Лотерея - Страница 14

– А вы разрешите мне взглянуть на этот билет?

За недели, прошедшие после того, как я узнал про свой выигрыш, все, с кем бы я ни общался, просили показать им этот билет, словно надеясь заразиться от него моей удачливостью.

– Пожалуйста, – сказал я, беспрекословно вынимая из бумажника потертый и даже чуть засаленный билет.

– И вы купили его самым обычным образом?

– В самом обычном киоске, в парке.

Ранняя осень, на редкость погожий день. Я договорился с одним из друзей о встрече в Сеньорити-парке и пришел немного раньше назначенного времени; неспешно прогуливаясь по дорожке, я вижу киоск Лотереи Коллаго. Эти маленькие фанерные будки стали обычнейшим зрелищем и в Джетре, и в прочих больших городах Файандленда, и, надо думать, по всему миру. Как правило, лицензии предоставлялись инвалидам или изувеченным на войне солдатам. Странное дело, хотя билеты продавались сотнями тысяч, увидеть, как кто-нибудь подходит за билетом к киоску, можно было крайне редко. Покупка лотерейных билетов никогда не обсуждалась прилюдно, хотя практически каждый мой знакомый время от времени их покупал, а в те дни, когда объявляли списки выигравших, на улицах можно было видеть множество людей, сверявших свои номера с напечатанной в газетах таблицей.

Как и каждый другой человек, я мог иногда помечтать о главном призе, хотя крайне низкая вероятность выигрыша неизменно удерживала меня от участия в Лотерее. А вот в этот день я обратил внимание на одного из торговцев билетами – совсем еще молодого, лет на десять младше меня солдата, одетого в парадную форму. При всей кошмарности своих ран – вытекший глаз, культяпка вместо правой руки, шея в жестко фиксирующем ошейнике – он выглядел гордо и независимо. Охваченный состраданием – смущенным, беспомощным состраданием штатского, который удачно избежал призыва, – я подошел к солдату и купил у него лотерейный билет. Эта операция была осуществлена быстро и, по моим ощущениям, словно украдкой, будто я покупал какую-нибудь порнографию или наркотики.

Две недели спустя я нашел в лотерейной таблице номер своего билета, на него выпал главный выигрыш. Я получал возможность пройти курс атаназии и жить потом вечно. Нужно ли говорить, как я был потрясен, как проверял и перепроверял свой выигрыш, не в силах поверить в такое счастье, и как буйно ликовал, наконец поверив… Даже сейчас, по прошествии нескольких недель, я не вправе сказать, что полностью осознал раскрывшиеся передо мной перспективы.

Давно установился обычай, по которому каждый, кто выиграл в Лотерею, пусть даже на его долю достался всего лишь один из утешительных денежных выигрышей, возвращался туда, где купил свой счастливый билет, чтобы так или иначе отблагодарить распространителя. Я сделал это без промедления, не успев еще даже зарегистрировать свой выигрыш, но киоска на прежнем месте не оказалось, и другие распространители знать не знали, что случилось с сидевшим в нем инвалидом. Позднее я навел справки в администрации Лотереи и узнал, что он умер спустя несколько дней после того, как продал мне билет: вытекший глаз, ампутированная рука и сломанная шея были всего лишь внешней, видимой со стороны, частью его травм.

Если верить организаторам Лотереи, каждый месяц разыгрывается двадцать главных выигрышей, однако информации о тех, кому доставались эти выигрыши, в газетах практически не было. Причины такого положения вещей оказались вполне простыми и естественными. В конторе, где я регистрировал выигрыш, мне посоветовали говорить о нем как можно меньше и уж во всяком случае не общаться с прессой. Администрация Лотереи была отнюдь не против широкой публичности, однако имела на сей счет весьма печальный опыт. Мне рассказали о нескольких случаях, когда победители, чьи имена стали известны, подвергались нападению, трое из них были убиты.

Кроме того, эта лотерея была международной, так что на долю Файандленда выпадала лишь малая часть выигрышей. Лотерейные билеты продавались во всех странах северного континента и по всему Архипелагу Грёз.

