Лорд Малквист и мистер Мун - Страница 33

— Кто там? — услышал он голос Джейн.

— Я.

— Тогда входи.

Под окном на полосатом меховом диване Джейн и лорд Малквист сплелись в бесстрастном, почти скульптурном объятии Лаокооновой сложности. Джейн балансировала на копчике, заложив правую ногу за шею. Девятый граф стоял на коленях позади нее, протиснув правую руку ей под мышку и пригибая ей голову, а свободной рукой удерживал ее левую ногу на уровне плеча, явно помогая ей соединить ее с правой.

Им удалось добиться симметрии изгибов, и девятый граф высвободился, втиснув склоненную голову Джейн и ее укоротившееся тело в обрамление ног, загибавшихся от скрещенных лодыжек, менявших цвет от карамельного к кремовому там, где кончались чулки, и завершавшихся идеальным овалом, утвердившимся на лоскуте голубых кружев: непристойное пасхальное яйцо.

Яйцо перекатилось на бок.

— Привет, безумный бомбист. Мы делаем упражнения по йогурту. Фэлкон и я собираемся стать буддистами. Что у тебя с ногами?

— Милый мальчик! Входите же.

Мун вошел.

— Почему буддистами? — спросил он.

— Потому что, — ответила Джейн, — мы не хотим возвращаться. Объясните ему, Фэлкон.

Лорд Малквист — в одной рубашке, но, как всегда, элегантный — просматривал пачку конвертов, которую взял с туалетного столика.

— Что происходит? — спросил Мун общо, не надеясь на всеобъемлющий ответ.

— Видите ли, милый мальчик, это не так-то просто объяснить. По-видимому, суть в том, что реинкарнация — общий удел для всех, кроме нескольких избранных, ведущих настолько образцово-бесполезную жизнь, что им дозволено раствориться в нирване. Возможно, я не прав, но миссис Мун только что приняла третью созерцательную позу.

«А эти философы-китаезы те еще умники».

— Я хочу сказать, что вообще происходит?

— Вообще я собираюсь принять ванну. Миссис Мун также хочет принять ванну. Вы, если хотите, тоже можете принять ванну. Я бы перевязал эту руку. Весьма удачно, что вы пишете не ею. Вчерашний дневник у вас с собой? Быть может, прочтете его мне, пока я принимаю ванну… ах да, и еще сегодняшние письма. Буду вам признателен, если вы просмотрите их и сообщите мне, есть ли что-нибудь важное.

— Думаю, я уже достаточно насозерцалась, — сообщила Джейн.

Мун взял у него письма.

— Вы хотите сказать, что все продолжится, как прежде? — спросил он. — Будто ничего не произошло?

— Друг мой, секрет жизни в том и заключается, чтобы продолжать так, будто ничего не произошло.

(- Фэлкон, я больше не хочу созерцать.)

— А вдруг приключится какая-нибудь беда? — с надеждой спросил Мун.

На мгновение он поверил, что недавние перегибы обычно невозможного для него поведения были чем-то, происходящим в мире ежедневно, что можно объяснить, свести к банальности и забыть.

— Да, полагаю, бед не избежать, — ответил лорд Малквист. — Но бед всегда не избежать, и если их сравнить с истинными бедами — возьмем наугад: преследование тибетцев или бесконечный грохот врезающихся друг в друга автомашин, — то они покажутся не слишком значительными. И беды тибетцев — разумеется, если их сравнить с общим ужасом, пронизывающим историю человечества, — тоже не слишком значительны. — Он умолк. — К тому же это был не единственный чертов фламинго на свете. Что в письмах?

(- Дорогой, вы не?…)

— Мистер Мун?

Мун наконец шелохнулся. Он вскрыл письма. Их было четыре. Первое — от сапожника на Сент-Джеймс: он с весьма любезными извинениями и раболепной угодливостью скорее упоминал, чем требовал сумму в сорок три фунта семь шиллингов и четыре пенса, числящуюся в долгах уже три года. Второе и третье — от шляпных дел мастера и портного, расположенных в нескольких ярдах от сапожника, — отличались от первого лишь указанными суммами. («Сговор, милый мальчик. Это уголовное преступление».) Четвертое состояло из единственного листка, к которому были приклеены вырезанные из газет слова, слагающиеся в следующий текст:

Безликость этого сообщения возмещалась подписью «У. Каттл», по-видимому добавленной в последнюю минуту в знак презрения.

— Каттл? — спросил девятый граф. — Каттл?

(- Пожалуйста, дорогой, я не могу сама расплестись…)

— Каттл?

— Мы сбили его жену, — объяснил Мун. — Он анархист.

— Что?

— Вчера. Это есть в газете: миссис Каттл сбила карета, исчезнувшая с места происшествия.

