Лошадь под водой (Кровавый круг) - Страница 43

Дюжина стреляных гильз на верхушке скалы – единственный след, который оставил Гэрри Кондит к тому времени, когда мы поставили лодку на якорь. Ветер перегнал облака, барометр сильно упал, и рыбаки работали над сетями, расстеленными на берегу как огромные выброшенные нейлоновые чулки.

Я пошел вверх по берегу, чтобы вызвать Чарли. Аугусто нуждался в помощи врача. Когда я достиг верхних ступеней и взглянул вниз, он все еще лежал в лодке с закрытыми глазами, без сознания, и крепко сжимал руку Ферни Томаса.

Чарли я нашел в кафе с двумя полицейскими в штатском из ПИДЕ[32]. Она отнесла смерть Ферни Томаса к своему успеху и внесла сообщение о ней в отчет о расследовании дела о наркотиках. Она сделала это достаточно гладко, так, чтобы не впутать меня.

После того, что рассказал мне Ферни, очень много разрозненных нитей начало соединяться воедино. Конечно, не все, но ожидать такого уж слишком. У непредсказуемых людей всегда бывают какие-то необъяснимые поступки, но мотивы этих поступков начали все же вырисовываться. Я, например, знал теперь, что мы найдем в доме да Куньи, но все же пошел туда.

Мебель была укрыта, и мои шаги отдавались эхом среди опустошенных полок. Несколько больших светильников сверкали при дневном свете, как горящие брызги крови.

Я поднялся наверх в поисках комнаты, которая, я знал, должна была там быть. Мне пришлось сломать замок, чтобы войти туда. Тяжелая дубовая дверь открылась со скрипом.

Я оказался в длинной комнате, выкрашенной в белый цвет. Флюоресцентные лампы висели над скамьями, и там сохранилось еще очень много оборудования, указывающего на то, что это была хорошо оснащенная лаборатория, а не устроенная где-то наскоро аптека, подобная той, которую Гэрри Кондит соорудил в отдаленном углу своей фабрики. Это была большая исследовательская лаборатория с воздушным кондиционированием вроде тех, которые фармацевтические компании строят вместо того, чтобы платить подоходный налог. Я прошел вдоль скамеек, осмотрел счетчики, лабораторные трубки для испытаний и электровибраторы. Я осмотрел также аппаратуру для подачи тепла и света и сложный набор термометров для измерения проводимости жидкостей. Я не нашел только сеньора Мануэля Гамбеты до Росарио да Куньи, поскольку он давно отбыл.

Клив Синглтон вернулся из Лиссабона как раз вовремя: мне осталось ему сказать, чтобы он собрал вещи и отправлялся назад.

И я объявил ему, что он должен выполнить самую важную задачу – вернуть водолазное снаряжение в Лондон. Если с ним что-нибудь произойдет, это обойдется мне в такую кругленькую сумму, что мы даже не можем себе представить. Чарли нравилась ее работа – расследование по делу о наркотиках, и Клив Синглтон был более чем когда-либо ее преданным рабом.

Я позвонил в Лондон по открытой линии и посоветовал им последить за Айвором Батчером, используя для этой цели Колокольчика. Мне ответили, что он не очень подходит для роли хвоста, но я настаивал, ибо всем нам следует учиться.

– А если Батчер попробует уехать из страны? – спросили в Лондоне.

– Задержите его по какому-нибудь обвинению, – ответил я терпеливо.

– А по какому? – спросили меня.

– Ну, попробуйте Закон о нарушении правил уличного движения, – раздраженно бросил я и положил трубку.

Я вышел из самолета в лондонском аэропорту и наблюдал за тем, как дождь лил со сверкающего навеса. С плоскостей самолетов обрушивались маленькие Ниагарские водопады, а стюардесса, стоя на земле, зажимала рукой воротник, подставляя лицо под проливной дождь. Джин ждала меня в зале с большим портфелем.

