дорогим видом войны.

Наш долг заключался в том, чтобы достигнуть цели с величайшей экономией жизни людей, так как жизнь для нас более драгоценна, чем деньги или время. Если бы мы были терпеливы и сверхчеловечески искусны, мы могли бы следовать примеру маршала Сакса и добиться победы без боя. К счастью, мы не были так слабы, чтобы требовать этого, мы были богаче турок транспортными средствами, пулеметами, автомобилями, взрывчатыми веществами. Мы могли бы составить очень подвижный, хорошо снаряженный ударный отряд самой незначительной численности и последовательно использовать его против различных участков турецкого фронта, чтобы заставить турок усилить посты выше оборонительного минимума в двадцать человек. Это было бы кратчайшим путем к успеху.

Мы не должны брать Медину. Турки там были безвредны. Если бы мы их захватили в плен и отвезли в Египет, нам бы много стоил их прокорм и охрана. Нам же нужно, чтобы их главные силы оставались в Медине и во всех других отдаленных местах. Нашим идеалом было бы, чтобы железная дорога работала еле-еле, но только еле-еле с максимумом потерь и неудобства. Вопрос о провианте заставит врага держаться железной дороги. Если бы турки стремились к слишком быстрой эвакуации, чтобы сконцентрироваться на небольшой площади, над которой их отряды могли бы действительно господствовать, – тогда мы должны были бы ослабить против них военные действие к тем вернуть им уверенность в их безопасности. Их глупость была нашим союзником, так как им хотелось сохранить или считать, что они сохранили, елико возможно больше из своих старых провинций. Эта гордость своим наследием от прежней империи удерживает их на их нынешних нелепых позициях – когда у них множество флангов и нет фронта.

Я обстоятельно критиковал принятый прежде план. Удерживать среднюю часть железной дороги обошлось бы нам дорого, так как нам угрожали бы с обеих сторон. Смешение египетских войск с арабскими племенами морально бы нас ослабило.

Однако ни мои общие доказательства, ни частные возражения не были приняты во внимание. План уже был разработан, и приготовления по нему зашли далеко. Все были слишком заняты своим собственным делом, чтобы у меня хватило влияния привлечь их к моему плану. Все, чего я достиг, это то, что меня выслушали и условно согласились, что мой план мог бы оказаться полезным. Я вырабатывал вместе с Аудой абу-Тайи проект похода с племенем хавейтат на их весенние пастбища в Сирийской пустыне. Оттуда мы могли бы двинуть летучие отряды с верблюдами и ринуться на Акабу с востока без всяких пушек и пулеметов.