Девятый граф призадумался.

— Не исчезнувший с места происшествия малквист?

— Нет, милорд, не думаю.

— Я в отчаянии, мистер Мун, я в отчаянии.

Он двинулся к ванной, заметив Джейн:

— Пожалуйста, не надо напрягаться, миледи, это противоречит идеалам буддийской отрешенности.

Дверь ванной закрылась. Джейн заплакала. Мун смотрел в окно.

О'Хара сидел на козлах под дождем. Лошади покорно стояли, подставив ливню спины.

Вдруг Мун увидел, как продавец газет и дворник в ужасе промчались мимо дома: за ними по дороге трусил Ролло, он явно устал и был рад, что вернулся домой. Человек-паук уже вскарабкался на фонарный столб, но, когда его подельники приблизились, передумал и спрыгнул, неловко приземлившись и угодив им под ноги. Троица сплелась в неразбериху газет, шляп, пауков и конечностей. В воздух взлетела метла. Ролло, интерес которого привлекла суматоха, перешел на бег, который был в действительности игривыми прыжками, но троица засомневалась в его намерениях. Они повскакивали и как полоумные бросились по улице, а Ролло повис у них на пятках. О'Хара не шелохнулся.

— Я думаю, ты — законченная свинья.

Мун повернулся к комнате. Он сел на диван рядом с Джейн и осмотрел ее.

— Не можешь расплестись?

— Нет. Не люблю йогурт.

— Ты имеешь в виду йодль, — поправил Мун. — То есть йогу.

— Дорогой, пожалуйста.

Он почувствовал себя подлецом.

— Гай Калигула, — изрек он, — угрожал своей жене пытками, чтобы выяснить, почему она так к нему привязана.

— Я буду с тобой ласковой. Я тебе позволю.

— Как-то ты заперла меня в сарае, — вспомнил он.

— О чем ты говоришь?

— Помнишь сарай? В деревне, когда мы были детьми? — Он посмотрел на нее. — Тот сарай, где ты тогда сняла трусики.

— Не надо гадостей.

— Это была не гадость. Сплошь румянец и хихиканье. — Он дотронулся до ее бедра. — У тебя тут синяк. Как тебя угораздило?

— Упала в ванной… я правда позволю. Пожалуйста.

«Да. Мимоезжий ковбой помогает натереться. Мимоезжему ковбою вдрызг разносит голову. Такое случается каждый день…»

Он холодно прикоснулся к ней, словно торговец девственницами.

— Мерзавец! — Она откатилась вся в слезах.

— Нам не стоило жениться, — вздохнул Мун. — Мы слишком долго играли вместе. Ты не виновата. — Он покаянно взглянул на ее трусики, такие нарядные, такие чудные и бесстыжие, такие печальные.

— Не плачь.

Мун попытался перенести ее левую ногу через голову, но она взвизгнула, а когда он надавил на голову, то перекатилась вперед и забалансировала на ступне и шее. Лорд Малквист звал его из ванной.

— Перестань, ты делаешь мне больно, — всхлипнула она.

(- Милый мальчик!)

«Китайские позы необратимы».

— Держись, я еще вернусь.

Мун вошел в ванную. Ее черный блеск затягивали клубы пара. Закрывая дверь, он почувствовал, что замуровывает себя. Девятый граф лежал в саване из пены, выставив лицо, бледное и гладкое, словно посмертная маска.

— Редактору «Таймс», — сонно бормотал он. — А, милый мальчик. Как я уже говорил, ваша жена рассказала мне о вашей проблеме. Примите мой совет: воспринимайте это как благо. Импотенция — спасительная милость. На чем я остановился? Редактору «Таймс». Сэр. Когда вчера вечером я проезжал по Пэлл-Мэлл, незнакомая мне дама бросилась под колеса моей кареты с криком: «Вы мистер Стек, Туалетно-Бумажный Человек, и я требую пять фунтов». Позвольте воспользоваться гостеприимством ваших колонок, с тем чтобы снять с себя ответственность за это происшествие и довести до сведения всех ваших читателей, его наблюдавших, что эта дама заблуждалась. Ваш и т. д., Малквист. — Он опустил подбородок в пену. — Я только что размышлял о смерти, мистер Мун. Есть способы умереть и способы не умереть. Это очень важно. Вот почему я восхищаюсь Георгом Пятым, который на смертном одре, отвечая врачу, который говорил ему, что через несколько недель он будет выздоравливать в Богнор-Реджис,[24] заявил: «В жопу Богнор», и умер… В жопу Богнор. Ах, если бы я мог умереть с вполовину менее возвышенной фразой на устах! Вот человек, который в смертный час умудряется вдохнуть жизнь в будущее. — Он умолк. — Что ж, пожалуй, я бы все-таки послушал ваш дневник.