Лошадь под водой (Кровавый круг) - Страница 40

– А тебе это не нравилось?

– Да. Я полеживал на берегу и наблюдал, как крейсеры «Канарис», «Алмиранте», «Червера» и «Балеарес» бомбили Малагу. Это было похоже на маневры: удар, облачко дыма и затем через пару часов они уходили от побережья на обед. Очень мило. Красивые чистые корабли. Симпатичный безликий бой. Вы не видите, во что стреляете. Никто не пытается нанести вам удар. Джентльменская война. Когда мы вошли в Малагу... ну, тебе приходилось видеть город после бомбежки?

– Кому не приходилось в наши дни? – произнес я.

– Верно, – кивнул Томас. – Я помню... – Но он замолчал. Похоже, что мы выталкиваем эти воспоминания из стеклянного шара. – Я помню, – продолжил он, – тогда я в последний раз видел свою матушку. Мне дали увольнение по семейным обстоятельствам, потому что наш дом разбомбили. Мой старик умер от ран, а мать жила на кухне, где потолок был перетянут брезентом. Она не хотела ехать в реабилитационный центр из-за «тех счастливых дней, которые она пережила в этом доме». «Счастливые времена»! – воскликнул он и покачал головой. – Они жили в трущобе, и она работала до полусмерти. Но все время говорила что ее мужа увезли в больницу в "настоящей карете «Скорой помощи», а не в одной из этих повозок «Американского Красного Креста», да в "настоящей карете «Скорой помощи». Вот такой была Малага. Трупы, распухшие туши мертвых лошадей и запах кирпичной пыли и канализации.

Я увидел, что воспоминания о разрушениях в Малаге и Лондоне странным образом смешались, и он не мог их различить. Я вспомнил, что, когда его арестовали, он все время говорил, что «это та же самая война». Я вспомнил об этом.

– Вернувшись, я присоединился к британскому фашистскому движению. Я лично встречался с Мосли. Его во многом неправильно понимают. Это энергичный и честный человек. Все действительно маккиавеллиевские участники британского фронта единства уже за много лет видели, что приближалась война, и они все окопались в консервативной партии. Половина тех, кто отдает тебе приказы в Уайтхолле и выступает с громкими антинацистскими речами, разрывалась от огорчения, что у них не оказалось в Германии больших прекрасных заводов, изготовляющих оружие. Но мы были простодушными идеалистами. Позднее война и особенно пакт Молотова – Риббентропа поменяли наши взгляды. Я перестал стараться что-либо понять. Я пошел телеграфистом на флот, а затем получил офицерский чин...

– Это было трудно? – спросил я.

– Нет, – сказал Томас, – каждый, кто курил трубку, имел пижаму и читал книжки издательства «Пингвин» о Поле Нэше, сразу отбирался как подходящий офицерский материал.

– Нет, я о трудностях из-за того, что ты занимался политикой.

– Если бы они не брали людей разных политических взглядов, у них бы не набралось достаточного количества новобранцев даже для экипажа одной шлюпки. Только те англичане, кто побывал в Испании, знали, как вести современную войну.

– Да, ты, пожалуй, прав, – согласился я.

– Я отправился на корабль «Принц Артур» и через четыре месяца стал морским офицером. На небольшом судне вы проводите много времени с одними и теми же людьми, узнаете все – каждую гайку и каждый болт на корабле и все об экипаже. Когда корабль тонет – это хуже, чем развод после счастливого брака. Ты теряешь дом, свои личные вещи, твои друзья или мертвы, или ранены, либо пропали без вести. У тебя не остается ничего.

Пережив это во второй раз, я в течение двенадцати дней слонялся по лондонским пивным в надежде встретить хоть одно знакомое лицо и решил тогда, что не могу пройти через это еще раз.

Я завербовался добровольцем на подводную лодку. Подумал, если утонет подводная лодка, я останусь в ней, вместе со всеми. Однако не добравшись ни до одной подводной лодки, я оказался в Шотландии, где меня стали обучать водолазному делу.

Томас попросил сигарету. Закурив ее, он спросил:

– Тебя не интересует, как проходило обучение водолазов?

– Расскажи то, что ты считаешь интересным.

– Ты забавный ублюдок!

– Полегче! – повысил я голос.

