Лотерея "Справедливость" - Страница 15

Размышляя еще о чем-то, я повернулась в сторону тротуара, по которому шел мой подопечный. Каково же было мое разочарование, когда я увидела, что он все же упал на гололед, но повреждений никаких не получил.

Этот случай меня наводит на размышления о добре. Часто ли мы делаем добро? Часто ли мы готовы внимательно слушать страстный крик о помощи?

Вы, наверное, думаете, что я сейчас начну расписывать разными красками свои проблемы и намекать, чтобы вы для меня что-то сделали. Но я уже сказала, что я поклонница Театра, и когда хорошо Театру, то и мне неплохо. Я с молодости ходила на все премьеры и актеров (зачеркнуто).

Поэтому присылаю вам вырезку из газеты, посмотрите, может, вы им финансово поможете. Я уже посылала эту вырезку в ООН, от них молчание, ну так и дай бог им здоровья.

А мне ничего уже не надо, ну, разве что продуктами.

"На правах рекламы. СВЕТ ДЛЯ ЗАБЛУДИВШИХСЯ ВО ТЬМЕ.

О несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви, что творилось, что творится на твоей земле, как поется в песне одной из известных рок-групп, расскажет зрителю пьеса "Дорога к справедливости".

Пьеса, премьера которой состоится на сцене Государственного Академического Большого театра имени Алишера Навои, должна стать одним из самых ярких событий. Причин тому несколько. Во-первых, "Дорога к справедливости" — это первая, но сразу удачная попытка драматургии популяризировать национальную идею, противостоять современным угрозам стабильности и миру.

Главный герой, молодой человек, освободившийся от оков равнодушия, отправляется на поиски счастья для себя и своего народа. Современные и в то же время вечные пороки человечества — наркомания, религиозный фанатизм, стяжательство, скудость душ — все эти различные ипостаси Зла, воплощенные автором в образе Черной Пери, встают на пути главного героя. Противостоять им помогают ему благородство, любовь, патриотизм, чувство ответственности за судьбу народа и Родины, все, что ассоциируется у нас с Добром, предстает перед зрителем в образе Белой Пери..."

Славяновед — во всем великолепии

На пороге стоял молодой некрасивый мужчина. Кожаная куртка поверх футболки, улыбка.

— Здрасте. Вы Алекс? Я — друг Веры.

— Что-то с Верой?..

— С кем? С Верой? А, ничего. Дома сидит. Спит, наверное. Я войду?

Алекс уже успел протрезветь; спиртная аура вокруг ночного гостя заставила поморщиться:

— Что вам нужно?

— Вы Алекс? — еще раз повторил Славяновед. — Меня Слава зовут.

Ладонь у Славы-Славяноведа была теплая и властная.

Вошел в коридор, профессионально огляделся:

— Двушка? Две комнатки раздельные, кухня шесть метров? Знаем... Нет, я не по поводу квартиры, — спохватился, заметив взгляд Алекса.

— А по поводу чего?

— По поводу?.. — Славяновед глянул на часы. — Ух... поздно я. Одиннадцать. Приношу извинения. У меня к вам дело, Алекс.

Разулся. Носок на две ноги имелся только один.

— Торопился, — объяснил Славяновед.

Ступня у него была маленькая, почти детская.

Зашли в комнату. Славяновед зашнырял глазами по интерьеру. Спохватился:

— А я не с пустыми руками.

Ушел в коридор. Вернулся:

— Ас-сара-дара... чук-кара!

В руках бултыхалось полбутылки коньяка “Узбекистон”.

— Хотел еще затариться, так все магазины — на в-вот такой замок...

Изобразил руками что-то круглое и страшное, похожее на арбуз.

— Знаете что, Слава, — сказал Алекс, — вы, если хотите, пейте, я не буду.

— Не-е! — возмутился Славяновед. — Я же к вам не отдыхать приехал, о деле разговаривать. Что, я буду здесь лыка не вязать, а вы трезвыми глазами надо мной издеваться?

— Может, тогда отложим этот разговор на завтра? — мрачно предложил Алекс.

Славяновед достал из кармана два мятых пластмассовых стаканчика и разлил в них коньяк.