Так началась эта тяжелая неделя: предстояло первое заседание совета Страттона. Все происходило как обычно на первом заседании. Люди просили разъяснений и требовали записей, которые оказались давно утеряны. Доулиш и я образовали хорошую команду. Я превращал значительные возражения в незначительные, а Доулиш специализировался на том, чтобы иронизировать по породу этих незначительных возражений. Насколько я убедился, образование этих объединенных комитетов шло довольно успешно, но я видел также, что О'Брайен может создать нам трудности. Он настаивал на различной процедурной ерунде, по поводу чего Доулиш начинал волноваться, или раздражаться, или и то и другое.

Однако Доулиш постарался проявить сдержанность и дал О'Брайену выговориться, затем, помолчав некоторое время, произнес загадочное «Да?», словно не был уверен, что О'Брайен полностью высказался, и снова изложил свою точку зрения, тщательно подбирая выражения, будто он разговаривал с ребёнком. Доулиш скорее разорвал бы свои штаны, чем нарушил неопределенность.

Должен признаться, что наблюдать за тем, как он это делал, доставляло большое удовольствие.

В мое отсутствие на Шарлотт-стрит наняли нового сотрудника Бернарда, высокого, красивого, молодого человека, носившего шерстяные рубашки, посещавшего кинофильмы с титрами и склонного употреблять одно длинное слово там, где следовало бы применить восемь коротких. Я поручил ему проверку всех акций Смита. Смит имел законный штат, который занимался его компаниями, входившими в холдинговые, или холдинговыми компаниями других компаний. Выполнение этой задачи и отнимало много времени.

В четверг утром Айвор Батчер позвонил мне. Он воспользовался одним из наших внешних телефонов, зарегистрированных как принадлежащие детективному агентству. Джин сказала, что я встречусь с ним по адресу СУ-7 в восемь тридцать вечера.

Я был занят весь день. В семь тридцать закончил дела и запер блок хранения материалов, содержащий большую часть секретной информации, которая имелась в нашем здании. Без этого наша картотека осталась бы бессмысленным собранием номеров улиц, названий дорог, фотографий и сведений.

Я составил поверхностный доклад о положении в Албуфейре, написал, что досье «Алфоррека» закрыто, и положил его Доулишу для ратификации. Он поместил в маленьком прямоугольнике в углу свою подпись, не сделав никаких замечаний, и передал его Элис, но при том продолжал смотреть мне в глаза.

Дом номер тридцать семь на Литл-Шартон-Мьюс представлял собой лабиринт каменных построек в той части Кенсингтона, где получение в качестве жилья гаража отмечается посадкой куста роз в крашеной бочке.

Снаружи два человека в коротких пальто из верблюжьей шерсти разливали виски в стаканы из походной фляжки. Я тихонько постучал медным молоточком в дверь, и мне ее открыл человек в резиновой маске гориллы.

– Тусовка – направо, пьянка – прямо. – От него пахло алжирским вином.

В помещении была толкучка. Гости – мужчины в корпоративных галстуках и девицы в бархатных перчатках до подмышек.

Кто-то за моей спиной произносил слова вроде «квазигуманист» и «эмпирический», и человек, державший свою кружку с пивом двумя руками, говорил: «...Так вот, понимает ли меня Пикассо?»

Я дошел до большого стола в конце комнаты. За ним стоял человек с шарфом, заправленным под рубашку с открытым воротником.

– Имеется только джин, тоник и... – Он яростно потряс бутылкой шерри. – Шерри. – Потом поднял ее, посмотрел на свет и снова сказал: – Шерри.

Девица с длинным мундштуком из слоновой кости произнесла:

– Но мне нравится мое тело больше, чем твое.

Я взял напиток и прошел через коридор в маленькую кухоньку. Девица, с размазанной тушью, ела сардины прямо из консервной банки и всхлипывала. Я повернулся, чтобы выйти. Девица, которой нравилось ее тело, говорила об автоматическом дросселе.

Я не видел нигде Айвора Батчера. Наверху царила такая же толчея. Только в маленькой комнатке в конце коридора сидели три молодых человека в джинсах и толстых свитерах. На узком голубом экране телевизора демонстрировалось какое-то искаженное изображение, из граммофона раздавались звуки нежной музыки.