Администраторы Лотереи завалили меня документами и указаниями, а затем, когда я начал впадать в прострацию, настоятельно рекомендовали положиться во всем на них. Поразмыслив дня два или три, я решил, что самому мне всю эту гору дел никак не переделать, и сдался на милость лотерейщиков. Они помогли мне быстренько разобраться со всеми моими делами, с моей работой, квартирой и более чем скромными капиталовложениями, а затем получили для меня визу и зарезервировали место на корабле. Можете, сказали они мне, ни о чем не беспокоиться, мы позаботимся обо всех ваших делах вплоть до вашего возвращения. Я стал беспомощным элементом их организации, щепкой, попавшей в водоворот, неумолимо затягивавший ее в одном и только одном направлении – на остров Коллаго, в атаназийный клинический центр.

Молодая женщина вернула мне билет, и я снова спрятал его в бумажник.

– И когда же вы ляжете в клинику? – спросила она.

– Не знаю. Скорее всего, сразу, как только попаду на Коллаго, но точно я еще не решил.

– Но ведь… ведь вы же не откажетесь?

– Нет, конечно, но про сроки надо еще подумать.

Мне было несколько неловко обсуждать этот вопрос в переполненном баре с абсолютно незнакомой мне женщиной. За последние недели я очень устал от соображений о моем выигрыше, уверенно высказывавшихся каждым встречным и поперечным, а так как у самого меня такой уверенности не было, я еще больше устал от необходимости то ли спорить с этими людьми, то ли соглашаться.

Я видел в мечтах, как долгое неспешное плавание по Архипелагу даст мне достаточно одиночества, чтобы несколько прийти в себя, и достаточно времени, чтобы спокойно подумать. Но пока что корабль стоял в порту Сивл-Тауна, а Джетра если и скрылась из виду, то только из-за окружавших бухту гор.

Почувствовав, надо думать, мою скованность, женщина поспешила представиться. Ее звали Матильда Инглен, и она имела докторскую степень по биохимии. Она подписала двухлетний контракт и направлялась теперь на остров Семелл, чтобы работать в сельскохозяйственном исследовательском центре. Ее очень волновала нехватка продовольствия, возникшая из-за войны в некоторых частях Архипелага. Чтобы разрешить эту проблему, взялись за колонизацию самых крупных из пустовавших прежде островов – расчищают их от диких зарослей, организуют фермы. Конечно, там еще многого не хватает: семян, сельскохозяйственной техники да и просто работников. Она специализируется на гибридизации зерновых культур и будет теперь выводить сорта, специально предназначенные для использования на островах. Очень сомнительно, чтобы ей удалось сделать за два года что-нибудь мал-мала серьезное, но по условиям контракта его можно будет продлить еще на два года.

Людей в баре все прибавлялось и прибавлялось, а так как и Матильда допила свой коктейль, и я допил свой виски, я предложил ей пообедать. Мы пришли в корабельную столовую первыми и первыми же убедились, что обслуживание там крайне медлительное, а еда скучная. Главным блюдом были колбаски из сильно наперченного фарша в завертке из листьев паквы, обжигающе острые на вкус и еле-еле тепловатые по температуре. Мне уже случалось бывать в архипелагских ресторанах, так что пища меня не удивила, однако в Джетре конкуренция вынуждала рестораны предлагать клиентам достаточно широкий выбор, а здесь, на корабле, о конкуренции не шло и речи. Мы с Матильдой были несколько раздосадованы, однако решили, что нет никакого смысла трепать себе нервы жалобами, и мирно продолжили нашу беседу.

К тому времени, как мы встали из-за стола, корабль уже отчалил. Я прошел на корму и некоторое время смотрел, как тают вдали туманные очертания далекой Джетры и темная громада Сивла.

Ночью мне приснилась Матильда, и по этой, может быть, причине уже с утра я стал смотреть на нее несколько иными глазами.

Корабль все плыл и плыл на юг, погода становилась все теплее и теплее, все солнечнее и солнечнее, а я все не мог выкроить хоть сколько-нибудь времени, чтобы серьезно подумать над плюсами и минусами своего выигрыша. Меня постоянно отвлекали морские пейзажи, нескончаемо разворачивающаяся панорама островов, да и Матильда тоже играла в этом немалую роль.