– Я получил задание направлять отчеты в учебную часть. В тот четверг на меня повалились неприятности: менеджер банка охотился за мной из-за паршивых двенадцати фунтов. На Большой Северной дороге в машине забарахлили свечи – ты помнишь, как во время войны не хватало запчастей, – и эта жирная свинья, хозяин гаража, где я остановился, вымогал бензин для двух дубин с короткими бостонскими стрижками, которые тащились на грузовике, полном банок с консервированными фруктами. Я болтался вокруг, покуривая, но он заявил мне, что я должен быть благодарен, если он даст мне хоть одну из его драгоценных свечей. «Я считаю, что все идет вам – тупицам из армии», – сказал он, будто мы жили на какой-то доход с земли. «Да, – сказал ему я, – когда мы вернемся, здесь будет, вероятно, серьезная война. Вы здесь только слушаете радио и вяжете носки!» И тогда эти двое разозлились, и через некоторое время он бросил мне, что не хочет денег за свечу. Я ушел, но помню каждую минуту.

С этих пор я начал бояться в воде глубины. Я хорошо себя чувствовал, погружаясь при дневном свете или неглубоко, но я не мог работать с мыслью, что подо мной темная глубина, которая может просто поглотить тебя... – Ферни крикнул Аугусто чтобы проверить, не забыл ли тот следить за температурой двигателя. Аугусто ответил, что не забыл. – Ты не знаешь, что значит находиться на маленькой подводной лодке. – Томас просто констатировал факт.

– Представь себе, что ты пересекаешь Северное море в капоте двигателя, прижатый к нему. На тебе водолазный костюм, значительно более нелепый и ненадежный, чем современные. Ты втиснут в пространство, значительно менее, чем телефонная будка, или протискиваешься через залитый водой отсек, у двери которого есть мерзкая привычка ломаться, и тогда оказываешься запертым в плотно закрытом гробу. Но тебе может повезти. Крышка люка окажется не прижата или не запаяна, и тогда ты выберешься в океан, пройдешь по верху маленькой подводной лодки – она не шире доски и по мере твоего передвижения становится уже и уже. Заостренный нос, на котором ты наконец начинаешь балансировать, с громким металлическим треском колотится о большую противолодочную сеть, простирающуюся во всех направлениях, которые тебе видны. Звенья сети по размеру как колесо штурвала, и ты держишься за одно, чтобы успокоить, остановить себя, так как ты вертишься при этом, как режущий инструмент. Все это время шкипер поддерживает мотор в рабочем режиме так, что нос лодки продолжает подталкивать сеть. Она трется и скрипит, и поток свежей воды может выбросить буй, или из-за дождя становится еще темнее. Твой металлический башмак скользит на тугом канате, где ты стоишь. – Томас потер руку и передернулся. – У меня повторялся кошмар: я соскальзывал с палубы и падал на морское дно. – Он снова вздрогнул. – Так, конечно, и случилось. Я схватился за сеть, когда подводная лодка накренилась. Двигатель заглох и вышел из строя. Я оказался один в океане, висящим на сети. – Томас потер свой лоб и глотнул виски. Я налил ему еще. Он не произнес ничего, пока я не спросил:

– И что же ты сделал?

– Я полез по сети как по лестнице, ступенька за ступенькой. – Белые руки Томаса стиснули край одеяла. – Я держался на верхушке сети, пока утром не пришла германская лодка, чтобы проверить ее. Они мне потом сказали, что им пришлось буквально отрывать мои пальцы от металла, чтобы втащить меня в лодку. Я единственный с нашей подводной лодки остался в живых. Они накормили меня, и я проспал в местных морских казармах сутки. Немецкий язык я знал только на школьном уровне, но этого оказалось достаточно, чтобы объясниться. На следующий день меня накормили обедом в столовой для германских офицеров и дали несколько лишних рюмок в честь того, что я остался жив. В нормальных условиях меня бы отправили в лагерь для военнопленных, и этим все бы кончилось, но один из офицеров вечером за ужином сообщил: «Два тела застряли под винтом у левого борта большого крейсера. Мы хотели поднять их, но в радиусе ста миль здесь нет ни одного водолазного соединения». Он сказал, что нет иного выбора, как запустить винты. Он надеялся, что я понял. Конечно, ни один моряк не обрадовался бы такому поручению. – Томас шмыгнул носом и покрутил свое виски в стакане. – Я сказал, что, если они отдадут мне мое снаряжение и перезарядят баллон с кислородом, я подниму их в одно мгновение. Все в столовой выразили восхищение духом товарищества, который я проявил, тем, что я достану тела своих друзей для торжественных похорон, которые германский флот сочтет за честь устроить им. – Томас взглянул на меня. Я не улыбался. – Легко быть циником сейчас и рассматривать это как обычную работу по подъему чего-то со дна, но в то время пропаганда побуждала нас всех действовать подобно героям британских фильмов, ты понимаешь, что я имею в виду?