— Алекс, — торжественно сказал Славяновед и поболтал стаканчиком. — Ну, за знакомство? Вот, послушай... Умножися в нашей русской земли иконнаго письма неподобнаго изуграфы. Пишут Спасов образ Еммануила, лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстыя, и весь, яко немчин, брюхат и толст учинен; ишо сабли той при бедре не написано. А Христа на кресте раздутова: толстёхунек, миленький, стоит, и ноги-те у него, что стульцы. Ох-ох, бедная Русь, чего-то тебе захотелось немецких поступов и обычаев... Ну как?

— Классно, — согласился Алекс и посмотрел на Славяноведа внимательнее.

— Протопоп Аввакум, — объявил Славяновед и отхлебнул из стаканчика. — Видишь, не забыл... Толстёхунек! Диплом по нему писал. Я же филфак заканчивал, помнишь, где мужик серебряный с отбойным молотком стоял? Еще шутили — единственный мужчина на филфаке... Вообще, конечно, не единственный. Нас двое было. Еще я. Не веришь? У девчонок, кто тогда учился, спроси. Да... такие были девчонки... Что коньяк не пьешь?

— Я выпью, — Алекс все еще смотрел на него. — А ты говори, с каким делом пришел.

И сделал глоток. Ночное коньячное солнце обожгло горло.

Филфак, серебряный мужик. Маленький Славяновед, переползающий в одном носке от девушки к девушке. Протопоп Аввакум, поучающий из лепестков пламени. Вера. Верка. Безумная Верка со своим камнем. Вбежала к нему тогда, после звона стекол, плакала, прощения просила, стекла собирала. Когда он ее обнял, испугалась чего-то. Деловито отстранилась: не надо. Бросилась из комнаты. Что-то крикнула ему из коридора. Ушла. Наверное, надо было ее догнать. Ну, догнал бы. А что дальше?

Недописанное письмо № 3

Вера не спала.

Спала — кошка. Спала квартира, спал телевизор; спал, слюноточа во сне, кухонный кран. Спал телефон, точнее — засыпал.

На определителе еще горели красные цифры свекрови.

Разговор был короткий — несколько выстрелов на поражение. Свекровь звонила сообщить, что заболел ребенок. Чем? А какая тебе разница, сказала свекровь. Помолчали. В трубке у свекрови почему-то играла музыка. Горло у него болит и температура, сказала свекровь. Я приеду, сказала Вера. Зачем, спросила свекровь. Снова помолчали. Снова музыка. Может, надо чего привезти, сказала Вера. Чего, сказала свекровь. Лимоны, сказала Вера. Помолчали, послушали музыку. Денег лучше привези, сказала свекровь, я сама чего надо твоему ребенку куплю. Сколько денег, сказала Вера. Нисколько, сказала свекровь и повесила трубку.

Вера прошлась по спящей квартире. Комната, коридор, кухня. Кухняков, Кухнидзе. Вытрясла из чайника полпиалушки чая. Пить не стала, выплеснула в раковину. Интересно, свекровь была одна или опять со своим лысым?

А ее Славяновед вдруг стал исчезать по вечерам. Возвращался пьяный, шумно залезал в постель, ворочался. Иногда как будто вспоминал о ней и о чем-то спрашивал. Вера делала вид, что спит.

Стала подслушивать его телефонные разговоры.

Узнала: на Славяноведа навесили какие-то долги, он уже продал одну из своих квартир. Но долги, кажется, еще остались.

В тот вечер, когда она это узнала, она лежала в постели, дожидалась Славяноведа. Слышала его шаги в подъезде. Слышала, как открывает входную дверь. Как заходит в туалет. Как под грохот воды идет, пошатываясь, к кровати. Слышала, как падают на пол брюки, как Славяновед залезает под одеяло и ложится на спину, потому что где-то прочитал, бедный, что победители всегда спят на спине. Слышала, как она, Вера, бросается на него, как он удивленно вскрикивает, как она наваливается, впивается в его губы... Как он сопротивляется, как она побеждает...

Она ненавидела себя за ту ночь.

Она писала письмо.

Все это глупость, конечно. Но два листка уже написаны. Квартира спит, с люстры капают желтые молекулы света.

...потому что справедливости в моей жизни было немного. В школе гнобили, что троечница, ногти длинные и из неблагополучной семьи. Как будто это я свою семью неблагополучной сделала.